Даже в своем полусонном состоянии я поняла, что подошла близко к ответу. Открыв теперь книгу, я изучала слова, когда-то давно написанные доктором Уиллисом: «Описав природу чумных… лихорадок, называемых смертоносными и злокачественными… более точно называемыми чумными лихорадками…»
Что же здесь так задело меня? Что-то в этой книге меня беспокоило, и осознала я это только во сне.
Мне снова пришли на ум слова доктора Янга: «Томас Уиллис, насколько я помню, писал нудные суждения, рисовал приблизительные анатомические диаграммы и имел отвратительную орфографию!»
Мои глаза пробежали по важной странице, которая начиналась со слов: «Когда эта лихорадка только начинается…» — прочла всю страницу, вернулась к началу и перечитала ее снова. Потом я остановилась. Ближе к концу первой страницы была фраза: «Сэр Джеффри страдал от той же напасти, как и его сын, который теперь страдал от симптомов лихорадки…»
Я с недоумением уставилась в текст. Слово «лихорадка» было написано неправильно не с точки зрения современного языка, но для Томаса Уиллиса и его века.
Я перевернула страницу и прочла последнюю строчку: «…Болезнь мозга (или Пембертаунская лихорадка) не поддается практическому излечению».
Снова «лихорадка» было написано неправильно.
Вот о чем был мой сон. Теперь я его вспомнила. В своем сне я осознала несоответствие в написании, во всем разделе о Пембертонах, и это меня обеспокоило. Хотя теперь, уставившись на неправильно написанные слова и думая о своем сне, я не понимала, почему это должно было так задеть меня. В конце концов, люди в любом веке делают ошибки, и, конечно, издатели их не заметили. Я положила книгу на ночной столик и погасила лампу. Свернувшись под одеялом, слушая, как дождь барабанит в окна, я уставилась на очертания книги в темноте. «Однако, — подумала я, погружаясь в сон, — вреда не будет, если показать ее завтра доктору Янгу».
Было принято, что женщины из благородного общества не присутствуют на похоронах, но этот обычай изменился, и смелые и более свободные от предрассудков женщины предпочитали присутствовать. К моему удивлению, тетя Анна оказалась из таких, хотя я считала, что она действует так не из социального протеста, но, скорее, из глубокой скорби, которая подвигнула ее провести последние мгновения с ее покойным мужем. Марта и я не пошли, она — большей частью из-за того, чтобы не выходить в сырую погоду и вязать у огня, а я — потому, что твердо считала присутствие на похоронах не принятым. Эдвард, доктор Хэррад и несколько друзей провожали мою мать к ее могиле, пока я горевала одна дома. Есть некоторые вещи, которые леди никогда не делают, такие, как, например, игра в теннис или курение, хотя в любом обществе были немногие, кто считал, что уравнивание себя с мужчинами — прогрессивная реформа. Так что тетя Анна, Тео и Колин сели в карету, запряженную четверкой, а мы с Мартой остались дома.
После завтрака стали заявлять о себе небольшие признаки головной боли, но доза лауданума с этим справилась. Потом я попыталась читать, но не смогла сосредоточиться, не сумела усидеть и за фортепиано. Опять книга Томаса Уиллиса… Я продолжала ломать голову, размышлять над этой ошибкой во время легкого обеда в моей комнате, когда изучала корешки книг, выбирая что-нибудь почитать, когда перебирала ноты.
К часу дня тетя Анна и мои кузены еще не вернулись с похорон, и я решила совершить свою обычную прогулку. Вспомнив, где, по словам доктора Янга, он живет, я отправилась в том направлении, крепко зажав под рукой книгу Томаса Уиллиса.
Айви Фарм, проданную шесть лет назад человеком, который потерял свою жену и двух дочерей во время эпидемии скарлатины, было нетрудно найти после двух часов бодрой прогулки. Я предпочла бы взять легкий экипаж, но решила не вызывать подозрений. По некоторым причинам я не хотела, чтобы моя семья знала о цели моей прогулки. Кроме того, меня одолевали сомнения, поскольку не в моих правилах являться без сопровождения в дом к джентльмену. Конечно, можно этим пренебречь, учитывая тот факт, что джентльмен — доктор с превосходной репутацией, намного старше меня и, несомненно, имеет домоправительницу. Итак, здесь была необходимость в конфиденциальности, хотя я не была уверена, почему.
Из трубы поднимался столб серого дыма, признак жизни, который указывал, что хозяин должен быть дома. В здании горели огни, окна его фасада, вероятно, были окнами кабинета или гостиной. Надо пройти по грязной дороге… Как известно, лишь дамы полусвета посещают джентльменов без сопровождения. Но у меня было важное дело. Я нуждалась в лаудануме — головные боли упорно продолжались, и все еще оставалась эта загадка с книгой Томаса Уиллиса.
К моему огромному облегчению, у двери мне ответила толстенькая старушка, в белоснежном переднике и чепце на седой голове. Она рассмотрела меня с беззастенчивым удивлением, когда стало очевидно, что я явилась одна.
— Вы больны? — спросила она, оставляя меня стоять на пороге.
— Нет. Доктор дома? — спросила я в третий раз.
Она взглянула на мой живот, ища признаки беременности. Итак, женщина была повивальной бабкой.
— Он вас ждет?
— Не думаю. Я его друг, из Пембертон Херста и…
Меня остановило выражение ее лица. Да, я была из дома ужаса, предмета множества историй о множестве случающихся там дьявольских дел. О чем слышало это бедное создание — что мы едим детей?
Я была спасена от очередной неловкости появлением у двери самого доктора Янга, который внезапно возник за ее спиной.
— Добрый день, Лейла. Какая приятная неожиданность! Зашли навестить меня, не так ли?
Толстуха недовольно отступила в сторону и продолжала с подозрением глазеть на меня. Разве я не должна была быть дома, оплакивая смерть очередного Пембертона, небольшой, впрочем, утраты для мира.
— Миссис Финнеган, время пить чай. Не могли бы вы накрыть нам в гостиной?
Я была благодарна, когда она, вперевалку удалилась, поскольку женщина бесцеремонно меня разглядывала, демонстрируя выражением лица все свои впечатления. Доктор Янг принял мой плащ и шляпку и, повесив их, начал расспрашивать о моем здоровье.
— У меня снова головные боли, доктор Янг, и кончился лауданум.
— Понимаю. — Он оглядел меня с некоторым беспокойством.
— Это все из-за событий, сэр, — смерть дяди Генри, случившаяся прошлой ночью, теперь — похороны и такая жуткая погода…
— Да, конечно. — Он повел меня из маленького холла в очень уютную гостиную, безупречно чистую и со вкусом обставленную. — А там, — он указал на дверь, — моя комната для осмотров и приемная. Вниз по лестнице, под кухней, моя лаборатория, где, как верит миссис Финнеган, я сотрудничаю с дьяволом.
Я усмехнулась. Мы сели. Доктор Янг был прекрасно одет в хорошо пригнанный серый двубортный сюртук и черные брюки, рубашка и галстук были безупречно белыми, его окружал легкий аромат сигар.
— Я рад, что вы пришли, Лейла. Для ушей старика было такой радостью вновь услышать имя Оливера Хэррада. Вчера, вернувшись из Херста домой, я наконец отправил ему письмо. Старые друзья, близкие друзья не должны терять друг друга из-за расстояний.
Пока он говорил, его глаза сияли счастьем, и я была рада, что смогла сделать такую малость для этого доброго человека.
— Вижу, вы принесли книгу. Ах, да, доктор Кэдуоллдер из Оксфорда, тысяча восемьсот двадцать второй. И это старина Том, собственной персоной.
Мы посмотрели на лицо давно умершего исследователя Уиллиса.
— Да, я уверен, что у меня где-то есть его экземпляр. Не было времени взглянуть.
— Есть только одна страница, на которую, мне хотелось бы, чтобы вы взглянули, сэр. Это не займет много времени.
Я пролистала страницы, пока мы не дошли до нужной, и я ждала, крепко стиснув ладони, пока он молча читал. Прочитав, доктор Янг взглянул на меня, на его лице застыла озабоченность.
— Теперь я понимаю, Лейла, почему вы решили, что для меня важно это знать. Здесь доказательство опухоли Пембертонов и к тому же задокументированное одним из наиболее уважаемых ученых. Это очень поучительно. Впечатляет.
— А вы не заметили еще кое-чего, сэр?
— Еще кое-чего? Вроде отвратительной орфографии?
— Нет, я имею в виду другое… — Я взяла книгу и указала на два разных написания слова «лихорадка».
Он перестал смеяться.
— Что вы думаете по этому поводу? — спросила я.
— Что я думаю? — доктор Янг пожал плечами. — Ошибки типографии, мне так кажется. Несколько необычно для научных трудов. Возможно, это опечатки времен Тома Уиллиса, а новые издатели… ну… Мортимер и сыновья, просто перенесли их, как они были. В этом нет ничего необычного. Печатное дело семнадцатого века было не таким, как сегодня. В чем дело, Лейла, вы выглядите озабоченной?
— Не знаю, доктор Янг, я не могу этого объяснить. Как предчувствие или что-то в этом роде. Думаю, я просто глупая. Не могли бы вы посмотреть ваш экземпляр?
Его брови поднялись.
— Мой экземпляр? Разумеется, если вам угодно. Мне понадобится немного времени, чтобы отыскать его… А вот и миссис Финнеган с чаем!
Я попыталась приветливо улыбнуться подозрительной старухе, но она оставалась суровой. Ее неодобрение было бы еще терпимым, если бы не было смешано с темным суеверием. Все же, сидя у гудящего камина, в компании с этим приятным джентльменом, попивая превосходный английский чай, в то время, как за окном лил дождь, я действительно расслабилась. Среди его холостяцкого беспорядка и чистоплотности миссис Финнеган, мне удалось немного забыть о своих заботах по поводу книги Томаса Уиллиса.
— Так что вы, Лейла, кажется, говорили о завещании? Когда вошли…
— О, завещание дяди. Или, вернее, его отсутствие. Мистер Хортон сообщил нам всем прошлым вечером, что дядя Генри умер, не оставив завещания, и что мой дедушка, сэр Джон, на этот случай предусмотрел пункт в своем собственном завещании. Иначе, по словам мистера Хортона, вопрос об имуществе должен был рассматривать суд.
— Сэр Джон предусмотрел, вот как?