Даша вошла в квартиру и старательно закрыла за собой замок на два оборота.
— Что, опасаешься воров в свете полученного наследства? — подал голос из зала Максим, пришедший сегодня неожиданно рано.
Даша не ответила. Она устало сняла туфли и опустилась на табуретку прямо в прихожей. Из зала вышел Проша и положил голову ей на колени.
— Хороший мой, хороший… — прошептала Даша, гладя его по голове. — Хорошая моя собака…
— Ужин разогреть на тебя? — хмуро спросил Максим, выходя из комнаты следом за Прошей.
Даша покачала головой. Максим явно не собирался мириться после вчерашнего, но сейчас это отступило на второй план после того, что она узнала от младшего Боровицкого.
— Дело хозяйское, — пожал плечами Максим и протиснулся мимо нее в кухню, но на полпути остановился, взглянул на жену сверху вниз. — Что случилось? — неожиданно спросил он.
— Что? — Она подняла на него глаза.
— Это я тебя спрашиваю — что? Что у тебя случилось? Опять со своими бурундуками поругалась?
— С барсуками, — машинально поправила его Даша и вздохнула. — Нет, не с ними. Я… мне… мне рассказали…
— Эй, ты не зареветь ли собираешься? — удивился Максим. — Ну-ка прекращай немедленно! Пойдем в кухню, и расскажешь, что там с тобой произошло.
Слушая Дашин рассказ, Максим сначала хмурился, потом недоверчиво качал головой, затем опять хмурился. Когда она наконец закончила, он откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Помолчал минуту и произнес:
— Значит, резюмируем. Больше всего тебя, конечно, расстроило, что Шерлок Холмс оказался опиумным наркоманом, а Ватсон при нем — кем-то вроде глуповатой дуэньи. Кстати, я тебе о возможности такого расклада, если ты помнишь, еще месяц назад говорил.
— Ну тебя! — всхлипнула Даша. — Тебе смешно, а у меня…
— Да-да-да, а у тебя свержение кумира, — перебил ее Максим. — Дашка, я не понимаю, чего ты переживаешь? Что принципиально нового сказал тебе отпрыск Боровицкого, если не брать в расчет предложение о квартире? Во-первых, что Боровицкий был неизлечимо болен. Только ведь Петр Васильевич совершенно и не обязан был говорить тебе о состоянии своего здоровья. Все в лучших традициях голливудских фильмов, правда? Вот я на его месте точно бы не сказал. Потом, то есть во-вторых: Глеб сообщил тебе, что Боровицкий якобы ездил в дом престарелых, чтобы мстить за давние обиды какому-то родственнику. Ты, кстати, его видела, того родственника?
Даша кивнула.
— И что?
— Он очень злобный и совершенно невменяемый старик. И Петр Васильевич тогда сказал…
— Да помню я, помню, — махнул рукой Максим. — Короче, если называть вещи своими именами, твой Петр Васильевич сказал тебе неправду. Или, по меньшей мере, далеко не всю правду. Но тут тоже нет ничего криминального — не захотел делиться с тобой подробностями семейной вендетты. А касаемо того, что он чуть ли не каждый день мотался в «Прибрежный», дабы насолить родственничку… Хм, что-то мне такая версия не очень нравится. Спорная она какая-то. И ты хочешь сказать, что вот эти два факта здорово поколебали твое отношение к Боровицкому?
Даша неуверенно кивнула, пытаясь разобраться в своих ощущениях.
— Понимаешь, — наконец заговорила она, — у сына Боровицкого все так логично выходило — мол, Боровицкий меня использовал для каких-то своих игр, и он так убедительно подтвердил свои слова… Ненавистью отца к Горгадзе и болезнью самого Петра Васильевича… Я ему почти поверила! И для меня это действительно почему-то оказалось таким ударом, — призналась она.
Максим подсел к жене и обнял за плечи.
— Твой Глеб Петрович, — мягко сказал он, — преследует свои чисто практические цели. Честно говоря, Дашка, я удивлен, что какой-то хмырь вот так легко смог перевернуть твою картину восприятия взаимоотношений с человеком. А если тебе завтра кто-нибудь про меня всяких гнусных вещей нарассказывает, ты тоже поверишь? Тебе Боровицкий показался эдаким Макиавелли в преклонном возрасте? Лицемерным двуличным типом?
Даша покачала головой.
— Ну так в чем же дело? Остался только один вопрос — с наследством. Да отдай ты им их чертову квартиру, раз тебе так хочется, и живи спокойно!
Даша подошла к окну, из которого виднелся уголок парка. Постояла молча, потом повернулась к мужу.
— Максим, а ведь он был прав, — задумчиво произнесла она. — Ты мне только что помог это понять.
— Кто прав? — не понял Максим.
— Глеб Боровицкий. Когда сказал, что его отец никогда ничего не делал просто так. Во всяком случае, насчет одного я уверена — насчет квартиры. Я все никак не могла понять, почему именно мне Боровицкий оставил ее в наследство. Ведь я ему никто, по большому счету. Так, дама с собачкой. А теперь поняла.
— И что же ты поняла? — заинтересовался Максим.
Даша помолчала, потом взяла со стола почти пустую чашку, поболтала в ней ложечкой и негромко закончила свою мысль:
— Петр Васильевич оставил ее мне, чтобы я нашла убийцу.
Следователь внимательно смотрел на листочек, принесенный ему оперативниками. Листочек, похоже, прежде чем попасть к нему, претерпел много всего: в него заворачивали сыр, на левую сторону проливали то ли вино, то ли сок… Но это было непринципиально. Принципиальной была схема — расположение комнат в пансионате «Прибрежный» с нумерацией и фамилиями жильцов. Получалось, что из пациентов возможность укокошить старикана-писателя имели только пятеро — те, кто жил на первом этаже. У всех остальных на пути к комнате Боровицкого должно было возникнуть непреодолимое препятствие в виде сиделки, дежурящей на втором этаже. А дамочка преклонного возраста клятвенно уверяла следователя, что никто мимо нее на первый этаж спуститься не мог, а из окна лазить… «Они бы из окна попадали, как переспелые груши, эти старички маразматические», — усмехнулся следователь. Итак, что имеется в деле: из пациентов дома престарелых остается шесть подозреваемых, плюс персонал. Вот персоналом-то и следует заняться вплотную — черт его знает, что там раскопал пронырливый журналист и по совместительству писатель. Кстати, та самая сиделка тоже могла его прикончить.
Следователь подумал немного и поднял телефонную трубку.
— Басова позови ко мне, — буркнул он, не здороваясь. — И побыстрее.
«Журналистом Егор был неплохим. Во всяком случае, так они говорили с Дианой, когда приходило время расплачиваться за съемную квартиру, подсчитывать, сколько потратили за прошедший месяц, и грустно смотреть на оставшуюся мизерную сумму, которой в лучшем случае хватило бы на средненькую помаду для Дианы.
— Егорушка, ведь ты неплохой журналист, объясни, ну почему тебе начальство так мало платит, а? — недоумевала Диана раз в месяц. — Ты бегаешь по любому поручению, люди тебе письма пишут в редакцию… Неужели твое начальство не понимает, что ты в конце концов уволишься? И где они второго такого найдут?
— Дианочка, родная моя, моему начальству все абсолютно до лампочки, будь я хоть тысячу раз неплохим журналистом, — отвечал ей стандартно Егор. — И больше оно мне платить пока не собирается.
Год Диана с Егором ждали, пока его газетное начальство осознает, какого ценного кадра может потерять, если немедленно не умножит его зарплату на два, а еще лучше — на три. Диана работала и даже зарабатывала какие-то деньги, но им хватало только-только на жизнь, как выражался приятель Егора Мишка Евсеев. «На жизнь вот только-только и хватает», — жаловался он, одновременно показывая размер того самого «только-только», который получался у него совершенно незначительным.
В конце года Диана что-то задумала. Она подолгу сидела в Интернете, отмахиваясь от расспросов мужа, а вечерами стала выводить его прогуливаться по их райончику, причем затаскивала в самые неожиданные места. Месяц в ней оформлялась, вызревала какая-то идея, и вот однажды Диана, накормив мужа после работы сытным ужином, усадила его на диван и начала рассказывать о том, что же она обдумывала все последнее время.
— Егорушка, нам нужен собственный бизнес. Мы не можем достойно жить, работая на чужого дядю. Мы с тобой даже не можем накопить на первоначальный взнос, чтобы купить квартиру в рассрочку, а от родственников нам с тобой ничего не светит.
— Ну почему, есть же квартира у мамы, — попытался возразить Егор.
— Мы будем ждать, пока умрет твоя мама? — покачала головой Диана. — А что будет до того? Неужели мы с тобой, два взрослых умных человека, не сможем заработать себе на нормальную жизнь?
— Ну хорошо, что ты предлагаешь?
Четко и ясно Диана изложила мужу свою идею. Она хотела открыть недалеко от их дома пункт видеопроката — в районе не было ни одного.
— Если мы подойдем к делу разумно, то уже через полгода наш прокат начнет потихоньку окупаться, — убеждала она мужа. — Где пункт оптовой закупки, я знаю. А всорок третьем доме сдается площадь на первом этаже. Там раньше парикмахерская была, помнишь? Места там, конечно, немного, но нам хватит.
— Дианочка, а где ты хочешь деньги взять, чтобы раскрутить дело? — хмыкнул муж. — Уж не в банке ли под грабительские проценты? Да и нам с тобой их, скорее всего, не дадут в банке.
— Нет, не там. Деньги я хочу взять у дяди Мишки Евсеева, — твердо, как о давно решенном, сообщила Диана.
Егор изумленно воззрился на нее и хмыкнул:
— Осталось уговорить Рокфеллера.
— Уговорю, — решительно сказала Диана, хотя в душе у нее такой уверенности не было.
Степан Иванович, дядя Мишки Евсеева, долгое время работал в администрации города, а потом ушел в бизнес, что было фактически одно и то же. Человек он был осторожный, недоверчивый и даже своему родному племяннику, оказавшемуся без работы, отказался помочь материально.
— Денег я тебе не дам, — так и сказал Мишке любимый дядюшка. — Если хочешь, могу отправить к Семенычу грузчиком на склад. На жизнь себе заработаешь, а там и работу найдешь по вкусу.
Предложение работать грузчиком Мишка с негодованием отверг, а на любимого дядюшку затаил лютую обиду. Поэтому, узнав о намерении Дианы поговорить со СтепаномИвановичем, он только расхохотался. Но Диана настаивала на своем, и Мишка в конце концов нехотя согласился.