– У Степана Илларионовича два сына, внуки большие, да и льготы у него, как у ветерана войны и заслуженного художника. Но всё же я прихватил деньги: мало ли… Вдруг какое-нибудь особое дорогое лекарство нужно.
Впереди по обочине медленно передвигалась фигура женщины с сумкой, видимо тяжёлой. Сергей узнал:
– Смотри-ка, это, Машенька, твоя обидчица, Сазониха. Наверное, опоздала на автобус, идёт к перекрёстку, на маршрутку. Не пора ли наладить добрососедские отношения с нашей, возможно, родственницей? Подвезём её?
– Я не против.
Маша сидела с девочками на заднем сидении, рядом с Сергеем место пустовало. Чуть обогнав женщину и притормозив, Сергей наклонился к открытому окну, поздоровался весело:
– Олимпиада Петровна, доброе утро!
«Надо же, – подумала Маша, – он и имя её знает!» А муж продолжал:
– Вы в город? Нам по пути. Прошу, садитесь.
И распахнул дверцу.
Женщина остановилась от неожиданности, слегка наклонилась, заглянув в машину. Похоже, она не сразу поняла, кто это. Потом узнала, и на лице её появилось выражение растерянности. Сергей повторил ещё раз:
– Садитесь.
Она как будто даже сделала движение вперёд, но в это время Аринка звонко спросила:
– Мама, это та самая Баба Яга?
Сазониха отшатнулась и быстро пошла вперёд, отступив подальше от обочины и упрямо сжав губы. Она не проронила ни слова, не оборачивалась.
– Не сядет… – с сожалением протянул Сергей, обгоняя её.
– Зачем ты так назвала её? – сердито спросила Даша сестру, которая, как ни в чём не бывало, стояла коленями на сидении и смотрела в заднее окно на быстро исчезающий силуэт «Бабы Яги».
– Не ругай её, – повинилась красная от смущения Маша. – Это я так сказала недавно, а Ариночка только повторила. Я большая, мне надо было думать. А она маленькая…
– Неправильно так называть. – Теперь Даша с упрёком смотрела на маму. – Эта бабушка хорошая. У неё живёт её внук, он сирота и не умеет разговаривать. Немой мальчик, Юра, такой, как я. Она его любит и сама о нём заботится.
– Я не знала об этом, доченька… – Маше было стыдно, но сработал и инстинкт самозащиты. – Но она тоже меня обидела и обозвала, ни за что, ни про что!
– Ладно, девочки, – успокоил их всех Сергей. – Что случилось, то случилось. Будем исправлять ситуацию, обещаю.
«Вот, значит, как они меня называют! Баба Яга! Буржуи проклятые!..» Олимпиада Петровна шла устремлено вперёд, не замечая ничего. Даже обогнавшую её и скрывшуюся машину. Пелена обиды и злости застилала глаза. На несколько минут она даже перестала неотрывно думать о своём деле.
А направлялась она в город с целью, которая может оказаться недостижимой. Но ей так хотелось верить – всё получится. Она убедила себя в этом: ну что тут сложного, взять справку в паспортном столе жилого дома. Дома, в котором была когда-то её квартира, потом в этой квартире жил сын, родился внук и был там прописан…
Лето ведь уже перевалило через середину, не успеешь оглянуться – и сентябрь. Юру надо будет записывать в школу. Даже если бы она не хотела этого делать – а она хочет, обязательно хочет, чтоб мальчик учился! – школьное начальство само всполошится: как же так, один мальчик в посёлке не ходит на занятия. А как Юрочку запишешь, если у него никаких документов? Сначала она думала: скажу, что все документы задевала куда-то сожительница-пропойца, сама сгинула, где их искать… Но почти тут же Олимпиада Петровна представила: школа станет делать запрос в городское РОНО, там сообщат, что мальчик жил в детдоме, был усыновлён… Нет, этого нельзя делать! И тогда она разработала целый план. Она пойдёт в жилищно-коммунальную контору своего бывшего дома, расскажет там ту же историю о потере документов, попросит выписку из домовой книги, где будет сказано: её внук был там прописан столько-то лет. Для такой выписки будет достаточно предъявить свой паспорт. А если повезёт, то в паспортном столе ещё окажется та работница, которая и её, Сазонову, помнит.
Так Олимпиада Петровна убедила саму себя: всё должно получиться! В подарок паспортистке, которая, как она очень надеялась, выпишет ей справку, женщина приготовила деревенских продуктов: купила у соседки творог, масло, собрала в огороде молоденьких огурчиков. Эту справку она предъявит в школе – все-таки официальный документ, где будут указаны Юрочкины данные. Скажет, что документы мальчика скоро привезёт его мачеха – мол, та уехала на заработки, увезла. Юра станет ходить в школу, время пройдёт, глядишь, там и забудут, что документов настоящих нет…
Нет, о том, что всё может выйти не так, Сазониха даже думать не хотела. Обязательно получится, надо ехать! Но утром она замешкалась, Юрочка так сладко спал, будить было жалко. А потом надо было приготовить ему завтрак, наказать далеко не убегать, в драки-споры не вступать… Вот и опоздала на автобус. Да ничего, пошла к развилке на маршрутку из Выселок.
Когда автомобиль около неё остановился и её окликнули, она не сразу поняла кто это. Заглянула, узнала. У молодого мужчины такой был простой и доброжелательный голос, что она заколебалась. А с заднего сидения на неё смотрела девочка, возрастом ровесница Юры. От взгляда её тёмных огромных глаз женщине стало так тепло и славно, что она уже почти собралась сказать «Спасибо» и сесть в машину. Но тут другая девочка, маленькая, звонко закричала… Словно ударила её кулачком в грудь. И она отшатнулась, сжала зубы и пошла молча пешком.
Понятно, что маленькая насмешница не сама придумала обидное прозвище, повторила за старшими. Ну да, вспомнила Сазониха, на днях она резко одёрнула эту молодую женщину из машины – мать девочек. И правильно: богачи, буржуи, а туда же – в сельском магазине в очереди за мёдом стоит! Как будто им не могут привезти этого мёда прямо домой – хоть даже из другой страны. А тут из-за неё может какой-нибудь местной семье не хватить, не достаться. А та, небось, разобиделась, в свой дворец за прудом пришла и обзываться стала…
Несмотря на то, что, вспоминая, Олимпиада Петровна сама себя распаляла, пыталась вызвать былую злость, почему-то не получалось. И даже пробилось, стало давить на сердце другое чувство… Раскаяние, что ли? Вот чего она тогда, в магазине, прицепилась к женщине? Та стояла скромно, терпеливо, двое детей у неё, что же не принести медку… Всех в деревне против себя настроила, со всеми поссорилась, теперь вот и эти люди Бабой Ягой называют.
Сазониха сама себя одёрнула: что это она расчувствовалась, себя ругает… Но ответ знала. Всё время словно видела огромные глаза старшей девочки, до сих пор почти физически ощущала доброту её взгляда и – вот же странно! – глубинное понимание.
– Давайте помогу, бабуля! Тяжёлая сумка, небось?
Сазониха не заметила, как её нагнал мужчина и уже потянул ручки её сумки. Добавил со смехом:
– Не боись, не украду!
Молодой ещё, лет тридцати пяти, как сын её покойный. Крепкий, одет по-спортивному.
– Чего мне бояться, – пожала она плечами, отдавая сумку. – Денег там нет, а продукты…
– Да какой-нибудь бомж и на продукты позарится, – ответил попутчик. И, словно подтверждая, что в самом деле попутчик, спросил: – Вам на маршрутку? Ну и я туда же. Донесу.
Он приноровился к её небыстрому шагу, но идти медленно ему было скучно, а может просто словоохотливый человек оказался. Стал рассказывать:
– Я вот тут где-нибудь дом хочу купить, в деревне. Можно и старый, снесу и построю свой. В Выселках или в той, что у пруда… Как её?..
– Ужовка, – подсказала Сазониха.
– Вот-вот, – обрадовался попутчик. – Там даже лучше. Места красивые, и город рядом. Вы оттуда?
Она кивнула, и он тут же спросил:
– Продают там дома? Или может брошенные есть, где никто не живёт? Я бы у родственников купил.
– Есть и такие, – согласилась Сазониха. – Старики умерли, а дети живут далеко, в других городах, они им не нужны.
– Вот-вот, – опять поддакнул мужчина. – Сынок у меня… эта… лёгкими болеет. Врачи сказали: нужен деревенский воздух и питание.
Больной мальчик… Олимпиада Петровна глянула с приязнью на мужчину: хороший, видно, отец, заботливый. Готов ради ребёнка в деревню переехать…
– Много в Ужовке детворы? Будут приятели моему сыну?
– А сколько ему лет? – спросила она.
– Так… восемь уже.
«Восемь лет… Как Юрочке» – подумала Олимпиада Петровна, даже не отдавая себе отчёт, о каком мальчике мысль: о настоящем внуке или приёмном.
– Сейчас, летом, много наприезжало, – ответила. – Но и так есть. Не заскучает.
Она и попутчик уже подходили к развилке, но маршрутки видно не было. Ненадолго примолкнувший, он снова заговорил.
– Да, места у вас красивые, но не очень тихие… Я вот слышал, стреляли тут у вас недалеко, убили кого-то?
– А где сейчас не стреляют, – мрачно ответила Сазониха.
– Верно-верно, – опять зачастил мужчина и хохотнул. – А ещё вроде оборотни у вас тут водятся? Я в это не верю, но люди говорят…
Сердце у старухи забилось часто. Она никому не рассказывала о том, что видела в лесу, когда нашла Юрочку. Но и самой уже приходилось слышать о собаке-оборотне. Не мудрено, что человеку, разыскивающему в деревне жильё, тоже наболтали.
– Что ж, – проговорила она, – это уж кто как верит…
– А вы, бабуля, с кем живёте? Сами?
«Одна», – хотела ответить Сазониха, но спохватилась. Вдруг и правда станет жить этот попутчик в Ужовке, подумает: зачем старуха соврала? Ответила коротко:
– С внуком.
– На лето привезли?
«Вот настырный!» Уже и не рада была, что согласилась на помощь. Но всё же сказала:
– Нет, сирота он. Живёт со мной, своей родной бабушкой.
– Трудно вам, – посочувствовал он. – Мальчишки, они непослушные. Да и на пенсию парня тянуть…За него тоже что-то доплачивают?
– Да вот… буду оформлять, – почему-то растерялась Сазониха.
Но попутчик не обратил внимание, спросил:
– Сколько ему лет?
– Такой, как ваш.
– Да? – мужчина даже обрадовался. – Может, подружатся, если у вас поселюсь. Вас как зовут?