– Прости, бедолага, и выручай. Ты будешь похоронен под чужим именем, но по-человечески. А то ведь через два дня тебя б зарыли на безымянном кладбище, в общей могиле, как в скотомогильнике.
Дело было сделано. Месяца через два-три, когда река будет течь свободно, тело всплывёт, его найдут, опознают… Всё шло по плану. Вот только одно неожиданное происшествие случилось за три дня до прощания с «братом». Тогда, под вечер, Альберт сходил в Дом – посмотреть в последний раз всё ли в порядке. Он уже знал, что вот-вот «исчезнет», и почему-то не захотел ехать машиной. Добирался маршруткой и пешком. Обратно двинулся так же. И вдруг захотелось пройти лесом – он ведь скоро станет «бомжом», будет жить в этих местах. Надо привыкать.
Темнело рано – всё-таки зима, февраль. По лесополосе, подступающей к трассе, попадались протоптанные тропинки. Видимо, люди тут ходили. Но временами Альберт шагал просто по сугробам – накануне как раз был мощный снегопад. Его это не тревожило, на нём были кожаные непромокаемые полуботинки, скорее даже сапоги. В куртке, подбитой натуральным мехом, ему не было холодно. Да и после снегопада, как это бывает, мороз стоял небольшой, мягкий. Альберт наслаждался прогулкой, останавливался, смотрел на звёзды, на луну, ненадолго уходящую в быстро бегущие облака.
«Сквозь волнистые туманы
Пробивается луна»
– вспомнил он, улыбнувшись.
Это стихотворение когда-то прочла ему Муза Михайловна, боготворившая Пушкина. Он запомнил и полюбил его завораживающую таинственность:
«На печальные поляны
Льёт печально свет она…»
«И правда, «Зимняя дорога» – подумал Альберт. И тут он услышал выстрелы. Недалеко, со стороны дороги. А потом ещё раз – автоматной очередью, – уже в лесу. «Надо уходить поскорее, – тут же заторопился Альберт. – Не хватало ещё ввязаться в какие-то разборки, когда у меня всё готово. Всё запороть…»
Он, стараясь не шуметь, стал уходить от дороги, в глубь леса. Но далеко не прошёл. Шагнул на полянку и в свете луны увидел мальчонку… Да, тот показался ему таким маленьким ещё и потому, что стоял прямо в сугробе, был без шапки и смотрел на него, не двигаясь – в оцепенении. «Сильно испуган, – понял Альберт. – По нему стреляли, что ли?»
Конечно, надо было уходить. Но бросить ребёнка, перепуганного, загнанного, одного в лесу. «Найдут, убьют…»
Альберт сказал тихо, ласково:
– Не бойся, мальчик, это не я за тобой гонюсь.
Быстро подошёл к нему, хотел добавить: «Пошли, я уведу тебя…» Но не успел. Затрещали сучья и на поляну вывалились двое с автоматами. Они явно не ожидали увидеть рядом с мальчиком ещё кого-то, потому замешкались, растерялись на пару минут. Этого хватило Альберту, чтобы проанализировать ситуацию. Перед ним вооружённые бандиты. Они гонятся за мальчиком, чтоб – это ясно, – убить. А значит спокойно, прямо сейчас, убьют и его, свидетеля. У него же нет ни автомата, ни пистолета. Но… У него есть другое оружие!
И Альберт, чувствуя захлёстывающую его смесь из ярости и страха, стал превращаться в Пса!..
Когда, воя даже более жутко, чем он сам, двое ломанулись прочь, Пёс обернулся к мальчику, тот смотрел на него со странным выражением: словно видел и не видел. Медленно, чтобы не испугать малыша ещё больше, Пёс сделал к нему два шага, лизнул сначала руку, потом холодную, почти ледяную щёку. «Надо посадить его верхом, вывезти куда-то к людям, а то совсем замёрзнет» – подумал было. Но вновь сбоку услышал хруст веток и тихий вскрик. На поляну шагнула пожилая женщина – приземистая, в стёганом пальто, пуховом платке. Застыла, а потом закричала, крестясь:
– Изыди, дьявол!
«Ну и отлично, – подумал Пёс. – Она мальчика не бросит». Он это сразу понял. И он исчез. И ему, и его предкам-оборотням было дано это свойство также изначально. Словно некая компенсация за звериный облик.
Глава 22
– Здравствуйте, Олимпиада Петровна! – весело воскликнул Славик, входя в комнату. Двери в дом днём не запирались – Юра бегал туда-сюда, как раз только забежал. Да и не принято было это в деревне, если хозяева дома.
Сазониха глянула с хмурым удивлением. «Не узнала» – догадался Славик и подсказал доброжелательно:
– Я же говорил, что зайду! Присматриваю дом тут у вас.
Она уже вспомнила своего попутчика, взгляд оттаял, улыбнулась. Хороший мужчина, помог ей так запросто, да и сын у него – она помнила его рассказ, – больной мальчик. Это последнее воспоминание вновь особенно расположило её к гостю. Пригласила его присесть на диван, налила самодельного холодного квасу. Он охотно выпил, похвалил. В это время из соседней комнаты вышел Юра.
– Ваш внук? – приветливо кивнул попутчик. – Ну совсем как мой! Вот куплю у вас в деревне дом, подружитесь. Покажешь моему пацану, где тут у вас что? Речка там, школа, кружки какие в клубе?
Он протянул руку, чтоб потрепать мальчика по плечу, но Юра молча отстранился.
– Он не сможет вам ответить, вы уж извините, – сказала за спиной бабка.
Славик обернулся:
– Это что, все деревенские мальчишки такие застенчивые?
– Да нет. – Она подошла к мальчику, прижала к себе, и он прильнул, исподлобья поглядывая на пришельца. – Он не может разговаривать. Онемел после болезни.
– Глухонемой, что ли? – удивился Славик.
И подумал с досадой: «Вот невезуха!» Он намеревался через этого мальчишку познакомиться с деревенской малолетней шпаной, сойтись, выведать… Хотел сейчас позвать пацана с собой в магазин, купить конфет, разговорить. Да уж, не разговоришь!
– Иди, Юрочка, гуляй, – ласково подтолкнула бабка внука к двери.
И гость удивлённо заметил:
– Да он вроде вас слышит? Или по губам читает?
– Он слышит, но не говорит. Так бывает, – кивнула Олимпиада Петровна.
«Образованная бабка, разговор интеллигентный. Книжки читает». Он уже заметил полку с книгами: Толстой, Лесков, Пушкин, Лермонтов… И усмехнулся про себя: «Надо же, Олимпиада! И у пацана ухо проколото. Серьгу носил, что ли? Это в деревне-то?..»
Он для отвода глаз немного расспросил её – не продаёт ли кто дом, да сколько это может стоить. Сазониха охотно отвечала, что знала. Ей даже не пришло в голову беспокоиться о внуке: за прошедшие почти полгода страх потихоньку растаял – всё ведь было спокойно, никто мальчиком не интересовался. Она сама не заметила, как по-настоящему уверовала в то, что этот найдёныш – её настоящий внук, её Юрочка. Сама сердилась на себя, если вдруг вспоминала… Не хотела вспоминать. Мальчик ведь так прилепился к ней и так прижился в деревне! Целыми днями бегает, где хочет, словно всегда тут жил. И ничего с ним не случается. И не случится! Сазониха убедила себя в этом, не хотела думать, что всему приходит конец.
А Славик от дома старухи пошёл по деревне. Целый день убил в этой занюханной Ужовке – хоть бы за что-то зацепился! Так нет!
Как полудурок тусовался с разной мелюзгой, торчал в очереди в магазине, с мужиками пил пиво, сходил на пруд, потолкался там на пляжике. И даже вечером на дискотеку пошёл. Вот смех! Какой-то ушлый сельский «бизнесмен» открыл кафешку, а при ней – крытый брезентом павильон, куда местная молодёжь вечерами сходилась потанцевать под грохочущие стереоколонки, надуться пивом, а то и чем покрепче, подраться…
Много всякого за этот день он наслушался… Думали, одного пацанёнка умыкнули цыгане, а он сам поехал в город искать батю-беглеца. Телушка пропала – волки, небось, съели или бомжи, которые тут стали появляться. В одной семье все грибами отравились, чуть не померли. Оборотень бродит, может это он телушку сожрал, нет, он до девок охоч, вон Зойка-дурочка брюхо нагуляла, говорит – от него, от оборотня… Про оборотня разговор насторожил было Славика, да ерунда оказалась. О бабке Олимпиаде он тоже услыхал: колдунья она, оказывается. На пруду двое ребят тонули, да спасли их. Какие-то девочки необычные живут в большом доме на холме. Если бы о необычном мальчике зашла речь, он бы не пропустил, а так… А дом на холме он видел – хороший дом, видный, похоже старинный. Да только по сравнению с теми виллами и дворцами, которые ему доводилось лицезреть – так, скромненький. Но для деревенщины, ясное дело, богатый. Оттого, небось, и обитатели его кажутся особенными, необычными…
В общем, впустую день потратил. Славик с досадой думал, отчего это Юристу эта Ужовка так запала? Тут ещё есть рядом село – Выселки, да и другие… И вообще: полгода о пацане по имени Игнат ни слуху, ни духу, ясно, что в живых уже нету! А если и жив, могли увезти его куда угодно, на край света. Впрочем, это не его ума дело. Ему надо будет сегодня же вечером отчитаться перед Юристом – что да как. Вот он ему все слухи и сплетни расскажет – пусть сам этот умник разбирается…
Слухи-сплетни Ужовские Юрист слушал внимательно, разочарования на его лице Славик не заметил. Да и как он мог подумать, что этот человек может разозлиться, огорчиться или, наоборот – развеселиться? Спокойное, тонкогубо-интеллигентное лицо неопределённо-среднего возраста, льдистые глаза сквозь стёкла в золотой оправе… Юрист позволял себе лишь слегка иронизировать – это была похвала, или после короткого «Так…» делать долгую паузу – это было недовольство. Теперь, выслушав «доклад», он вернулся в самое начало:
– Значит, твоя бабка Олимпиада оказалась злостной колдуньей? А внук у неё немой? Вот видишь, ещё и шагу по Ужовке этой не ступил, а уже на необычное наткнулся.
– А нам-то что с того? – пожал плечами Славик. – Да для этой деревенщины, если старуха такое имя носит да книжки читает, вот уже и колдунья.
– А что, читает? – приподнял бровь Юрист. – Откуда знаешь?
– Так видел у неё в доме, целая полка. Классика. – Засмеялся, вспомнив: – И пацан этот её, вроде немой и дикий, а серьгу в ухе видать носил. Ухо проколото. Во дают бабка с внучком!
Юрист долго молчал, Славик даже пугнулся малость: недоволен им шеф. Но вдруг тот спросил быстро: