Позади меня пронеслась и просигналила машина. Я подскочила и оглянулась. Это был Ламар, священник Нидерландской реформатской церкви, на своем «Сатурне». Я помахала ему в ответ и проводила его взглядом дальше по улице, до его дома рядом с церковью. К счастью, находилась она не близко, и он не стал останавливаться и спрашивать, чем я занимаюсь, потому что ответа у меня не было. Воображаю фантазии своего мужа? Интересно, если бы доктор Хокинс проехала мимо и заметила, как я стояла и рассматривала дом, выпрыгнула бы она из машины, чтобы оказать мне экстренную психологическую помощь на месте? Как там шутка? Мы не сходим с ума – мы из него вылетаем? Я направилась к входной двери.
Войдя в дом, я прошла на кухню, открыла холодильник, чтобы посмотреть, чем можно было поживиться, но почти ничего не нашла, кроме начатого жареного риса и курицы в цитрусовом соусе в картонных коробочках – держу пари, в китайском ресторане мы с Роджером висим на доске «Покупатели года», – так вот, пока я решала, хватит ли мне продуктов, чтобы приготовить красный карри, я думала о Роджере. Ты же бывал у нас на кухне, да? Там одни окна, и из-за этого температура градусов на десять ниже, чем во всем доме, особенно зимой. Подойдя к кухонному столу, я могла видеть лужайку, у которой стояла несколько минут назад. За последние три недели Роджер только лишь раз вышел на прогулку – в тот (или следующий?) вечер, когда я присоединилась к его исследованию нашей Общей Странности. Он отсутствовал несколько часов, бродил по улицам ночного города. Я представила, что он стоял на том же месте, что и я. Тогда не было луны, а свет исходил только от небольшой лампы в окне библиотеки. Дом скрывался в тени, местами его очертания сливались с ней. В ту ночь ему казалось, что дом увеличился в размерах, словно тень прибавляла ему объема, добавляла внушительности. Роджер засунул руки в карманы и со свистом выдохнул – так он делал, когда был особенно раздражен; старая привычка с детства, когда ему запрещали открыто выражать свои чувства. Подумать только, именно это место должно стать для него чужим: место, которое он восстановил собственными руками, свидетель его академических достижений, дом его семьи и его сына, Теда.
Мысль о красном карри вылетела из головы, и я стояла и смотрела на лужайку. Вместо вечернего солнечного света окна раскрасила темнота ночи. У меня всегда было живое воображение, так что увиденное не вызвало большого беспокойства. Моргнув, я вернулась к готовке. Окна были черными, в кухне было темно. Вздрогнув, я подняла глаза. На кухню опустилась ночь. Столовая слева от меня и прачечная справа были залиты солнечным светом. Кухня между ними погрузилась в безлунную ночь. Во двор хлынули тени. Небо над головой было усыпано звездами. Схватившись за столешницу, я зажмурилась и начала как можно медленней считать до десяти. Когда я снова открыла глаза, темнота продолжала давить на меня. Я издала звук – помесь смешка и чего-то еще, похожего на всхлип или стон. Невозможно. Должно быть, я все еще представляю себе прогулку Роджера. Если только это не была какая-то внезапная галлюцинация от наркотика, что было маловероятно, потому что самое тяжелое, что я принимала, – это марихуана, а марихуана не вызывает галлюцинаций. Либо это был первый симптом нервного срыва. Но если ты считаешь, что переживаешь нервный срыв, то это ли не доказывает его отсутствие? Если представшая передо мной картина снаружи была галлюцинацией, то весьма детализированной. Трава была короче, будто ее только что скосили. Деревья стояли голые, как в конце октября. Звезды были другими, не похожими на себя, сгруппированными в новые созвездия. Но крупицы любопытства быстро сменились страхом. Я не наблюдала за всем этим со стороны; оно исходило из того же самого места, что и все остальные странные происшествия. Я ощущала пространство по ту сторону окна так, будто в доме появилась еще одна огромная комната. Волосы на руках встали дыбом. Во рту пересохло. Я отпустила столешницу и подошла к окну. Знаю. Почему не побежала в другую комнату, не выбралась на солнце? Приближаясь к окнам, я чувствовала струящийся из них холод, остужающий воздух. Так холодно на кухне не было даже зимой. Так холодно, наверное, бывает в Антарктиде. Такой холод губителен для всего, кроме воздуха. Дрожа всем телом, я подняла правую руку и коснулась оконного стекла. Я не ожидала, что оно окажется таким стылым, таким ледяным, что меня словно ударило электрическим разрядом. Я вскрикнула, отдернув руку…
И все исчезло. Снова наступил ранний вечер, как будто кто-то сменил слайд на гигантском проекторе. Кончики пальцев жгло, как от ожога кипятком, и я уставилась на неухоженную лужайку, покрытые тяжелой листвой деревья, на солнце, спускающееся к горам, ослепившее меня после глубокой темноты и своим светом превращающее мир в гротескный слепок самого себя. В пространстве между мной и окном царила лютая стужа, но она постепенно утекала из кухни, как будто кто-то вытащил пробку из ванной. Я отступила от угасающей прохлады. И ударилась ногой об стул. Я села на него.
В коридоре раздались шаги, и я услышала, как Роджер позвал меня.
– Дорогая? Все в порядке? – через мгновение он забежал на кухню. – Мне показалось, я слышал…
Увидев меня у окна, он поспешил подойти.
– В чем дело?
Я указала на окна:
– Там.
– Во дворе? – спросил Роджер. – Что там? Ты кого-то увидела?
Он уже спешил к окну.
– Нет, – сказала я. – Никого не… Он поменялся.
– Поменялся? Двор? Каким образом?
Я вздохнула. Все получится, если начну обо всем по порядку.
– Он потемнел.
– Потемнел.
– Как будто наступила ночь, – объяснила я. – Наступила ночь… Было темно и холодно.
– Ты выглянула в окно, и за окном было темно.
– Не просто темно, – сказала я. – Я выглянула в окно, а за окном – ночь. Трава, деревья – все было другим. Как будто я видела другое время года, осень или зиму. Звезды… Я видела звезды, но они были неправильными. Расположены по-другому. И я чувствовала… еще одну комнату. Я подошла к окну и дотронулась до него, – я протянула Роджеру свою правую руку ладонью вверх, демонстрируя красные и отекшие кончики пальцев. – Оно было ледяным. Тогда ты и услышал мой крик.
Роджер взял мою руку в свои.
– Господи, – сказал он. – А что было дальше?
– Все исчезло, – ответила я. – Все стало как прежде.
Наклонившись, Роджер поднес к губам мою руку и нежно прикоснулся губами к кончикам пальцев. Я почувствовала легкое жжение, но ответила на его жест слабой улыбкой. Между поцелуями он повторял: «Бедная, бедная моя».
Я молчала.
– Ты чувствовала, – начал было Роджер, но остановился. – Могла ли ты понять…
– Был ли это Тед? – я закончила за него вопрос. – Не могу сказать. Было ощущение, что то, что находилось за пределами дома, было, в то же время, и его частью. Не все, что снаружи, а то, что видела я.
Роджер нахмурился. Не сердито, а сосредоточенно, и я спросила:
– Что? Что такое?
– Ничего, – ответил он, а затем добавил: – Нет. Мне интересно, почему именно сейчас.
– Именно сейчас?
– Да, – сказал он. – Сколько длилось твое видение?
– Несколько минут.
– Получается, я спускался по лестнице, когда оно началось. Я задержался у двери кабинета, потому что подумал, что мог бы остаться и набросать еще одну идею, прежде чем решил, что она еще не созрела. За то время, пока я спускался по лестнице, намереваясь распорядиться об ужине, в кухне произошли изменения, которые я чуть было не застал.
– Ты думаешь, все это предназначалось для тебя? – спросила я.
– Поразительное совпадение. Я как раз направлялся на кухню.
Я бы не стала употреблять слово «поразительный», но версия была интересная. Я спросила:
– И зачем все это?
– Почему он пытался связаться со мной подобным образом?
– Да, – ответила я. – Почему бы ему не потрясти рамку с фотографией или не переключить телевизор на бейсбольный матч? Зачем прибегать к такому замысловатому способу? Что он этим хотел сказать?
Роджер покачал головой.
– Не могу сказать. Твое видение было прервано; может, ты не успела увидеть того, что могло бы стать объяснением. Вероятно, ты оказалась там, где сейчас находится Тед.
– В бардо?
– Вполне возможно.
– Похоже по моему описанию?
– Фотографий этого места не существует.
– И слава богу, – ответила я. – Если холод был настолько сильным, что заморозил окно, как можно перемещаться в таком пространстве?
– Поэтому Тед и хочет оттуда убраться.
С этим не поспоришь. Роджер остался на кухне и вместе со мной готовил красное карри с жасминовым рисом. Ужин прошел в тишине. Роджер расстроился, что пропустил новую Странность. И без наблюдений можно было заметить, как он вяло ковырялся вилкой в еде. Он никогда не был большим поклонником тайской кухни, но все-таки обычно проявлял большее рвение. Возможно, он размышлял над моим рассказом. Я, по крайней мере, делала именно это.
Я не собиралась опровергать объяснение Роджера, поскольку все еще отходила от пережитого, но и соглашаться с ним была не намерена. Более того, слова Роджера только подтвердили мои сомнения в том, что ситуация была намного серьезней, чем он представлял или хотел представлять, и сомнение превратилось в твердое убеждение. Ничего из того, с чем нам пришлось столкнуться, не могло случиться в том варианте развития событий, который он придумал. Разумеется, не существует инструкций для таких случаев, но… Послушай, когда я была маленькой, моя бабушка по линии матери рассказала мне одну историю. Она нянчилась со мной, и мы как-то заговорили о призраках. Я не помню, с чего все началось, вероятно, со сказки, которую она мне рассказала. Она умела рассказывать сказки, как самые известные, так и целый ряд других, необычных, которые знала только она. «Мальчик, который обманул солнце», «Зеркало выбора», «Вероника и Голодный Дом». Последнюю, само собой, она придумала лично для меня. Думаю, и остальные она выдумала. Они были волшебными, безумными. Жаль, что она никогда их не записывала. Сколотила бы состояние.