– Все нормально, – начал было я.
– Идите, – настояла Ли, указав на свою машину. Робби повторил ее жест. – Ради бога, уж часик мы продержимся. Да, Робби?
Робби улыбнулся, и мы с Энн рассмеялись. Я посмотрел на свою жену.
– Хочешь на пляж?
– Было бы неплохо прогуляться.
Оставив посуду на Ли, мы проехали пару километров до ближайшего пляжа, Ньюкомб-Холлоу. Как только Робби понял, что мама уезжает, он начал хныкать, но Ли отвлекла его, покачивая на ногах и напевая бессмысленную песенку. За исключением фургона, красный цвет которого с годами потускнел до оттенка бледной лавы, на парковке пляжа не было ни одной машины. Океанский бриз загонял песок в трещинки в асфальте. Мы припарковались рядом с фургоном и направились к пляжу по зыбучему склону. Начался прилив, и Атлантический океан посылал длинные пенящиеся валы, с грохотом ударяющиеся о берег. Ни Энн, ни я не сказали ни слова с того момента, как встали из-за стола. Она свернула направо, и я пошел за ней.
Я знаю, ей не понравилось, как я разговаривал с Робби. Я тоже был собой недоволен. В целом я понимал, что ему нет еще и года и бо́льшая часть того, что он делал, было познанием мира, который он пытался понять, и что нет необходимости принимать все близко к сердцу, как я обычно и делал. Но зачастую наступал момент, когда Робби отказывался слушаться, и тогда я не мог сдержать раздражения, за которым как раз-таки и следовали слова, несоразмерные действиям моего сына. Я всегда знал, что унаследовал вспыльчивый характер от покойного отца, и какое-то время мне удавалось с легкостью избегать конфликтных ситуаций. Бывало, что ситуация загоняла меня в угол, но такое случалось нечасто, и я заставлял себя сдерживаться или попросту ретировался. На самом деле, на кафедре английского все считали меня добродушным, терпимым и даже беспечным человеком. С появлением ребенка все изменилось: в моей жизни появилось еще больше стресса и напряжения, больше, чем я когда-либо испытывал, чем когда я сам был ребенком, пребывающим в страхе перед острым на язык отцом, перед внезапными вспышками его недовольства. Теперь я как никогда понимал эти приступы ярости, но понимание имело свою цену: для этого мне пришлось подвергнуть такому же воспитанию и Робби. Хорошего в этом было мало.
Я взял Энн за руку.
– Прости меня.
Она ответила:
– Он еще ребенок.
– Я знаю. Я понимаю.
– Нельзя кричать на него по любому поводу.
– Понимаешь, он совсем не слушает меня. А тебя он слушается всегда.
– Не всегда.
– Явно чаще, чем меня. Я могу сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз он делал то, о чем я его просил.
– Это неправда.
– Я с тобой не согласен.
Энн остановилась и, к моему удивлению, заключила меня в объятия.
– Ты его папа, – сказала она. – И он это знает.
Взявшись за руки, мы молча продолжили прогулку. Ветер трепал волосы Энн, играл с ее кудряшками, и я вспомнил, как мы впервые приехали сюда, еще раскисшие после расставаний со своими половинками, как гуляли по пляжу то с Ли, то с Харлоу, то друг с другом. Однажды к нам присоединился пес: рыжевато-золотистый лабрадор выскочил, словно из ниоткуда, и начал резвиться рядом, пока мы гуляли, а потом рванул по пляжу, пока не скрылся из виду.
– О чем думаешь? – спросил я.
– О рассказе Вероники.
– Ого.
– Ты ей веришь?
На секунду я замешкался, но затем сказал:
– Думаю, да. Она верит, это я точно знаю. Если бы ты только была с нами, слышала ее. Она с головой ушла в историю. Но, – добавил я, – признаюсь, меня немного задело, когда Ли сказала, что я верю Веронике только потому, что сам пишу ужастики. Может, мне очень хочется принять ее слова за чистую монету.
– А у тебя есть выбор? Не можешь же ты подвергать сомнению каждое ее слово.
– Да, не могу.
– Сегодня ты тоже собираешься с ней сидеть?
– Если только она вернется не слишком поздно. Я совсем не выспался.
– Давай мы вернемся в дом, и ты немного поспишь?
– Ты серьезно?
– Мы с Ли присмотрим за Робби.
Я рассмеялся.
– Как же грустно, что сон в моей жизни теперь занимает то место, где когда-то был секс.
– Ты сам решил засидеться допоздна. И вот в этом Робби точно не виноват.
– Ты права, виноват в этом только я.
– Надеюсь, только в этом.
– Дорогая, – сказал я, – ты на что намекаешь?
– Да так, – сказала Энн. – Просто Вероника очень привлекательна, и уже увела одного из сотрудников нашей кафедры из семьи…
– Тебе не о чем волноваться.
– Хорошо.
Когда мы вернулись в Дом на Мысе, я поднялся в нашу комнату и вздремнул. Мои сны были яркими, как это бывает, когда спишь днем. Почти все они были о Доме Бельведера, и даже во сне я не удивился этому. В одном из них я пришел на вечер, похожий на вечера, которые мы устраиваем на кафедре, только людей было еще больше, как будто пригласили весь университет. Роджер Кройдон в черном костюме, который, как подсказал мне сон, принадлежал его отцу, протянул мне руку и отметил, что ему очень понравился креветочный соус, а еще у него вполне здоровая печень. Затем я оказался в другом сне, который не могу вспомнить, а он, в свою очередь, привел меня в следующий, где я начал искать Робби по комнатам Дома Бельведера, потому что слышал, как он где-то плачет, но все никак не мог его найти. Сон продолжался, и плач Робби становился все отчаяннее, а мои поиски все лихорадочнее; а потом я, наконец, проснулся.
Вероника не обманула: к ужину она не вернулась. Но вернулись Эдди и Харлоу; Вероника не приехала и через несколько часов, когда мы убрали со стола посуду и искупали Робби. Она вошла в дверь, когда часы пробили десять. Робби уже давным-давно лежал в своей кроватке, а все остальные разошлись по комнатам.
– Ты собираешься ее дождаться? – спросила меня Энн.
– Подожду немного, – ответил я. Тогда я подумал, что можно почитать – «Полное собрание мистических рассказов Чарльза Диккенса», – но не мог сосредоточиться и закончить хотя бы одну страницу, поэтому отказался от прозы девятнадцатого века в пользу картинок из двадцать первого, включив телевизор. И как раз попал на середину «Невинных». Не самый мой любимый фильм, но за просмотром я скоротал время, пока не услышал, как открылась боковая дверь.
– А я гадала, дождешься ли ты меня, – сказала Вероника, заходя в гостиную. На ней был пурпурный брючный костюм с черной блузкой.
– Ради хорошей истории я готов на все, – ответил я.
– Ты и правда хочешь услышать остальное?
– Конечно.
– Но ведь…
– Ты жалеешь, что рассказала мне.
Вероника обдумывала мои слова.
– На самом деле, я задавалась этим вопросом. Подожди минутку.
Она ушла на кухню. Я слышал, как она открыла дверцу шкафчика, а затем холодильника. Звон стекла подсказал мне, что она взяла с верхней полки начатую нами бутылку «Пино Гриджо»; звук вылетевшей пробки подтвердил мои догадки. Она вернулась в гостиную с бокалом вина в одной руке и с открытой бутылкой в другой; ее пиджак был перекинут через руку с бокалом. Она указала на пустой стакан, стоящий рядом со мной на кофейном столике, и подняла бутылку.
– Выпьем?
– Нет, спасибо.
– Мне больше достанется.
Она поставила бутылку на кофейный столик, переложила стакан в другую руку и повесила пиджак на подлокотник дивана, прежде чем усесться самой, сбросив туфли и поджав ноги.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, – сказала она, отпив глоток вина, – но за прошедший день я выпила столько, сколько давно уже не пила.
Я все ждал, когда она продолжит нить вчерашнего разговора, гадая, не решит ли она снова принять душ.
– Знаешь, где я сегодня была? – спросила Вероника. – Не знаешь. Да и откуда тебе знать? Я была в Провинстауне. Целый день провела с Виолой Бельведер.
– С той, с которой жил Томас Бельведер?
– Мог бы выразиться и по-другому, но, да, с его вдовой.
– Мне казалось, она не хотела ни с кем идти на контакт.
– И все еще не хочет. Я целый год упрашивала ее встретиться со мной.
– О чем вы разговаривали?
– А ты как думаешь?
– О том лете, которое Томас провел в доме.
– Поздравляю, угадал. Мы много о чем разговаривали.
– Тебе повезло.
– Из окон ее дома открывается совершенно великолепный вид на океан: три огромных окна, словно рамки, обрамляющие картины моря и неба. Я могла бы смотреть на них часами, увлеченная видом. Только вот…
– Что?
– После наших посиделок прошлым вечером, после того, как я тебе все рассказала… На меня нахлынули воспоминания. Мне было немного досадно. Понимаешь, я пыталась взять интервью у женщины, которая не дает интервью и которая живет в этом прекрасном доме, но мысли мои крутились только вокруг истории.
– Ты ведь хотела узнать…
– О Доме, да, я знаю. Но все это… Я не была готова, что воспоминания придут так внезапно. Я сидела и пила черный чай из очень даже недешевой фарфоровой кружки, слушая, как Виола Бельведер вспоминает, как за ней ухаживал Виллем де Кунинг, но все, о чем я могла думать в тот момент, – как мы с Роджером возвращались с мыса Кейп-Код.
– Возвращались?
Вероника кивнула.
– Мои надежды не оправдались. Конечно, без приятных моментов не обошлось, но в целом поездка обернулась катастрофой. Нам не удалось сбежать, у нас не было ни единого шанса.
Так вот, мы ехали на запад по 90-му шоссе, а вокруг нас высились горы Беркшир-Хиллс. Мы не разговаривали уже несколько часов. Дежавю. Меня… Думаю, подойдет слово «обуяли»; меня обуяли воспоминания, те, которые внезапно материализуются и настолько захватывают тебя, что две-три секунды они проигрываются перед глазами, и ты снова их проживаешь. Мне было шестнадцать, и с родителями я отправилась в ставшую нашей последней семейную поездку в Мистик, штат Коннектикут. Стоял сентябрь. Мы поехали в выходные на День Труда. Я все еще была в том возрасте, когда от одной мысли о том, что мне придется провести не просто три минуты, а целых три дня с родителями, становилось дурно, но я всегда хотела побывать в Мистик, поэтому взяла с собой плеер и парочку толстых книг в надежде, что они поймут намек и оставят меня в покое. Я не ошиблась. Взяв с меня обещание приходить на завтрак, обед и ужин – и возвращаться в отель не позже десяти, – родители разрешили мне в одиночку бродить по городу. Как правило, я находила кафе с видом на пляж и заказывала одну за другой чашку капучино, пытаясь осилить «Моби Дика». Мне казалось, что вполне уместно взять с собой Мелвилла в бывший морской порт. Я ничего у него не читала, и была не готова к тому, что он окажется таким балаболом. Скажем так: поняла я это очень быстро. И узнала о цитологии больше, чем даже представляла. Я думала: хорошо, поняла, все в жизни связано с китами.