Наш отель был забит под завязку, но к тому моменту единственным, что могло удержать меня на острове, был сильный шторм, который прервал бы паромное сообщение; и даже тогда я бы наняла бесстрашного рыбака, чтобы он увез нас с этого острова как можно быстрее. И плевать на опасность. Ты уже понял, что моим утренним планам не суждено было сбыться.
Пока мы ждали посадки на паром, на воду опустился густой туман. Мы смотрели с Роджером на гавань, а в следующую секунду ее накрыло белой занавеской. Дневной туман отличается от ночного. Скорее всего, на наше восприятие влияют сотни просмотренных фильмов ужасов, но ночной туман кажется жутким. Он еще больше затемняет все вокруг, несет в себе угрозу, и, конечно же, это идеальная среда для всех твоих страхов. Но – из-за этих же фильмов ужасов – он походит на спецэффект, тебе так не кажется? Смотришь на него и ждешь, что вот-вот фары автомобиля выхватят из темноты обочины чан с сухим льдом, источающий пар. Дневной туман не такой белый; тут, понятно, играет роль время появления. От него, в сущности, такой же эффект: он растворяет то, что близко, и затемняет то, что далеко, но совершенно по-другому. Дневной туман превращает мир в гигантскую сцену; все, что осталось видимым, – в реквизиты; а остальное обезличивает до серой занавески на фоне. И находиться в тумане – особенно таком густом; клянусь, я такого густого тумана в жизни не видела, – мне всегда казалось, что в таком тумане я вижу мир таким, каков он есть, хотя не могу точно сказать, что это значит. Весь мир – театр? Что-то вроде этого, но не совсем.
Туман застилал весь путь до острова. Материк скрылся из виду еще до того, как мы покинули гавань, но остров мы увидели, только когда причалили. А до этого, казалось, плыли в никуда. Сосредоточившись, можно было почувствовать плавные движения корабля; на палубе сильный ветер трепал одежду и волосы; за бортом пенилась вода, но в остальном мир казался необычайно статичным. Чайки то вылетали из тумана, то исчезали в нем, словно отколовшиеся от корабля кусочки, пытающиеся догнать уплывающий паром, но уносимые прочь ветром. Пассажиры бросали им еду. В нашу прошлую поездку день был пасмурным и бледным, но светлым. Можно было видеть, как материк погружается в океан, а впереди из волн поднимается Винъярд. Мы с Роджером сидели на палубе и щурились на разделявшие с нами океан среди серых волн корабли, на натянутые ветром паруса лодок, на быстроходные катера, скачущие по волнам, на пыхтящие судна рыбаков, направляющиеся в свои рыбные угодья. Но в тот раз мы сидели внутри, потягивая кофе.
Несмотря на опустившийся туман, я была рада уехать в безопасное место; и даже одной чашки кофе было достаточно. Я позволила Роджеру купить ее, потому подстраховаться никогда не помешает; к тому же он мог чем-то заняться. С момента посадки он не проронил ни слова. Я спросила, о чем он размышляет, но он ответил: «Ни о чем» – и я не могла понять: это «ничего» – действительно ничего, или такое ничего, за которым что-то прячется.
Капитан объявил, что вскоре паром причалит к берегу; мы встали из-за стола, вышли на палубу и попытались что-нибудь рассмотреть в тумане. Сквозь подошвы ботинок я ощущала, как паром замедляет свой ход, и слышала, как меняется жужжание двигателей. Сбоку виднелись темные фигуры: столбы, сваи, пирс. Я схватилась за поручень, когда паром совершил последний рывок и остановился. Мы прибыли на Мартас-Винъярд. На острове туман был еще плотнее. С мостков не было видно даже плескающейся воды, а пирс перед нами растворялся в серости. Я была уверена, что с легкостью сориентируюсь, когда мы прибудем на остров, – в наш последний визит я изучила местность еще в первый день, и теперь мне не составляло труда представлять города, дороги и их пересечения, – но туман все спутал.
Бывает такой туман, в котором теряешься. Не видно никаких ориентиров, по которым можно рассчитать расстояние, и то, что было далеко, оказывается близким, и наоборот. До конца пирса мы шли целую вечность. Я успела испугаться, что мы идем не в том направлении. Когда мы, наконец, вышли на дорогу и увидели автобус, из которого выходили пассажиры, то поспешили запрыгнуть в него, не спросив у водителя пункт назначения. Я надеялась, что мы доедем до Ок-Блаффса, в котором были в прошлый визит и который был ближе всех к месту, где причаливал паром. Но если бы автобус поехал бы в прямо противоположную сторону, мне было бы все равно. Дорога опоясывает весь остров. Так что мы, в любом случае, добрались бы туда, куда надо.
Нам повезло. Следующей остановкой был Ок-Блаффс. В городе туман немного рассеялся. Смотреть на Мейн-стрит было все равно что смотреть на улицу, завешанную кусками марли. Виднелись ближайшие рестораны и магазинчики; те, что были чуть поодаль, размывались, как размазанное по холсту изображение; от зданий вдалеке остались только геометрические фигуры. Роджер хотел перекусить. Я хотела покататься на карусели.
Ты знаешь про карусель? Она точно внесена в какой-нибудь национальный реестр исторических памятников. Мы обнаружили ее в свою последнюю поездку. Я прочитала о ней в путеводителе. Я и представить не могла, какая тонкая работа была проделана при ее создании: лошадки были вырезаны и раскрашены вручную и скользили вверх и вниз по трубе, за которую надо держаться. Я никогда не каталась на карусели с картриджами, из которых надо было во время катания успеть схватить кольцо размером с ладонь. Я, честно говоря, и не подозревала, что такие существуют. Мне никогда не попадалось бронзовое кольцо. Я видела, как некоторые дети могли вытащить по пять-шесть за одну поездку. Спасибо видеоиграм. Один ребенок вытаскивал по кольцу почти каждый раз, когда пролетал мимо картриджа, за исключением того раза, когда его опередил кричащий что-то по-испански турист. Но мне было все равно. Мне, конечно, хотелось бы узнать, какой приз ожидает человека, сумевшего достать бронзу, но мне хватило бы и просто прокатиться. В прошлую поездку я таскала Роджера к ней по крайней мере раз в день в течение всех четырех дней, которые мы провели на острове, за исключением субботы – тогда я прокатилась два раза.
Да, я обожаю карусели. Папа при любой возможности водил меня на них. Как и все маленькие девочки, я хотела пони, но мои родители не могли позволить такой подарок. По-видимому, я была очень упрямым ребенком. Я просила пони не только на день рождения, но и на Рождество и Пасху, а в перерывах между праздниками вырисовывала на бумаге себя и своего будущего пони, а затем вешала рисунки на холодильник. Я придумывала наши долгие приключения и рассказывала о них своим родителям за ужином. Однажды попросила маму записать все, что я должна была сделать, чтобы Санта принес мне пони на Рождество, чем она и воспользовалась в тот год. И во все последующие. Я была готова на все. Постоянное отсутствие пони в подарках ничуть не умаляло решимости. Кажется, какое-то время родители очень беспокоились о моей одержимости. Чтобы как-то компенсировать отсутствие пони из плоти и крови, они покупали мне всевозможные игрушечные вариации: фарфоровые фигурки и огромные плюшевые игрушки, на которых можно было кататься. Если бы они сложили все деньги, которые потратили на игрушечных пони, то, скорее всего, могли бы купить и настоящего.
А еще они водили меня на карусели и разрешали кататься, пока у меня не закружится голова и я чуть не падала с лошади. В основном это подразумевало посещение всех окружных ярмарок в радиусе двух часов езды от дома, но, бывало, мы ездили и в парки аттракционов. Надо отдать им должное. Представляю, как весело им было трястись два, два с половиной, а то и три часа в машине, чтобы я могла покататься на деревянной лошадке до тошноты. Хорошо быть единственным ребенком в семье. И, знаешь, как только тошнота проходила, я была готова сделать еще тридцать или сорок кругов. Не скажу, что выросла из этой одержимости пони; просто меня стали больше занимать другие занятия. Время от времени, если позволяли обстоятельства, я каталась верхом или ехала на скачки в Саратогу. Или каталась на карусели на Мартас-Винъярд.
Когда мы впервые вошли в большое, похожее на сарай здание, я была в восторге. Роджера позабавил мой энтузиазм; на следующий день его озадачило мое настойчивое желание вернуться; а когда я, вспомнив, как отец водил меня кататься, провела между ним и Роджером параллель, он немного рассердился. Я только посмеялась: иногда он так болезненно реагировал на всякие мелочи. Вот тебе и Фрейд.
Роджер не имел такого колоссального опыта. В детстве родители не водили его на карусели. А Джоан их не любила – представь себе; а ведь она бы хорошо вписалась бы в компанию, с ее-то лицом. Теду хотелось адреналина: горки, машинки – кажется, они с Роджером никогда не упускали случая поврезаться друг в друга. Как тебе такой очевидный символизм? Но даже если карусель не вызывала у Роджера теплых чувств, он был готов постоять и подержать мою куртку, пока я скакала вверх и вниз на деревянной лошадке под звуки каллиопы. Утром, по дороге в Уэллфлит, он сказал: «Полагаю, мы снова пойдем на карусель» – и, знаешь, из-за всего, что происходило со мной, из-за этой одержимости противогазом, я умудрилась забыть про нее.
Когда мы вошли в здание, карусель вовсю вращалась, а лошади скакали на своих шестах; всадники держались за шесты – или поводья, если могли удержать равновесие, – или вовсе не держались, пытаясь казаться смелыми; в воздухе звенели восторженные крики подростков и испуганный вопль ребенка, протестующий против решения родителей прокатить его на страшной штуковине; а аккомпанировали всему звуки органа. С учетом погоды очередь была на удивление небольшой. Карусель замедлила свой ход, всадники спешились, и меня запустили вместе со следующей группой. Я хотела найти одну лошадь: белую, с вытянутой шеей, скачущую галопом, с открытым ртом, будто она едва дышала, пытаясь скакать впереди всех остальных. Ее грива была настоящей; по крайней мере, мне так показалось, когда я провела по ней рукой, будто поздоровалась с живой лошадкой. И хвост тоже. Как искусно она была проработана! Каждый мускул, кончики копыт и даже зубы были вырезаны с такой тщательностью, которой могли добиться только мастера ушедшей эпохи. Седло и поводья были выкрашены в пурпурно-золотой; краска была свежей. Вскочив на лошадь, я распустила хвост, в который собрала волосы по пути в Вудсхол, и встряхнула головой. В толпе я искала глазами Роджера, и когда он заметил мой взгляд, то помахал мне рукой. Я помахала ему в ответ.