Дед редко спускался, а подняться для него стало почти непосильной задачей, но гордость не позволила бы это признать, поэтому Мэтт ненавязчиво помог Бернарду встать из кресла, а потом медленно, ступенька за ступенькой, преодолеть лестницу.
– Помнишь, как ты возвращал Дана от лоа? – неожиданно спросил дед, переводя дыхание.
– Помню.
– Было похоже?
– Да. Что-то вроде того.
– Сегодня он тоже соскользнул случайно. Возможно, в этом виноват не сам лоа, а действие проклятия.
Звучало зловеще, и Мэтт невольно вздрогнул.
– Это значит…
Он не мог внятно сформулировать мысль, но дед отмахнулся:
– Ни черта это не значит. Даниэлю не стоит проводить ритуалы в одиночку, пока не снимем эту дрянь.
– Попробуй убеди его…
– Он, конечно, упрямый, но не дурак.
Мэтт мог поспорить, но дед, конечно, слушать не желал. Опираясь на трость, он заковылял в свою комнату, явно считая, что помощь ему больше не нужна. Или сохраняя таким образом достоинство.
Слева запертая дверь комнаты Даниэля, чуть дальше располагалась Мэтта. В ней и правда всё осталось нетронутым, как будто он уехал вчера. Каждый раз, приезжая в особняк, Мэтт находил это странным. Но сейчас в постоянстве было что-то успокаивающее.
Он становится старше, но мать по-прежнему готова напоить чаем, а в комнате сидит подранный в детстве плюшевый мишка. Мэтт может приходить домой разбитым, путающимся в призраках или испачканным в крови брата – особняк в любом случае примет его в уютные объятия, успокоит и напомнит, что в мире есть что-то неизменное. Собственные корни, чтобы опереться на них и пойти дальше, расправив плечи.
Одежды нашлось немного, но хоть что-то. Мэтт хорошенько намылся в душе, переоделся в чистое. Он неуверенно топтался в коридоре перед комнатой Даниэля, не зная, будет ли сестра на него шипеть, если он войдет, или стоит рискнуть.
Его дилемму решила сама Ли. В этот момент она вышла из комнаты Даниэля, устало потирая глаза.
– Проспит до завтра, – заявила Ли. Задумалась. – Хотя я, кажется, немного переборщила с сонными травами, так что, скорее всего, до обеда. На тебя тоже хватит.
– На меня?
Ли закатила глаза, пробормотав что-то вроде «мои братья – придурки», и с этим удалилась вниз, больше не удостаивая Мэтта объяснениями.
Внутри комнаты стоял густой аромат цитрусов и полыни. На столе Даниэля еще оставались разложенные веточки, а несколько свечей тлели погасшими фитилями. Магия Ли тесно связана с травами и прочими маленькими предметами вроде перьев и кристаллов. Это колдовство больше состояло из новомодных стеклышек, отражающих лунный свет, чем из старинных барабанов вуду с плантаций.
Принюхавшись, Мэтт ощутил прохладный аромат лаванды, Ли обычно привязывала к нему усыпляющую магию. Так вот что она имела в виду: наверняка догадывалась, что Мэтт останется здесь, а магии хватит и для его сна.
Даниэль крепко спал, завернувшись в одеяло, так что торчала одна голова. Он любил вот так укутываться, даже если было совсем жарко, как будто ощущал себя то ли уютнее, то ли защищеннее в одеяле. Мэтта, наоборот, раздражала лишняя ткань, поэтому он улегся поверх одеяла рядом, благо кровати у каждого в особняке были огромными, а Даниэль свернулся на краю.
Мэтт вряд ли смог заснуть один. Хотя его детская ему нравилась, Мэтт догадывался, какие кошмары увидел бы, и всё равно приходил бы сюда проверить брата. Убедиться, что всё в порядке. Пусть это и кажется форменной паранойей… но не после того, как Мэтт увидел Даниэля в крови.
Снова.
Мэтт вспомнил, как в больнице после аварии Даниэль плохо спал. Его каждую ночь пичкали снотворным, хотя Даниэль его терпеть не мог.
Сам он попросил лишь однажды, в тот день, когда приходила мать Анаис. Он так и не рассказал Мэтту, что она говорила, но это явно были неприятные вещи.
Мэтт обрадовался, что на похороны Анаис Даниэль физически попасть не смог. Вряд ли это то, что ему стоило видеть. Хотя к смерти Даниэль относился проще, чем Мэтт, даже до того, как сам умер и вернулся.
А вот с лоа после этого правда возникло несколько проблем. Для Даниэля граница миров истончилась, и он не сразу научился взаимодействовать с лоа при новых условиях. Он тогда не проводил ритуалов, но всё равно подолгу замирал, слушая духов.
После того как Даниэля наконец-то выписали, мать решила устроить семейный ужин. К удивлению Мэтта, все ее поддержали и воскресным вечером собрались в гостиной, чтобы поесть фирменную утку с яблоками, которая матери особенно удалась.
Даниэль был приветлив и мил, но улыбался гораздо меньше, чем раньше. А потом замолчал. Мэтт не заметил, когда именно, он с увлечением обсуждал с отцом какую-то книгу, когда Даниэль внезапно поднялся, и тогда Мэтт понял, что брат молчал довольно давно.
Ни слова не говоря, Даниэль направился прочь из гостиной. В этом не было ничего примечательного, но в дверях его качнуло, он оперся о косяк, а потом медленно сполз вниз. Выскочивший из-за стола Мэтт как раз успел его подхватить, пока он не растянулся на полу.
Даниэля усадили на диван, его глаза оставались открытыми, но взгляд блуждал где-то далеко, не в этом мире. Мэтт не успел испугаться, когда дед рявкнул:
– Зови его!
– Что?
– Зови! Он с лоа, а не с нами. Но у вас сильная связь, тебя услышит.
И Мэтт звал брата по имени, пока в глазах Даниэля не мелькнула осознанность. Он явно не понимал, что произошло.
Лоа не хотели уводить его за собой, но увели, потому что для него грань между мирами стала тоньше.
Правда, как в детстве Даниэль научился владеть духами, так и тогда быстро приспособился к новым условиям. После того обеда подобного ни разу не происходило, а позже Даниэль вернулся и к ритуалам. Не говорил этого прямо, но, как понял Мэтт, выходить стало еще лучше и мощнее, чем раньше.
Пока проклятие явно что-то не подточило, а лоа не захотел хлебнуть эшевской крови гораздо больше, чем ему было предложено.
Мэтт проснулся поздно.
После вчерашней смены должен быть выходной, и он собирался этим воспользоваться. Даниэль спал, а дом оказался тихим. Амалия с Ли, как и тетя Вивьен, вряд ли оставались, уехав еще ночью, отец ушел на работу, а матери не было.
Сделав кофе, Мэтт позвонил Генри, но тот, кажется, не особо расстроился, что пришлось вчера поработать. Наоборот, поинтересовался, всё ли в порядке, рассказал о покупателях и призраках. Мэтт каждый раз искренне удивлялся, как Генри может так легко к ним относиться!
После Мэтт взял из своей комнаты нашедшиеся там принадлежности для рисования. Это успокаивало, но сейчас движения выходили рваными, а стоило отвлечься, казалось, черно-белый угольный рисунок будто заливает кровью.
Даниэль еще давно говорил, что у Мэтта отлично выходит, а его стиль идеально подойдет для комиксов. Даже предлагал показать кому-то в издательстве, но Мэтт упирался, хотя сам толком не мог понять с чего. Рисовать ему нравилось, но это оставалось почти что личным, и Мэтт с трудом мог представить, чтобы его странные рисунки могли быть востребованы.
Он посмотрел на зубастую пасть, которой наградил нарисованный цветок. Вздохнул и вытер испачканные углем руки о найденную в комнате тряпицу. Стоит проверить, вдруг Даниэль уже проснулся.
Дом постоянно поскрипывал, шелестел, и Мэтт привык к этому шуму. С ним особняк казался будто живым, дышащим. Наверху лестницы Мэтт прислушался, но было тихо. То ли домашние призраки тоже обходили стороной Даниэля и не показывались рядом с ним, то ли попросту не хотели общаться. Мэтт не стремился узнать, что у них в голове и есть ли у них эта голова.
Комната Даниэля оказалась пустой. Мэтт удивился, потому что по лестнице брат точно не спускался. С растерянностью оглядевшись в коридоре, Мэтт заметил неплотно закрытую дверь в комнату деда.
Оба нашлись там: Бернард спал в своей постели, Даниэль же устроился в большом кресле. Забрался в него с ногами, свернулся и тоже уснул. Наверное, хотел обсудить с дедом лоа. Он мог, едва очнувшись, тут же начать заниматься делом.
Или пришел спать сюда, потому что не хотел оставаться один. И не знал, есть ли еще кто дома.
Стук во входную дверь Мэтт услышал, когда спускался по лестнице. Барабанили настойчиво, требовательно, Мэтт размашистым шагом приблизился к двери и распахнул ее почти с раздражением, которое быстро сменилось удивлением.
Айвори смотрел на него, а Мэтт смотрел на Айвори. Потом ляпнул:
– Ты-то что здесь делаешь?
Звучало отвратительно, и Мэтт разозлился на самого себя. Он вовсе не хотел быть грубым, но удивился, увидев Айвори. Тот не смутился:
– Ни телефон Дана, ни твой не отвечал. Я подумал, что наступил момент, когда вы ушли в особняк. Всё в порядке?
– А ты не знаешь со своим… виденьем?
– Я знаю многие вещи, но не все.
Мэтт посторонился, приглашая Айвори войти, но тот замялся:
– Не лучшая идея. Ваш дом полон… всего. Я внутри чувствую себя слишком странно. Мы можем поговорить на крыльце? Дан здесь?
Мэтт прикрыл за собой дверь и уселся на диван-качели. Айвори сразу понял, что рассказ будет длинным, поэтому подвинул старое плетеное кресло и смахнул с него лепестки магнолий. Он не перебивал Мэтта, иногда кашлял, а его дыхание шелестело хрипловато. Он задумчиво теребил кожаные браслеты на запястьях. Если раньше он напоминал Мэтту кинжал, то сейчас больше походил на змею. В бежевой футболке с длинным рукавом, линялых джинсах и со светлыми волосами. Притаившийся молочно-белый техасский полоз.
Когда Мэтт закончил, он перевел дыхание и уставился на Айвори. Солнце сместилось, и теперь на его фигуру падала тень от магнолии, росшей рядом с крыльцом. На его светлые волосы упал лепесток и соскользнул на плечо.
– Понятно, – сказал Айвори.
– Понятно? – взвился Мэтт. Почему-то спокойные интонации подействовали на него так, будто раздули пламя. – И это всё, что ты можешь сказать? Дан чуть не умер!
Айвори склонил голову, теперь еще больше похожий на змею, и смотрел так внимательно, что становилось не по себе. Его зеленые глаза казались совсем черными в тени.