— Дальше ты танцуешь только со мной, — прошептала Гермиона Гарри на ухо. — У тебя сегодня очень капризная и ревнивая девочка. И безумно в тебя влюбленная.
Возвращаться Гарри и Гермиона хотели через ход в подвале «Сладкого Королевства», но оказалось, что «Сладкое Королевство» закрывается даже раньше, чем ворота Хогвартса — они уткнулись в закрытую дверь, но не расстроились и полюбовались на себя в полутемную витрину.
— Ты действительно выглядишь как принцесса, — сказал Гарри, он теперь благодарил судьбу за то, что взял с собой колдограф и они нащелкали кучу колдографий друг с другом, вместе и по отдельности.
— Все-таки так мы слишком похожи друг на друга, — покачала головой Гермиона, разглядывая отражения двух блондинов с глазами одинаково необычного цвета, даже их фигуры были схожи и одеждой, и ростом — ловкие на выдумку Фред и Джордж, получается, вернули им розыгрыш Гарри из Хогвартс-экспресса. — Многие могли подумать, что мы брат и сестра.
— Ну, во-первых, еще неизвестно, что за мир придумает тот дед, которого Фред и Джордж накормили грибочками: что в том мире будет можно, а что нельзя, — отмахнулся Гарри. — А во-вторых, я все равно буду тебя целовать, наплевать мне, что другие подумают.
В Хогвартс пришлось добираться на метлах, оставленных в Визжащей Хижине, Фред и Джордж обещали оставить приоткрытым окно в коридоре на втором этаже и не подвели. Зимние плащи Джейхейриса и Алисанны еще по дороге стали превращаться обратно в школьные мантии, потому что действие трансфигурации заканчивалось, краску с волос Гарри и Гермиона смыли в туалете и потом в коридоре сушили друг друга заклинаниями, от которых их шевелюры стали еще более всклоченными, чем обычно.
Когда Гермиона вернулась в свою гриффиндорскую спальню, ее соседки пересказывали с чужих слов истории про появление в Хогсмиде прекрасного принца и его принцессы и сожалели о том, что им нельзя ходить в Хогсмид еще почти два года.
— А я все равно хочу, чтобы они приехали снова, года через три, — мечтательно говорила Лаванда. — Конечно, эта Алисанна всех наших парней на этот день уведет — но, с другой стороны, пока они вокруг нее увиваются, я бы покружилась с ее принцем. У него, говорят, такие глаза — словно он не совсем человек, а ангел или полубог.
— Так он на тебя и западет, — поддразнила Лаванду Фэй, — когда у него такая принцесса, о которой теперь, наверно, все мальчишки говорят.
— Ну, может это все-таки его сестра.
— Да какая сестра, — вмешалась Парвати, — все видели, как они целовались — будто надышаться друг другом не могли!
— А, — с досадой махнула рукой Лаванда. — Гермиона, тебе даже теперь неинтересно?
— Неа, — ответила Гермиона, стараясь не рассмеяться и не показать, как она счастлива: ведь эти фиолетовые глаза, которыми теперь будут грезить все девчонки, смотрели весь день только на нее, а настоящий Гарри, она это знала, был еще лучше, чем сказочный принц Джейхейрис. — Я весь день в библиотеке была. Давайте спать, завтра вставать к первому уроку.
X
Конечно, и в Хогвартсе было много интересного, и ходить в Хогсмид почти каждую неделю, как делали некоторые третьекурсники, было совсем не обязательно. Во-первых, в Хогвартсе была совятня, там жила большая полярная сова Гарри, которая Гермионе нравилась настолько, что она даже предложила держать ее у себя в комнате, хотя раньше про идею поручить ей уход и за совой, и за котом она и говорила «фигушки». Но сова любила летать ночью и в клетке по ночам ухала, так что в совятне ей было лучше, и Гарри часто ходил туда с Гермионой вечером, чтобы она сову немного потискала. А каждую неделю они отправляли с совою письмо домой, которое писали в четверг и пятницу по очереди и по частям, чаще всего на истории магии, которую привидение Биннза читало так скучно, что Гарри и Гермиона предпочитали читать учебник. Иногда, правда, Биннз начинал рассказывать что-то, что Гермиона из учебника не помнила, и тогда она начинала его слушать и даже писала для Гарри конспект, оставив Гарри трудиться над письмом, и в результате письмо прыгало с темы на тему.
— Я писала про кота! — смеялась Гермиона, перечитывая написанное за обедом. — А из-за тебя теперь получается, что это у нас лохматость повысилась.
— Ну давай я исправлю «лохматость» на «косматость», — предлагал Гарри, — чтобы дома не подумали, будто мы тут совсем одичали и можем теперь в свитерах по зимнему лесу ходить.
Гарри и Гермиона смеялись и вспоминали Сириуса, который ненавидел шагистику и всякий раз, когда в его третьей бригаде намечался смотр, просился в лазарет, в том числе с обоснованиями «я тут линять начал» и «у меня то лапы ноют, то хвост отваливается».
Во-вторых, в Хогвартсе был таинственный коридор на четвертом этаже: Дамблдор на приветственном ужине говорил, что каждому, кто пойдет туда, угрожает мучительная смерть, но не был при этом похож на того, кто будет ее причинять и осуществлять возмездие любыми средствами. С горячностью юных и влюбленных Гарри и Гермиона решили, что если они пойдут туда вдвоем, то бояться им будет нечего: в коридоре нашлась единственная дверь, которую можно было легко открыть, а за дверью — трехголовая собака, у которой были самые странные музыкальные вкусы, что они когда-либо встречали: из уроков античной словесности Гермиона припомнила миф об Орфее и спела церберу свою любимую Stairway to Heaven, и собака довольно обидно в ответ на это захрапела. Вскоре после того, как Гермиона закончила петь, собака стала просыпаться — Гарри спел собаке Living on a Prayer, и собака, к его удивлению, заснула снова. Петь песни своего детства Гарри и Гермионе понравилось, и вскоре они выяснили опытным путем, что собака засыпает под Yellow Submarine и под Take a Chance on Me, под Hell Patrol и под Another Brick in the Wall — одним словом, у собаки не было никакого музыкального вкуса, и она даже минор от мажора не отличала. Эксперименты закончились тем, что в коридор зашел Снейп и снял с них обоих баллы, вероятно, обидевшись на текст песни Пинк Флойд.
— Кажется, собака сидит на каком-то люке, — припомнил Гарри по пути в башню Гриффиндора. — Вот бы ее столкнуть и посмотреть, куда ведет люк.
— Если это Цербер, то люк ведет в Аид, — резонно заметила Гермиона. — И как только мы перестанем петь и полезем посмотреть, что там, она снова уляжется на люк, и пойди ее спихни.
В-третьих, в одном из пустых классов нашлось зеркало, подписанное задом наперед.
— Арабы писали, что ли, — сказал Гарри, с трудом расшифровывая надпись, сулящую открыть каждому его заветное желание. — Или евреи, они тоже пишут справа налево. Ого, какая у меня тут береточка!
Как и всякий боевой пацан, Гарри видел в зеркале себя в форме, с орденами и со звездочками — и, конечно, Гермиона была с ним рядом, в милитари и в гимнастерке в талию, все-таки Гарри был еще очень-очень молод.
— Никуда я тебя не отпущу, — ответила Гермиона, она хоть и потакала любым проделкам Гарри, но не хотела, чтобы он рисковал собой всерьез. В зеркале она видела взрослого Гарри в белой просторной рубахе и в рваных джинсах, похожего на его отца на свадебной фотографии.
— Ты тоже нас тут видишь? — спросил Гарри, и Гермиона только кивнула, в том, что именно она видит, она признаваться не стала: все-таки видеть свадьбу — это так обычно, а она хотела быть для Гарри необычной, пусть и не до такой степени, чтобы ходить в милитари.
Дамблдор довольно долго прождал их у зеркала на следующий день, думая, что Гарри и Гермиона придут за своими мечтами снова, но главная мечта, быть всегда вместе, у них уже исполнилась, а мелкие ее детали были им не так уж важны.
— Мы там просто старше, а это и само случится со временем, — сказал Гарри. — Хотя если ты хочешь, чтобы я что-то сделал, не в зеркале, а по-настоящему, ты только скажи.
— Потом, — подумав, отказалась Гермиона, она верила, что Гарри сделает ей предложение прямо сейчас, если она захочет, но все-таки это можно было обставить поинтереснее, не как пару фраз в углу шумной гриффиндорской гостиной.
И Гарри тоже ничего просить у нее стал, главное ведь было в его уверенности, что, если ему действительно придется воевать, Гермиона пойдет за ним — Гарри успел об этом хорошенько подумать и теперь был согласен с ней, что лучше бы этого не случилось.
В-четвертых, неподалеку от Хогвартса была хижина Хагрида: в семейном фольклоре Грейнджеров Хагрид описывался с юмором, как похититель чужих мотоциклов и неудачливый умыкатель самых лучших мальчиков, и за последнее Гермиона Хагрида недолюбливала, но хижина Хагрида стояла у дальнего края озера и совсем рядом с Запретным лесом, Гарри и Гермиона порой бегали в те края то за поцелуями, то за приключениями и потому решили приучить Хагрида к себе.
Это было приятно и увлекательно: в первый же раз, когда Хагрид непонятно с чего пригласил Гарри в гости, Гермиона забралась к Гарри на колени, чуть только они сели за стол, и обняла его руками за шею — пусть лучше Хагрид удивляется сейчас, чем когда найдет их целующимися в куче осенних листьев.
— А эта… вы и дома так сидите? — удивился Хагрид, видя, как ловко Гарри и Гермиона с голодухи уписывают его кексы, словно им все привычно и ничего не мешает.
— Ага, — легко соврала Гермиона, а Гарри добавил: — И на уроках тоже.
Пока Хагрид соображал, верить ему или смеяться, Гарри приметил, что чайник Хагрид зачем-то накрыл шапочкой, свернутой из газеты, и ровно на той стороне, которая была повернута к Гарри и Гермионе, можно было прочитать короткую заметку о попытке ограбления Гринготтса. Гарри нарочно прошептал об этом Гермионе на ухо, а уж она не могла сдержаться и не припомнить Хагриду старые грешки.
— Хагрид, а банк — это тоже твои проделки?
В смысле хищений Гермиона была к Хагриду, конечно, несправедлива, но проделок за Хагридом водилось много, начиная с акромантула, из-за которого его исключили из Хогвартса и который по-прежнему жил в Запретном Лесу, и заканчивая навязчивой идеей разжиться драконьим яйцом. И что было особенно замечательно, простодушный Хагрид своих проделок скрывать не умел и потому на подозрения Гермионы особо не обиделся.