Торговля шла бойко. Люди брали помногу, по пять-шесть килограммов сразу, и Евдокия гадала: то ли уж она и вправду так занизила цену, что люди спешили набрать побольше, пока хозяйка не хватилась, то ли уж очень редко колхозники в эту пору возят сюда мясо, так редко, что, когда оно есть, покупают впрок, чтобы лишний раз не давиться в очереди. А очередь к ней стояла большая, до самых фруктовых рядов.
Когда Евдокия справлялась о цене у очереди, Нинша сделала подруге испуганные глаза, показывала ей, чтобы не глупила, но Евдокия нарочно не замечала тайных знаков, и Колобихина, отрешенно махнув рукой, тоже принялась торговать по той же цене. Просить больше, чем звеньевая, казалось неудобным. Бросая на весы кусок мяса, Нинша сердито взглядывала на Евдокию, которая торговала слишком уж весело, будто невесть какие барыши наживала. «Надо же… спросила цену у первого попавшегося да и рада-радешенька. Простодырая же ты, Дуська, ох простодырая! Мало того что сама будет в убытке, так и всех остальных наказала. Теперь даже полтинник не набросишь. Испортила, можно сказать, всю торговлю».
А Евдокия и правда торговала весело, бойко, и лицо у нее было до того довольное, до того счастливое… Очередь торопила, и она едва успевала поворачиваться и скоро устала. Мясо взвешивать было нетрудно. Куски Степан отрубал большие, клади их на весы да гирями уравновешивай. Ни отрезать, ни добавлять не надо, сколько в куске есть — и ладно. Но вот брать деньги, считать их и давать сдачи несподручно. Руки у нее в крови, липкие, приходилось ими лазать в карман халата, искать сдачу. Юльку попросить, что ли? Дочь стояла возле промтоварного ларька, рассматривала цветастые платья.
— Юля! Ну-ка иди сюда! — позвала Евдокия.
Дочь нехотя подошла.
— Помоги, дочка. Рассчитывайся с покупателями.
— Да ну… — недовольно поморщилась и снова отошла.
Степан тоже попытался ее уговорить, даже слушать не стала. Наблюдала издали, как крутятся отец с матерью. Она, видите ли, стесняется. «А чего стесняться? Свое продаем и берем по-божески», — с досадой думала Евдокия.
Степан едва успевал рубить. Вспотел весь. Воткнул в чурку топор, сел покурить.
И тут Евдокия заметила: к Юльке подошел молодой торговец, широко улыбаясь, что-то говорил ей, вертя в руках крупное красное яблоко, блестящее, словно отполированное. Похоже, угощал. Но Юлька презрительно смотрела мимо яблока, мимо чернявого парня. А он не отставал, плавился в улыбке и что-то говорил, говорил.
«Вот черти, нигде-то они не оробеют».
Евдокия строго кивнула Степану. Тот бросил окурок и, вытирая руки о полы халата, пошел к Юльке.
— Ну-ка пойдем, — сказал он дочери хмуро. — Поможешь матери.
— Не буду я с деньгами возиться, — поморщилась Юлька.
— Думаешь, нам с матерью больно охота?
— Я лучше здесь побуду.
Степан разозлился, взял ее за руку, потянул. Усатый торговец все улыбался.
— Эй, дорогой, зачем уводишь? Дай поговорить!
— Я т-те поговорю, — зло повернулся к нему Степан и потянул Юльку сильнее. — Пойдем, нечего тут развлекать всяких.
— Да нужен он мне, — покраснела Юлька и пошла за отцом.
Степан взялся за топор, а дочери сказал:
— Помогай.
Юлька помялась-помялась и, краснея, стала рассчитываться с покупателями. Всем своим видом показывала, как неприятно ей это занятие, губки кривила.
Торговец постоял-постоял, подбрасывая на ладони яблоко, и пошел восвояси, к своему месту. Другие торговцы, его соседи, рады развлечению, подмигивали ему, кричали что-то на непонятном гортанном языке и поглядывали на Юльку.
Обернувшись за кусками мяса, Евдокия сказала Степану:
— Вот и отпускай ее одну в город. Видишь, как липнут? Матери и отца не боятся. А что будет без нас?
Степан промолчал.
Мясо наконец распродали. Евдокия поглядела на часы и удивилась: трех часов не прошло — и кончено дело. Очередь нехотя расходилась.
Последней взяла пожилая, интеллигентного вида женщина.
— Еще привозите, — сказала она Евдокии приветливо.
Евдокия невесело рассмеялась:
— Нет, милая, больше не привезу. Больше везти нечего. — И развела руками: — Все продала.
— Как все? — не поняла та.
— А так. Были бычок и корова — закололи. Теперь у нас пустая стайка. Даже кур и тех не держим. Всех извели подчистую.
— Ну так заведете новых.
— Нет, хватит. Держать их больно тяжело. Мы с мужем оба трактористы, а дочка уезжает учиться, некому помогать. Скотина, она знаете сколько заботы требует? И накорми ее вовремя, и напои, и подои, и почисть за ней.
Женщина, недоумевая, ушла, а Евдокия, упомянув про кур. Тут же и вспомнила: надо купить сотню-полторы яиц. Смешно сказать: деревня в город стала за яйцами, за сметаной да за маслом ездить, а так оно и есть. В налобихинских дворах многие извели не только скотину, но и птицу. Пока дети маленькие — держат, а дети выросли — и корову долой. Со скотиной ни минуты свободной не бывает, телевизор посмотреть некогда. Да и чего мучиться? Город не так уж и далеко. Автобус ходит регулярно. А у многих собственные машины, мотоциклы. На своем-то транспорте еще сподручнее. Съездил да купил чего надо. Без мучений, без хлопот. Смех-то смехом, а в Налобихе нынче попробуй купи яиц, сметаны, масла или молока. Не купишь. Мяса можно в колхозе выписать, а вот остального Евдокия на полках деревенского магазина не припомнит. Все эти продукты легче в городе купить, чем в деревне.
Налобихинцы, распродав мясо, не спешили ехать домой, метались по рынку, покупая и то и другое, все заполошные, растрепанные. Оторвавшись от промтоварных рядов, волочили за собой огромные сумки, набитые обновами для себя и родни.
Подошла запыхавшаяся Колобихина, на Евдокию не глядела.
— Ты чего, Нинша, такая? — рассмеялась Евдокия.
— А ну тебя, — отмахнулась Колобихина. — Говорят, нынче мясо-то скотское по четыре с полтиной да по пять продают. Одни мы как полоумные по три с полтиной отдали. Смех, и только…
— Не переживай, Нинша, — весело обняла ее Евдокия. — Все деньги не заработаешь и не выторгуешь. Будь шире. Зато видишь, сколько у нас времени осталось? Веселиться будем!
Колобихина вывернулась из-под ее руки.
— Да ну тебя… Будто я цены придумала… — Вздохнула, отмякая, с укором покосилась на подругу. — Ох, Дуська, Дуська… И в кого ты такая простодырая? Будто не на земле живешь, а в небесах витаешь. Греха с тобой не оберешься.
— Ну, будет, — строго остановила ее Евдокия. — Где мужики-то?
Колобихина огляделась:
— Только что все возле машины стояли.
Колхозный грузовик дожидался их под чахлыми деревцами возле скверика, где не так жарко. Пашка дремал в кабине.
Его растолкали.
— Мужиков не видел? — спросила Евдокия.
— А вон в забегаловку пошли. — Пашка кивнул на обшарпанную дверь в полуподвале соседнего дома. Вывески там никакой не разглядеть, но, судя по часто хлопающей двери, по кучкам мужчин, входящих и выходящих, там и есть забегаловка.
— От змей! — удивилась Колобихина. — Ну не змей ли? Только отвернулась, а он рад-радешенек, нырнул. Да еще и других за собой уволок. Ну-ка пошли, Дуся, попрем их оттедова. Совсем никакой совести нету.
— Да ты что, Нинша! — остановила ее Евдокия. — Еще не хватало, чтобы за своим мужиком в забегаловку ходила. Много чести будет. Они, вишь, пошли продажу отметить, а мы хоть пропади. А мы что, рыжие, что ли? Давайте и мы это дело отметим? Где Галка с Валентиной? Не видела?
— А вон стоят.
— Зови их сюда.
— Слышите, девки, — обратилась к ним Евдокия. — Мужики в забегаловку пошли, продажу отметить. Давайте и мы тоже!
— В забегаловку? — поморщилась Колобихина. — Гнилушку с ними пить? Там у них дым, грязь, матерятся.
— Зачем нам в забегаловку? — рассмеялась Евдокия, молодо блестя глазами. — В забегаловку пускай наши мужики бегают. А мы пойдем в ресторан. В самый лучший!
— С ума сдурела, — растерялась Колобихина.
— А чего? Не такие, что ли?
— Да я там сроду не была. Боязно что-то. Ресторан ведь…
— Не была — так будешь. Пошли, девки, в ресторан. Праздновать так праздновать. Юлька, и ты пошли!
Пашка, раскрыв рот, глядел на женщин из кабины.
— Слыхал? — спросила его Евдокия. — Мужики воротятся, пускай нас здесь ждут. Мы в ресторан поехали.
— Теть Дусь, пусть он нас довезет, — зашептала Галка.
— Еще чего! — смеялась Евдокия. — Не ездили мы на его тарантайке по городу! На такси поедем. Кидайте сумки в кузов. Пашка покараулит. Все равно делать нечего.
— Может, меня с собой возьмете? — ухмылялся Пашка.
— Без вашего брата обойдемся!
К подъезду рынка подкатила «Волга» с шашечками на боках. Евдокия подождала, пока из нее выйдут люди, пока выгрузят из багажника реечные ящики с фруктами, и махнула шоферу рукой.
— Дорого ведь, — замялась Колобихина.
— Не дороже денег. Садись.
Евдокия распахнула заднюю дверцу, затолкала туда робеющую подругу, посадила с нею рядом Галку и Юлию.
— Все не войдете, — сказал шофер.
— Я не поеду, — проговорила Валентина.
— Что так? Сейчас еще машину найдем.
— Мне нужно в одно место зайти, Евдокия Никитична, — смущенно проговорила Валентина. — Понимаете, надо. Не обижайтесь.
— Ну гляди сама. — Евдокия уселась на переднее сиденье, небрежно бросила водителю: — В «Центральный»!
В ресторане Евдокия по-хозяйски заняла столик и попросила принести меню.
— Что будем пить? Шампанское? — И, видя, как растерянно и стыдливо озирается Колобихина, как мнется Галка, сказала: — Значит, так. Берем бутылку шампанского. Юльке — лимонаду, потому что еще мала вино пить. Ну и поесть надо.
Подошел официант, тонкий, улыбчивый парень, весь прилизанный. Услужливо согнулся с блокнотиком в руке.
— Нам шампанского, — сказала ему Евдокия, откинувшись на спинку кресла. — Яблоки есть? Яблок и чего-нибудь горячего.
— Фирменный бифштекс, — учтиво отозвался официант.
— Только поживее, — потребовала Евдокия.