Он пригласил в комнату, предложил стулья. Уселся и сам, выжидающе глядя на внезапных гостей.
— Мы вот по какому делу, — виновато улыбалась Ираида. — Даже не знаю, как вам объяснить… Насчет дачи. В общем, хотим купить избушку у вашей бабушки.
На лице хозяина засветился живой интерес.
— Вы что, уже договорились? — быстро спросил он.
— Да нет пока. Вот пришли к вам посоветоваться.
— А мы что? — он с досадой развел руками. — Мы звали ее — не желает. Это надо с Зиной… — Он повернулся в сторону ванны, позвал: — Зина, слышь, скоро ты там?
— Чего кричишь? Не видишь — иду!
Вошла худенькая женщина с гладко зачесанными влажными волосами, с распаренным, как у мужа, красным лицом. За руку она вела розовощекого парнишку лет пяти.
— Зина, слышь, что говорю-то? Вот люди хотят у матери избушку купить, — заговорил он возбужденно.
— А ты и обрадовался, — незлобно проворчала Зина, усаживая мальчишку на расстеленную кровать и закутывая его в простыню.
Хозяин смутился.
— Да мне-то что радоваться?
— Зна-а-аю…
— Вы извините, — вновь заговорила Ираида. — Может, это не совсем удобно с нашей стороны…
— Ничего, ничего, — отозвалась Зина. Уложив сына, погрозила ему пальцем, чтобы не поднимался, и устало опустилась на стул. — Вы были в деревне?
— Были, — сказала Ираида.
— И что вам мама сказала?
— Да пока ничего конкретного.
— Ну, а мы что можем сделать? Избушка ее. Как хочет, так и распоряжается…
— Говорю же, звали ее, — бурчал, потухая, хозяин. — Приезжала, пожила неделю и назад укатила. Трудно ей с двумя-то. У нас ведь их двое, сорванцов. Который постарше, на улице еще бегает. Никак не набегается.
— Загонять уж пора, — взглянув в окно, озабоченно проговорила Зина. — Иди, Вася, загоняй его. Хватит.
— Сейчас, — отозвался Вася, не двигаясь, однако, с места. Разговор об избушке почему-то сильно его интересовал.
— Чего не идешь? — смотрела на него Зина.
— Говорю: сейчас.
— Ох, хите-ер… — добродушно протянула Зина и обернулась к гостям. — Он, думаете, чего тут маслится? Он мотоцикл с люлькой брать хочет, а денег не хватает. На бабкины маслится деньги-то. Он ведь рыбак у меня. Ох, рыба-ак… Как суббота, так его только и видели. До понедельника не жди.
— А чего, рыбы не привожу? — обиделся Василий.
Зина махнула рукой.
— Лучше бы и не видать твоей рыбы. Покрутись-ка с этими огольцами одна целых два дня, пока он заявится. Никакой рыбы не захочешь.
— Рыбалка — дело хорошее, — похвалила гостья Василия, понимая, что от него зависит многое, и уже чувствуя в нем верного союзника. — Сейчас мяса-то не шибко купишь, — заговорила она словами Галины.
— И это верно, — согласилась хозяйка.
— А рыбку как без мотоцикла? Никуда не денешься, свой транспорт нужен, — продолжала Ираида. — Нет, рыбалка — дело хорошее. Я вон своему сколько говорила: рыбки, мол, свеженькой бы, а с него толку… уж не рыбак так не рыбак. Он у меня хоккей любит.
Семен только изумлялся, слушая жену, и перебивать ее не стал, наоборот, изобразил на лице покорность, которая, как ему казалось, тоже может помочь делу.
— Вот насчет избушки прямо не знаю, что вам сказать, — с сочувствием качала головой Зина. — мама не хочет ее продавать. Мне, говорит, охота дома помереть. Выдумала: помереть и помереть. Если ее к нам — трудно ей с двоими. Такие баловники — извели бабушку, пока тут была. — Она погрозила пальцем мальчишке, который уже сидел на кровати и озорно глядел на мать. — В садик бы его устроить, да к весне только обещали…
— Извините, а где вы работаете? — поинтересовалась Ираида.
— На трикотажной.
— У вас там что, с детскими садами так плохо?
— Садик у нас есть фабричный. Но ведь работают-то у нас в основном женщины. Много матерей-одиночек. Вот и очередь.
— А муж?
— Так и он на фабрике. Слесарем.
— Да-а, — протянула Ираида и покачала головой. Впереди намечался тупик, из которого навряд ли выйти. В глазах жены Семен заметил растерянность, и это вдруг подтолкнуло его, он прокашлялся в кулак и, поправив голос, сказал:
— Нет, у нас на заводе с этим дело хорошо. У нас — пожалуйста, хоть сейчас. — И с таким значением проговорил это Семен, что жена посмотрела на него с удивлением.
— Так у вас и завод побогаче, — поскреб в затылке. Василий. — Не то что наша шарага.
— Это точно, — не без гордости согласился Семен: вот он где работает, не в какой-нибудь шараге. — Уж-чего-чего, а с садиком у нас никакой проблемы нету. — Он еще поглядел на поскучневшего Василия, на жену свою. Ираида сидела с ненатуральной, ненужной улыбкой на лице, понимая, что хотя разговор и идет, а дело — ни с места. Ничего ей другого не оставалось, как только сидеть да глупо улыбаться. А вот он, Семен, сейчас скажет такое, от чего даже в горле заранее першило и льдистые иголочки покалывали грудь, как перед прыжком в холодную воду. Семен поначалу пытался зажать эту мысль, придушить, никем не услышанную, но слова уже лезли на язык, не удержать их было.
— Ну, а если мы вам поможем с этим делом? — негромко, но значительно в наступившей тишине спросил он Василия.
— Как поможете? — не понял тот.
— Ну, если мы вашего пацана в наш заводской садик устроим?
Хозяева переглянулись.
— А так можно? — спросила Зинаида с надеждой.
— Постараемся, — важно произнес Семен, улавливая на себе удивленный и благодарный взгляд жены. Вот так-то, женушка, не ты одна умная!
Зинаида растерянно молчала, не зная, ухватиться ли за предложение или не спешить.
Однако Василий уже был тут как тут.
— Оно бы хорошо, если б вышло. Мы в долгу не останемся.
— Должно выйти, — проговорил Семен сдержанно, как человек солидный, знающий, о чем говорит. Сам он довольно смутно представлял, что у него получится. Мельком слышал в цехе, что с местами в садик на заводе вроде бы неплохо, но выйдет ли с этой затеей — не знал.
Спускаясь по лестнице, Ираида нетерпеливо поглядывала на мужа. Ее так и подмывало спросить, как это он решился на такое и каким образом выполнит обещание, но она терпела, ждала, пока они отойдут подальше от дома родственников Петровны, и уж только тогда спросила.
— Как-нибудь сделаем, — невнятно отозвался Семен. Раз сказал, что сделает, значит, на что-то надеялся, значит, есть какая-то еще неосознанная возможность, не просто же так, ни с того ни с сего взял и сболтнул…
— Хорошо бы, — промолвила Ираида, и в ее лице Семен заметил несвойственную ей покорность. Не он, Семен, сейчас был при Ираиде, она была при нем, и это открытие грело его самолюбие. У него даже походка изменилась: старался идти тяжеловато, враскачку, с достоинством. Как там ни будь дальше, а эти минуты были его.
…Утром в цехе к нему подошел Анатолий.
— Ну как? Ходили к Зинке?
— Ходили, да попусту, — поморщился Семен.
— Не хочет бабка у них жить?
— Тут видишь какое дело, — начал объяснять Семен. — Если бы одного пацана в садик устроить, бабка бы, может, и приехала. А то с двоими ей трудно. — И он потерянно замолчал, дескать, ничего не поделаешь, а сам выжидал: не посоветует ли ему Долгов.
— А ты поговори с дядей Гошей, — сказал Анатолий.
— А можно? — наивничал Семен. — Семья-то чужая.
— Кто будет знать. Скажи: сестра. Зачем говорить, что чужой ребенок. Ясно, чужого не примут. Сестра, и все. Да кто разбираться станет? — Анатолий пренебрежительно махнул рукой. — Места есть. Даже не сомневайся.
— Попробую, — сказал Семен, втайне радуясь поддержке Анатолия. — Только ты об этом — никому.
— Какой разговор, — ухмыльнулся тот. — Само собой. В общем, пробивай здесь, а мы с Галиной будем в Залесихе проворачивать.
Анатолий ушел. Семен в задумчивости покурил, сидя на тумбочке, и шагнул к станку: начиналась смена.
Детали попались ему несложные. Точил он их много раз и прежде, а сейчас рассеянно смотрел в чертежи, будто видел впервые, и никак не мог сосредоточиться. Хотя Долгов и обнадежил его, а осадок от разговора остался неприятный. Вроде как сообщниками стали. Недаром и разговаривает с ним Анатолий на «ты», и слишком уж запросто, будто сто лет в друзьях.
Семен достал из тумбочки нужные оправки, резцы, инструменты. Посмотрел вдоль станков, поверх голов работающих людей, и у окна, где в тесном промежутке помещался стол мастера дяди Гоши, взгляд его остановился и из рассеянного стал осмысленным. И вдруг Семен понял, отчего у него светилась надежда на детский садик. Дядя Гоша — вот на кого он рассчитывал. На своего старого учителя, председателя цехового комитета. Выходило, что не на таком уж пустом месте возросла Семенова блажь.
Семен установил оправку, зажал в нее деталь — поковку шестеренки, закрепил резцы. Машинально сделал все, что должен был сделать, и хотел уже включить станок, но рука не дотянулась до блестящей кнопки пуска, так и повисла. Он не включил станок и смотрел не на бурую, в окалине, деталь, а все туда же, в промежуток между станками у окна, где над столом горбилась худая спина дяди Гоши. Ее откуда хочешь увидишь. В конец пролета уйти — и оттуда различишь, как маячит над рядами станков старый учитель, сидя на высоком железном табурете, с которого все кругом видно.
За свою жизнь дядя Гоша едва ли не целый участок обучил токарному ремеслу. Его бывшие ученики сами стали классными токарями, обзавелись семьями, детей наплодили, многие давно обогнали учителя, работают начальниками участков и цехов, и называют их давно по имени-отчеству, а они при встрече все: дядя Гоша да дядя Гоша, будто так и остались перед ним учениками.
Семен посмотрел на дядю Гошу издали и вдруг отступил от станка, пошел по проходу, даже не осознавая еще — куда, не готовясь к разговору, не подыскивая слов, веря, что они найдутся сами, ему останется только раскрывать рот, как сейчас — переставлять ноги. Подогревало Семена еще и то, что он всегда чувствовал к себе расположение мастера.
Дядя Гоша покосился на него, но продолжал перебирать листки нарядов, раскладывая их на обитом листовым алюминием столе и шевеля губами.