Африканские страсти
I
Людмила Сергеевна проснулась в холодном поту. Долго лежала в темноте с открытыми глазами и никак не могла понять, каким образом ей удалось сбежать: настолько явными были звуки, запахи, само видение и сопровождавший его животный страх. Ей больше не хотелось закрывать глаза — страшно было даже подумать о том, что сон вдруг вернется. А так, можно сказать, спаслась. Иначе что бы она, загнанная в тупик, стала делать? Вряд ли сопротивление имело смысл — три огнедышащих головы громадного дракона уже нависли над ее сжавшимся в комок беспомощным телом и обжигали горячим дыханием. В их красных зрачках горело неукротимое желание сожрать. Последнее, что помнила Людмила, — это как она открыла рот в попытке закричать и не смогла выдавить ни звука. А потом проснулась — с мокрыми глазами, дрожа от страха. Весь ужас заключался в том, что и наяву ей не сразу удалось избавиться от чересчур правдоподобных видений. «Сбежала, — успокаивала она себя, — и ладно. Нужно поскорее выкинуть из головы этот бред».
Заснуть больше не удалось. Около часа она крутилась с боку на бок, потом посмотрела на часы. 06:15. Продолжать попытки снова погрузиться в сон или хотя бы подремать уже не было смысла — в семь все равно сработает будильник. Она тихо встала, чтобы не разбудить спящего рядом мужа, и пошла в ванную комнату.
Приснившийся кошмар никак не шел из головы — мысленно она все перебирала и перебирала его образы, один за другим. Пыталась найти объяснение жутким картинам в своем подсознании. Какие-то заброшенные замки, привидения, драконы и ее безрассудная смелость: это ж надо было спуститься одной в пещеру! Причем двигало ею лишь любопытство. А когда она почувствовала на своем теле горячее дыхание чудища, на какое-то мгновение даже стало приятно — пока не обернулась и не увидела, что это за существо дышит ей в спину. И все равно, панически испугавшись трехглавого монстра, она ощущала перед ним необъяснимый трепет.
Разумных объяснений ужасному сну, как ни старалась, придумать она не смогла. Одно ясно — не стоило с Дашкой на ночь «Властелина колец» смотреть. В ее возрасте уже вредно устраивать себе такого рода встряски: слишком ярким и правдоподобным был фильм. Вот подсознание и взбунтовалось. «Забыть надо — и все, — внушала себе Людмила Сергеевна. — Просто забыть эту чушь!». Но, несмотря на все усилия отвлечься от жуткого видения, влажный запах подземелья и омерзительная вонь, исходившая от чудища, шлейфом притащились за ней в ванную комнату. Она в раздражении бросила в раковину зубную щетку и тюбик с пастой, которые взяла было в руки, открыла кран и вылила в ванну с полбанки ароматной пенки. Вода запузырилась. В обильной пене переливались и играли разноцветные капельки света. Людмила скинула мягкий махровый халат и погрузилась в теплую воду. Было приятно. Страх постепенно отступал.
Неожиданно ручка двери ванной комнаты сама по себе стала крутиться. Инстинктивно страх вернулся, поднимаясь к самому горлу. Людмила совершенно по-глупому задернула занавеску и чуть ли не с головой ушла под воду. Секунд через десять замок щелкнул, дверь распахнулась, и вошел заспанный муж.
— Ты меня напугал! — вырвалось у нее с надрывом. — Неужели не видишь, что закрыто — зачем ломиться?
— Мне тоже умываться надо, — проворчал супруг, — ты же не одна в доме.
— А на первый этаж пойти было лень? Я никогда к тебе не врываюсь. Иду вниз.
— А я не иду вниз. — Муж впервые за последние десять лет их ставшего искусственным брака загадочно и плотоядно улыбнулся. — Я иду к тебе.
— Да что ты?! — Людмила Сергеевна не на шутку удивилась. Вообще-то супруг ее не отличался пылким нравом. По жизни он все больше практиковал тактику бездействия — «кому надо, те пусть и парятся». В сексе в том числе. Людмила устала «париться» на восьмом году семейной жизни. И плюнула на это бесполезное дело. А слышать откровения из разряда «я иду к тебе» от собственного суженого ей и вовсе никогда не приходилось. — С чего это вдруг?
— Ну, как тебе сказать? — Муж совершенно бесстыдным образом развязал темно-синий махровый халат и извлек на свет божий весьма возбужденное естество.
— Ого! — Людмила нервно засмеялась. — И на что это мы намекаем?
— Ну, — муж придвинулся к ней поближе, — для начала не откажусь от поцелуя. Дальше — будет видно.
На секс Людмила Сергеевна была не настроена совершенно. Отвыкла уже давно, прекрасно обходилась и так, да и сон мерзкий окончательно выбил из колеи. Она попыталась отделаться от мужа, промямлив, что не выспалась, что голова в связи с этим болит невозможно и вообще лучше отложить на завтра. Муж почему-то слушать ничего не желал. Он все ближе подбирался к губам супруги. А подобравшись, запустил руку в пенистую воду и одним резким движением притянул ее к себе.
— Ну, нет, Виктор, ну не будем. Я не могу, — Людмила начала раздражаться на наглость супруга и старательно отбивалась.
— Давай-давай. Что значит, не могу? Надо есть надо. Ты же видишь — по-другому мы сегодня не договоримся.
— Что надо есть? Вот это вот, — Люда неуважительно ткнула пальцем, — надо есть? А тебе не будет больно? — Ужасно хотелось как можно скорее свести все домогательства к пошлой шутке и тут же о них забыть.
— Ну, все, покривлялись, и хватит. — В голосе супруга послышались стальные нотки неудовольствия и даже злости. Он схватил голову жены обеими руками и прижал к себе. — Не есть надо, а целовать. Давай!
Людмила от такого неожиданного хамства просто остолбенела. Потом рассвирепела и, не видя другого выхода, решила отомстить: намеренно грубо и жестко стала проделывать то, о чем он ее так настырно просил. Полагала, что муж, как раньше бывало, заохает, возмутится и попросит быть нежнее. А она скажет тогда: «Ну, не нравится — вообще не буду!» И на этом все благополучно завершится. Однако ничего подобного на этот раз не произошло. Виктор молчал, как пленный партизан. Людмила удивилась. И от удивления с еще большей интенсивностью продолжила свое занятие. Пациент стал теперь уже молчать совсем иначе — мужественно сдерживался, но время от времени жалобно стонал и всхлипывал. «Надо же, — думала Людмила. — И что это с ним такое?» Наконец, терпение супруга, судя по всему, иссякло. Он вырвался, вытащил жену из ванной и напал, как дикий зверь, повернув к себе спиной. Люда от изумления даже не вырывалась: обмякла в его руках.
Муж пришел в изнеможение не скоро — трудился старательно и долго, — а потом излился в нее без остатка и схватился руками за стену, чтобы не упасть. Люда, лишенная поддержки, без сил нырнула обратно в ванну.
— Ну вот, вода остыла, — пожаловалась она. Повернула вентиль крана и прикрыла глаза. Горячая струя, распространяя пар, словно вливалась в нее сквозь кожу. — Знаешь, а ты был вполне убедителен. Вот уж не думала, что для нас с тобой в этой жизни еще может что-то быть.
— Да? Зря не думала, — тон Виктора стал обычным — тусклым, бесчувственным, как всегда. Людмиле даже показалось, что его необъяснимая страсть минуту назад ей попросту приснилась.
— Что-то ты с возрастом все начинаешь путать, — огрызнулась она, — мне лично не до подобных утех, так что впредь…
— Да ладно, не прибедняйся, — муж сурово прищурил левый глаз и покинул ванную комнату. Видимо, пошел вниз, приводить себя в порядок. Людмила осталась одна с широко раскрытыми от удивления глазами.
Она с сомнением покачала головой, а потом растянулась в ванне во весь рост. Прикрыла глаза и решила ни о чем не думать еще минут десять. Это как минимум.
Через час они уже всей семьей сидели в столовой и завтракали. Кофе был вкусным. Зимнее солнце за окном только-только пробудилось. На душе от его лучей становилось радостно и тепло.
— Даш, ты сегодня как, к девяти? — Людмила погладила дочь по руке.
— Да. И лучше бы вовремя быть — экзамен по английской фонетике.
— Тогда попросим папочку тебя подвезти. Я раньше чем через час из дому не выберусь. Витенька, ты не против? — привычно-ласково, как всегда при дочери, спросила она супруга.
— Против, конечно, — Виктор шутливо подмигнул дочке. — На работу опять опоздаю. Но кто ж меня спрашивает?
Людмила проводила Дашку до дверей, поцеловала в лоб и стала смотреть из окна, как она садится к папе в машину. Такая высокая, стройная, красивая. Люда не мечтала, как другие родители. Она всегда твердо знала, что с таким умом, жизнерадостностью, красотой Даша многого в жизни добьется. «Тьфу-тьфу-тьфу, — прошептала она и постучала кулачком по подоконнику, — только бы никто не сглазил». Ей и самой было смешно, что она становилась иногда такой по-глупому суеверной. Но когда речь шла о дочке, поделать с собой ничего не могла. «Да уж, — думала Людмила, — нельзя не быть благодарной Витьке за то, что у нас с ним такая девочка выросла. Посмотреть со стороны — идеальная семья». Только вот любви к мужу она уже тысячу лет не ощущала. Растворились, видимо, все чувства в проклятом быте. Людмила застыла, погрузившись в мысли о прошлом. Вспоминала, как они поженились еще студентами, как страдали от безденежья — на хлеб не всегда хватало, как она крутилась, стараясь заработать лишнюю копейку. Слишком много проблем пришлось разрешить в этой жизни, не рассчитывая на чью-либо поддержку — инфантильного мужа в том числе. Слишком трудно далось ей сегодняшнее благополучие. Она изматывалась — все процессы, все честолюбивые планы и проекты требовали контроля, сосредоточенности и огромных сил. Было трудно и страшно. Было ответственно. Где-то в этой чертовой суете, уже на финальной прямой, она потеряла в себе женщину. Какая уж тут любовь?
II
Из дома Людмила вышла, как и планировала, ровно в девять. Вывела из гаража машину, закрыла ворота и, скрипя колесами по глубокому, за ночь выпавшему снегу, поехала к городу. Вообще-то не мешало бы для начала заглянуть в офис — проверить, все ли там в порядке, но она побоялась пробок и решила ограничиться звонком.
Ехать до Шереметьева предстояло долго — часа полтора, и то при условии, что МКАД будет относительно свободной. Вообще-то еще вчера она совершенно не была уверена, стоит ли впадать в детство и совершать не совсем понятные миру поступки, но утро оказалось таким неожиданным и необычным, что захотелось пустить под откос ежедневную однообразную рутину и хоть на день вырваться из привычного круга. А тут такой случай. Юра возвращался в Москву из Германии, где проработал, по ее подсчетам, лет пять, не меньше. Теперь он покидал привычное место насовсем — открылись новые перспективы, и, пробыв в Москве месяц-другой, он планировал уехать в Штаты. Там его ждали интересная научная работа, новый статус в жизни и известная доля неизвестности.
С Юриком Людмила была знакома уже десять лет, и их роман пережил за это время такое количество стадий и состояний, что они сами давно запуталась в его хронологии. Совершенно четко было понятно одно — когда-то чувства невероятно интенсивно разгорелись, потом настолько же внезапно потухли: блуждания в лабиринте собственных отношений утомили и ту, и другую сторону. Выход никак не находился, а продолжать брести на ощупь неизвестно куда, неизвестно зачем стало невыносимо.
Когда все только начиналось, Людмила сразу и совершенно четко осознала, что Юра — единственный мужчина в ее жизни. Нет, лучше сказать «Мужчина» с большой буквы. Потому что с маленькой у нее тогда уже вроде как был и никуда исчезать не собирался, несмотря на стычки, разногласия и непонимание в силу разности амбиций. Виктор намертво прирос к Люде с самого начала, но это стало ясно уже гораздо позже. А тогда она искала другой жизни. И в Юрином лице нашла сильного спутника, на которого можно положиться, в котором она уверена. Уверена во всем, кроме одного — Людмила никак не могла сообразить, чего он хочет. Ей самой казалось, что они бы были идеальной парой: умные, красивые, с хорошим образованием, с перспективами и весьма честолюбивыми планами. Жадные до чувственных удовольствий, они доводили друг друга до истощения и никак не могли угомониться. Оба были в меру эксцентричны; обоим доставляло удовольствие шокировать и приводить в замешательство окружающих. Людмила тогда влюбилась. Страстно и без оглядки. Она надеялась на новую семью, на более уравновешенного и мудрого отца для своей подрастающей дочери, на спокойную обеспеченную жизнь, возможно, где-нибудь за границей. Вот только не сбылось. Юра нуждался в ней и держал на расстоянии. Он то отдавался безумной страсти, то тормозил развитие своих чувств. Людмила поначалу надеялась, что когда-нибудь все изменится, и прилагала к тому максимум усилий, умудряясь при этом не быть слишком навязчивой. Но все оставалось на своих местах. Постепенно Люда начала злиться, потом стала раздражаться им. Продолжать любовную связь, которая за много лет не претерпела никакого прогресса, казалось бессмысленным. В итоге чувства ее погасли сами собой. Они с Юриком по-прежнему оставались добрыми друзьями, но быть любовниками больше не могли. Последние годы общения сводились к редким «официальным» встречам из разряда «театр — ресторан» во время его немногочисленных приездов в Москву и вяло-скучным письмам по Интернету: «Как дела? Как всегда, плохо? У меня тоже. Желаю удачи».
Людмилу это вполне устраивало. Не общаться совсем она не могла — между ними установилась какая-то необъяснимая, редкая, а потому еще более ценная связь — словно он был вторым ее супругом. Но возвращаться к тому, что оказалось безвозвратно утрачено, не было теперь ни малейшего смысла.
Воспоминания овладели ею так настойчиво, что она и не заметила, как подъехала к Шереметьеву.
Внутрипортовая дорога была совершенно раздолбана и завалена снегом; стоять на территории аэропорта было запрещено, а главное — негде, поэтому Люда проехала к выезду и встала в некотором отдалении, за шлагбаумами. В Шереметьево она не заглядывала уже года четыре — все больше приходилось летать из Домодедова — и про себя отметила, как отстал аэропорт за это время. Допотопные автоматы на въезд, потрепанная публика с клетчатыми тюками, испитые лица уборщиков, вяло ковырявших заснеженную дорогу. «Вот так, — думала она, — стоит остановить движение вперед, прекратить развитие — и через пару лет соскочишь с дистанции».
Она набрала номер мобильного Юры — абонент был недоступен. Значит, рано приехала, самолет еще не приземлился. Люда включила в машине радио громче и стала наблюдать за прохожими и дорогой. Потом догадалась послать SMS, чтобы сразу узнать, когда телефон Юры включится, и, прикрыв глаза, задремала.
Проснулась она от жужжания в кармане шубы.
— Алло.
— Привет! Надо же, на этот раз ты первая! Спасибо.
— А-а, — Люда сообразила, что Юра получил ее незамысловатое послание «С приездом!» и, как она и планировала, незамедлительно перезвонил, — ты где?
— Еще в аэропорту, разумеется. Багаж получаю. Как у тебя дела вообще?
— Слушай, про «вообще» давай потом. А сейчас получай свои пожитки и иди к выходу, за шлагбаумы — я тебя здесь жду.
— Что?! — Милый Юрик искренне удивился. — Ты приехала меня встречать?
— А что, нельзя было? — пропела Люда, улыбаясь в трубку.
— Можно, конечно. Еще как можно. Слушай, ты просто чудо! — Юра радовался как ребенок, а Людмила улыбалась, с удовольствием поглощая человеческий восторг в чистом виде.
— Ладно, жду. Потом подумаем, каким именно способом ты скажешь мне «спасибо». А сейчас просто давай быстрей.
— Договорились. Хотя ты все-таки жутко меркантильная.
— Жизнь такая, — демонстративно тяжело вздохнула Людмила в трубку, стараясь скрыть улыбку, и отключилась.
Юра тащил на себе сразу три чемодана. Вся его жизнь в Германии, как ни странно, уместилась в них: стопки бумаг, пара флэш-карт, несколько дисков с информацией, подарки и кое-какая одежда. Людмилу всегда удивляла, а иногда и пугала его способность не обзаводиться кучей вещей, как это делали все нормальные люди. Он вообще вел полуаскетичный образ жизни, и, судя по всему, с годами эта особенность только усугубилась.
Из машины Люда выходить не стала, предоставив пассажиру самому разбираться с вещами: просто щелкнула центральным замком и открыла все двери, включая багажную. Через минуту Юра, загрузив чемоданы, уже сидел с ней рядом и смотрел совершенно счастливыми глазами.
— Привет! Какая же ты все-таки замечательная! — Он приблизил к ней лицо и поцеловал прямо в губы.
— Привет! — Людмила Сергеевна улыбалась против воли — так неожиданно приятно было видеть родное лицо. — Но обольщаться не советую. Ты же знаешь, какая я редкостная бяка, несмотря на то, что чудо.
— Да знаю, — он рассмеялся, — но все равно огромное огромное тебе спасибо!
Люда завела двигатель, и машина тронулась с места.
— Ну, так куда тебя везти?
— Даже и не знаю теперь, — Юра задумался. — Вообще-то я планировал к родителям сразу заехать, но теперь, думаю, поступим по-другому. Поехали ко мне.
— Это в твою новую квартиру? — Людмила насторожилась.
— Ну да. Ты же еще не видела, что там получилось. Да я и сам-то, честно говоря, не знаком с окончательным вариантом. Рабочие съехали всего пару месяцев назад, а я в Москве с лета не был. — Он говорил с таким энтузиазмом, что Людмила не нашла в себе сил отказаться.
— Хорошо. Как скажешь. Только дорогу сам будешь показывать, а то у меня на незнакомой местности наступает абсолютный топографический кретинизм.
— Договорились, — весело отозвался он.
Все время в пути они болтали ни о чем, по очереди привычно дразня и поддевая друг друга. Попутно Людмила выяснила, что с личной жизнью у Юры до сих пор не ладится и все общение с женщинами за тот период, что они не виделись, свелось к паре-тройке не слишком-то удачных разовых контактов. Все это было совершенно не похоже на их отношения — чувственные, преданные, страстные. В свое время, оставшись наедине, они не могли успокоиться, пока не сливались в безумном экстазе раз по шесть кряду. И, казалось, готовы были продолжать это занятие неделями. Только так долго никогда не получалось — два-три довольно нервозных дня на его «территории» — максимум из того, что им удавалось вырвать у запутавшей все карты судьбы.
С одной стороны, Людмиле теперь было жаль Юру — пора бы уже определиться ему в этой жизни, завести семью, что ли. Сорок лет как-никак — по российским меркам много даже для мужчины. С другой — она внутренне радовалась тому, что он до сих пор свободен, и чувствовала, что в том была и ее «заслуга».
— Так, теперь не разгоняйся. Здесь направо и вон там заезжай во двор.
Людмила не успела толком рассмотреть дом, к которому они подъезжали. Разглядела только, что он огромный и с забавными, розового цвета, лоджиями.
Лифт ехал медленно, с чувством собственного достоинства. Юра смотрел Людмиле в глаза — в этом взгляде смешались и радость, и желание, и опасение, и неуверенность. Ей стало не по себе: она выдавила дежурную улыбку и поскорее отвела взгляд. Да, встретиться, поговорить, вместе посмеяться над жизнью было в порядке вещей, а вот пытаться вернуть то, что давно кануло в Лету, желания никакого не возникало. Поэтому сейчас ее вдруг охватила паника, захотелось придумать какое-нибудь сверхсрочное дело и тут же попрощаться. Только вот сбегать было как-то смешно и уже несколько поздно.
Наконец они очутились перед дверью в квартиру. Юра довольно долго возился с замком — по всему было видно, что с данной конкретной дверью он пока еще на «вы».
— Вот так всегда, — грустно улыбнулась Люда, — обзаведешься тем, что тебе не нужно, а потом с этим маешься.
Юра, судя по всему, обиделся на ее слова: насупился и отвечать не стал. Вообще, все разговоры о новой квартире были для него в последнее время как острый нож — во-первых, на нее была угроблена уйма мыслей, море нервов и мириады сомнений. Во-вторых, до сих пор было неясно, что в результате с ней делать, если как минимум ближайшие несколько лет «домом» будет называться какая-нибудь холостяцкая квартира в каком-нибудь научном городке Соединенных Штатов.
— Так зачем ты все-таки в Москве квартиру построил, — не унималась Людмила, хотя и знала, что тема эта ему неприятна, — с твоим образом жизни нужно было прежде всего подумать о доме где-нибудь на границе всех государств сразу. Не знаю, как ты, а я бы выбрала Эльзас.
— Слушай, если хочешь, насчет домика мы с тобой вместе подумаем — купим на пару какой-нибудь разваленный замок под Страсбургом и будем до конца жизни приводить его в надлежащий вид. — Юрик твердо решил подыграть, а не агрессивно расстраиваться из-за всех этих разговоров о недвижимости. — Глядишь, так и общее дело появится, а совместный труд, как известно…
— Ну, все-все. Совместного труда у нас с тобой точно никогда не было и уже не будет. Поэтому так все замечательно и складывалось, — Людмила улыбнулась своим воспоминаниям, забыв об осторожности. — Так что не стоит на старости лет кардинально менять сложившиеся стереотипы, — тут же добавила она ложку дегтя.
— Ладно, менять ничего не будем. — Он улыбнулся ей в ответ. — Только вот насчет старости я совершенно не согласен. Это надо ж, сказать такое, когда перед вами «мужчина в самом расцвете сил». — Дверь, наконец, поддалась и бесшумно раскрылась.
— Ну конечно. — Людмила рассмеялась. — Красивый, умный мужчина в самом расцвете сил. Только там еще было «в меру упитанный» — про тебя такого даже с натяжкой не скажешь.
— Согласен. Но это же хорошо — значит, мне еще есть к чему стремиться!
Он щелкнул выключателем в прихожей, и Людмила, наконец, смогла разглядеть предмет Юриных мучений на протяжении последних трех лет. Теперь, судя по выражению его лица, квартира стала уже не столько причиной расстройств, сколько предметом гордости.
Холл был не слишком большим, зато широким и потому весьма вместительным. Рядом располагалась туалетная комната. Деревянная дверь из холла вела в гостиную-кухню-столовую. Дальше — еще один небольшой коридорчик с ванной комнатой и спальня. Все было сделано аккуратно и красиво. Гладкий деревянный пол, совершенно ровные, оклеенные тяжелыми обоями стены. В общем-то, придраться совершенно не к чему. Только вот сама Людмила вряд ли бы стала создавать что-то подобное: все в бежевом и мягко-коричневом. Даже глазу зацепиться не за что. Вообще, в ее понимании коричневый был цветом депрессии, но об этом она решила помолчать, высказавшись только о достоинствах технического исполнения.
— Так тебе нравится? — Юра с нетерпением заглянул ей в лицо, ожидая комплиментов.
— Ну да, конечно, нравится.
— Ты знаешь, для меня это очень важно. Ты будешь смеяться, но я строил и ремонтировал квартиру для тебя, — выпалил он. В воздухе повисла тяжелая пауза.
— Что?! — Людмила пришла в себя через несколько секунд и попыталась не слишком показать свое изумление. — Слушай, ну это совсем как-то не смешно. Мы же с тобой, кажется, со всем определились, все для себя решили. Что значит «для меня»?
— Чтобы мы могли встречаться. — Юра помолчал. — Или лучше — вместе жить. Ты знаешь, что бы ты ни делала и что бы ни говорила, я всегда, всю жизнь буду считать тебя своей. Собственностью.
— Неплохо! — Люда даже поперхнулась от подобного признания. — А мне что с этим прикажешь делать?
— Да делай что хочешь. — Юра отвел глаза от лица Людмилы и стал безучастно смотреть в окно, за которым раскинулся парк. — Все равно от тебя в данном случае ни черта не зависит.
Люда оцепенела и не могла понять, как ей быть: то ли обратить все в шутку, то ли просто извиниться и побыстрее сбежать, пока все не обернулось очередной, никому не нужной глупостью. В результате получилось нечто среднее.
— Юр, а ты уверен, что есть смысл подогревать вчерашний суп? — Она хотела сказать это с улыбкой, весело и непринужденно, но получилось совсем наоборот: мрачно и абсолютно серьезно. Люда уже пожалела о вырвавшихся словах, которые прозвучали до крайности бестактно.
— Ты знаешь, а для меня суп никогда не остывал. — Он не придал значения тому, как она это сказала. Притянул ее к себе и сжал с такой силой, будто стремился утолить свою страсть одним-единственным объятием.
Вырываться было бесполезно — так крепко он ее держал. Что ж это такое получается: пока они были любовниками и Людмила всей душой стремилась стать его собственностью, Юра не говорил подобных слов, не признавался в любви, не стремился владеть ею безраздельно и вечно. А теперь неизвестно зачем, когда все безвозвратно ушло, пытался удержать ее ускользающую тень. Людмила знала себя: если она не любила, не пылала всепоглощающей страстью, мужчине могла достаться только тень. И поэтому не будет безумств, не будет ярких фантазий и эротических снов наяву. Не будет радости до порхающих бабочек в животе от встречи. Не будет восточной покорности, поклонения господину. Не будет желания доставить мужчине такое удовольствие, чтобы он помнил о нем всю оставшуюся жизнь. Как мечтала Людмила, чтобы все это было в ее жизни! Только вот судьба все время диктовала свои условия: любовь испарялась, страсть таяла, оставалась тень. Те, кто когда-либо встречался с ее тенью, уставали искать ее саму: яркую, чувственную, прежнюю. Они становились печальны и говорили: «Ты изменилась. Ты стала другой. В тебе нет прежней радости. Ты не делаешь безумств». Людмила молчала. Она знала, что в глубине души пока еще остается собой, но только для любви. Только где же любовь эту взять? Как возродить ее из пепла ошибок, обыденности и раздражения?
Юра был не в силах ее отпустить. Он больше не думал о прошлом или о будущем. Он жил этим мгновением, тем настоящим, которое, как теплый пушистый плед, отгородило его от времени, от ненужных размышлений. Руки его ожили. Они ласкали тело Людмилы, повторяя его контуры, словно пытались укутать этим пледом с головы до ног. Она стояла неподвижно. В голове метались бесчисленные фразы, ни одну из которых она так и не решилась произнести, — боялась обидеть. Молчание было расценено как согласие. К движению рук прибавились поцелуи — нежные прикосновения губ и языка ко всему, до чего они способны были дотянуться. Людмилу не охватывал былой восторг от его ласк и от сознания того, что финал неизбежен. Уже сейчас она знала, что он не принесет былого блаженства и безумной дрожи сладострастия, как прежде. Люда устала думать. Все и так было слишком глупо. Но оттолкнуть Юру и нанести тем самым смертельную обиду она не решилась.
Юрий становился настойчивым. На ее слабую попытку сопротивляться он ответил силой. Когда-то такой подход ее невероятно возбуждал. Теперь — нет. Но она прекратила борьбу и приняла его касания. Людмила насильно выбросила из головы все мысли до последней и погрузилась в воспоминания о прежних ощущениях, о былой отзывчивости ее ныне молчаливого тела. Он четко почувствовал ее состояние и, словно боясь упустить драгоценный миг, стал торопливо, одну за другой, стягивать с нее и с себя все вещи, разбрасывая их вокруг…
III
Людмила подъезжала к офису по запорошенным снегом переулкам и страшно злилась на себя. В голове вертелось всего несколько слов, одно из которых было «дура», другое значительно хуже. Обиднее всего казалось то, что вернуть свои чувства к Юре она была уже не в силах, а продолжать эти внезапно возродившиеся «игры с тенью» физически не могла. Все это не имело права называться любовью. Это могло быть только суррогатом, подменой понятий, бессмысленной и никому не нужной игрой. У нее попросту не оставалось уже времени на глупые спектакли. «Еще каких-то лет пять-семь — И занавес столетью. Еще каких-то пять-семь лет, — Двух тысяч лет как нет». Строки всплыли в сознании сами собой. Так оно и есть. Людмила вдруг до боли остро прочувствовала то, о чем говорилось в этих стихах. Хорошие стихи, жалко — не ее. Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить, когда же они были написаны. Сама она тогда была студенткой, а Эмилия Анваровна Тайсина, автор строк, — преподавателем философии, профессором. И было ей тогда примерно столько же, сколько Людмиле сейчас.
От всех этих подсчетов, от самих строк, от осознания содеянного Людмиле Сергеевне стало невыразимо тошно. В свой кабинет она заходила с таким выражением лица, что Леночка — ее помощница — с перепугу и от неожиданности на дежурное «Привет» начальницы ответила «п-п-привет», что было категорически невозможно. И моментально испугалась еще больше. Людмила Сергеевна ничего не заметила. Леночка засуетилась. Спросила, не надо ли чего, не принести ли кофе. Получив отрицательный ответ, девушка молниеносно спряталась за собственным рабочим столом и затихла.
Окунувшись в работу, Людмила отвлеклась от мрачных мыслей и постепенно забыла и о ночном кошмаре, и о насыщенном беспричинными глупостями дне. Пережевывать сейчас моральные принципы, которые она сама же бесцеремонно попрала, было совершенно некогда благодаря вечному завалу на работе, и она проглотила все как есть, не жуя.
Часов в семь вечера Людмила подняла, наконец, голову от документов, свернула почтовый ящик на мониторе и решила, что пора остановиться. В принципе, то основное, что было запланировано на сегодня, она успела. Остальное относилось к разряду дел «без края и конца». Поэтому их можно было оставить на понедельник. Людмила Сергеевна подумала, что пора уже отдать документы, выпить чашку кофе и поехать домой, — даже нажала кнопку селектора, чтобы вызвать Лену, — но тут вспомнила, что отпустила ее еще час назад. Старый Новый год как-никак. Пусть человек с семьей отпразднует. Ну, или не с семьей — ей-то какое дело. Мысли о «семье — не семье» вернули Людмилу к прежнему состоянию, и снова нахлынули мучительные мысли.
Было в ее жизни две огромные, невероятные любви — не к каждой так благосклонна судьба. Но беречь свои чувства Людочке было некогда. Не до страстей, когда деньги надо зарабатывать, карьеру строить. С Виктором она познакомилась совсем девчонкой, влюбилась, вышла замуж. И тут же превратилась в локомотив, который тащит семью вперед и вверх по социальной лестнице. Витечка звезд с неба не хватал, амбициями не отличался, и Людмиле приходилось все планировать и решать за него. Он и сейчас сидел бы в своей нищей школе учителем физики, если бы она не купила для него пять лет назад автосервис на Ленинградке. Хоть здесь супруг сориентировался, что к чему, и начал, наконец, зарабатывать деньги. Сама Людочка когда-то начинала менеджером по рекламе — вспомнить смешно. Тогда это словечко только-только появилось в России, и всякий новоявленный бизнесмен норовил тут же употребить его в своей конторе. На самом деле Людочка занималась абсолютной чепухой: моталась по городу, проникала в заранее отобранные компании и уговаривала их дать на правах рекламы контакты своей фирмы. Якобы для составления самого крутого бизнессправочника России. Кто был поглупее, соглашались. Справочник вышел, конечно, но тиражом в три тысячи экземпляров вместо обещанного миллионного. Как раз хватило, чтобы разослать организациям-рекламодателям и быстро свернуть дело. Директор, заработав приличную сумму, исчез, а Людочка и еще десяток таких же молодых ребят, как она, остались без работы и с подмоченной репутацией. Но в Москве тогда все забывалось и менялось быстро. Через год они уже открывали собственное рекламное агентство. Пахать нужно было не на жизнь, а на смерть. А тут еще Дашка каким-то чудом родилась: с Витечкой в те времена до постели доходило, дай бог, если раз в два месяца. Одним словом, не до сантиментов. Мужа Люда перевоспитала в домохозяйку, все равно у него в школе уроки только до двух — еще куча времени остается, а сама с головой и без остатка ушла в работу. Быт, а вместе с ним и семья стали неотъемлемой, но мало замечаемой частью ее жизни.
С Юрой она познакомилась гораздо позже: когда агентство уже встало на ноги и стало появляться свободное время — на отдых, на командировки, одним словом, на личную жизнь. Встретились они в аэропорту Франкфурта, случайно. Разговорились. И в ту же ночь оказались в одной постели. Наутро Люда поняла, что влюбилась. И как же все тогда завертелось! Она вырывалась к нему при первой возможности, они любили друг друга как безумные, а потом сладко страдали в разлуке. Люда так хотела выйти за Юру замуж, что, казалось, перепробовала все средства уговоров. Даже познакомила его с Дашкой, чтобы заранее подготовить к семейной жизни. Но он чего-то боялся, тянул. А она не могла набраться терпения, не намерена была медлить: жизнь коротка, кому интересно состариться в ожидании? И Юра не выдержал ее напора, предложил на время расстаться, чтобы подумать. Как же Людмила обозлилась на него в тот день! Кажется, на всю оставшуюся жизнь. И, чтобы заглушить боль и обиду, снова переключилась на работу. Все. Никаких глупостей и пустой траты времени — только бизнес. Результат не заставил себя долго ждать: за полгода агентство вырвалось в десятку самых крупных в Москве. Юра вернулся — не смог и месяца без нее прожить, но стало слишком поздно. Работать над отношениями, подстраиваться под кого-то Люда не хотела и не могла. Плевать! Она и без этих инфантильных мужиков обойдется — тем более не солить же их. Дома один уже есть. Счастье в работе, в успехе и в замечательной Дашке, которая чем старше становилась, тем больше вызывала в Людмиле гордости и любви.
Люда сидела за рабочим столом, опустив тяжелую голову на ладони, и вспоминала. Внутренний телефон оторвал ее от размышлений противной трескотней.
— Людок, так ты еще на работе?!
— Ну да. — По ту сторону раздавался веселый шум и слышались знакомые, уже вполне развязные голоса.
— Тогда заходи к нам. Мы тут у Сереги Юрича обосновались. Празднуем старый Новый год.
— А генеральный тоже с вами? — Чего Людмиле не хотелось, так это «расслабляться» в обществе высшего руководства компании. Понятно, что все они когда-то вместе начинали, но Павлуша оказался самым шустрым и беспринципным, что ли. Любое дело провернуть умел. Вот и вылез в генеральные директора.
— Да нет. Его сегодня вообще не будет. Говорят, спешно отбыл в командировку. Все свои. Не переживай.
— Тогда бегу.
Людмила невыразимо обрадовалась возможности забыться в обществе коллег, которые за бог знает сколько лет совместной работы стали родными. И объяснять никому ничего не надо, и вести себя как на светском приеме не обязательно. Но прежде чем выйти из кабинета, позвонила дочке. Дашка сдала фонетику «на отлично» и теперь вместе с группой сидела в каком-то кафе, празднуя сдачу экзамена и старый Новый год.
— Только обязательно вызови такси. Если денег нет — я или папа рассчитаемся, когда подъедешь. Договорились?
— Ладно, мамуль. — Даше не терпелось закончить разговор и вернуться к своей компании. — Целую. До встречи. — И отключилась.
Людмила Сергеевна, испытывая глупое и, казалось, давно забытое чувство вины, набрала номер мужа. Сказала, что задержится по причине внеочередной пьянки на работе. Муж не возражал. Он уже ехал домой, причем с приятелем, которого давно не видел, и потому сейчас в ее обществе не очень-то нуждался. Про утренний инцидент никто из них не вспоминал.
Семейный вопрос был улажен. Людмила закрыла кабинет и поднялась этажом выше, к Сереге. Веселье в кабинете зама по финансам было в самом разгаре. На столе стояла целая батарея полупустых бутылок коньяка, водки, вина и еще каких-то, не всегда с первого взгляда распознаваемых русским человеком, напитков. Зато есть было уже почти нечего. Поэтому мужики чередовали коньяк или водку с сигаретой, а дамы закусывали чудом уцелевшими мандаринами. Людмила вспомнила, что целый день ничего не ела, но отступать было поздно.
Через час всеобщего веселья, обсудив рабочие и околорабочие проблемы, поделившись собственными взглядами на жизнь и рассказав друг другу море пристойных и не очень анекдотов, компания начала расходиться. Свои машины решено было оставить в гараже офиса, а по домам разъехаться на тех «буржуях», которые в свое время не отказались от шоферов. Людмила принципиально не признавала никакой обслуги — будь то шофер, будь то садовник, — и ее распределили к Костику. Он тоже жил где-то на юге и мог подбросить по дороге. Неугомонный ловелас, который с юности славился избытком сексуальной энергии и не заводил себе, единственный из всех замов, секретаршу только потому, что, по его же утверждению, «опасался неуставных отношений», посмотрел на Людочку таким масленым взором, что она тут же передумала оставаться с ним практически наедине в замкнутом пространстве служебной машины. Были уже прецеденты. Хватит. Она решила было вызвать такси и спокойно доехать домой, как зазвонил мобильный. Непослушными пальцами Люда раскрыла аппарат и ответила:
— Алло!
— Привет, Кот! Как дела? — Людмила Сергеевна не на шутку удивилась. Вот уж действительно под Новый год (пусть даже и старый) какие только чудеса не происходят. «Котом» ее называл только один человек на свете — давний знакомый, весьма приятный мужчина с красивой фамилией Калинин. В свое время фамилия эта настолько понравилась Людмиле, что имени нового знакомца она попросту не запомнила, а запомнив гораздо позже, пользоваться им так и не научилась.
— Привет! Откуда это ты взялся? — восхищенно пропела Людмила. Не виделись они с Калининым уже где-то с полгода, да и не созванивались пару месяцев точно. У обоих работа, у обоих семья; куча дел, обязательств и совершенно никакого свободного времени.
— Да вот, ехал мимо вашего офиса. Вспомнил о тебе. Хотел позвонить, но потом подумал, что ты уже дома. И сразу же попал в пробку на Тверской. Так что судьба есть судьба. Так ты на работе или уже нет? А то я разворачиваюсь.
— Представь себе — на работе, — Людмила удивилась предусмотрительности провидения. — Поэтому разворачивайся — придется возложить на тебя невыполнимую миссию по доставке моего бренного тела — или что там от него осталось — домой.
— Да ладно. Неужели мне сегодня так везет? Никогда бы не подумал. А где же твоя машина?
— В надежном месте. И даже неподалеку. Но я буду считать, что выполню программу-максимум, если просто без приключений спущусь в свой кабинет. О том, чтобы сесть за руль, я и не мечтаю.
— Так. Понял. Значит, мне повезло вдвойне, — Калинин улыбался в трубку.
— Какой ты понятливый, с ума можно сойти, — Людмила рассмеялась. — Так я жду у себя?
— Только одна просьба — доберись в свой кабинет без приключений. Я сам за тобой зайду.
Людмила, блаженно улыбаясь, закрыла телефон. Все-таки чертовски приятно, когда мужчина о тебе так нежно заботится и все за тебя понимает. Пусть это понарошку, пусть не на самом деле, но можно же хоть на какое-то время почувствовать себя маленькой глупенькой девочкой, которую просто необходимо охранять и опекать. У Калинина, в отличие от ее мужа, да и Юры тоже, тяга покровительствовать вполне ощущалась. Когда Людмила в свое время начала водить машину, он звонил ей чуть ли не каждый день и выспрашивал, как она доехала. А если с утра была плохая погода, присылал смешные сообщения: «60 км/час — максимум!» или что-то в этом роде.
Все еще улыбаясь, она поблагодарила Костика за предложение. И для пресечения дальнейших расспросов пояснила, что домой ее доставит собственный бесконечно ревнивый супруг, который, как только что выяснилось, специально за ней приехал, а теперь стоит у ворот их офиса и бьет копытом. Костик завистливо вздохнул, но возражать не стал. Поцеловал Людмиле Сергеевне ручку и откланялся.
Чтобы было надежнее, Люда решила не экспериментировать со ступенями, а дождаться лифта. Пусть проехать нужно всего-то один этаж, но зато так гораздо проще. Лифт пришел сразу. Единственным неудобством явилось то, что приходилось старательно не дышать на его припозднившихся обитателей — хотя где гарантия, что и они не пили, — и сохранять серьезное выражение лица заодно с равновесием.
IV
Калинин застал Люду за сосредоточенными попытками попасть левой ногой в ботиночек на низком каблуке. С правым она уже справилась и даже застегнула «молнию».
— Как мне это нравится! — мечтательно пропел он, улыбаясь во весь рот. Почему-то каждая их встреча начиналась с того, что они оба изо всех сил радостно друг другу скалились и никак не могли остановиться. — Так, — он решил взять дело в свои руки и поруководить процессом, — давай сначала. Не надо нырять со стула всем телом. Просто поставь ботиночек на пол и попади туда ногой.
Людмила сделала, как ей говорили, и без проблем покончила с этой муторной процедурой.
— Вот и умница! — радостно резюмировал Калинин.
Людмила не без труда поднялась. Он подал ей шубу и даже практически поймал по очереди рукавами ее руки, а потом застегнул все до единого крючки.
— Ну вот, — сказал он. — Так гораздо безопаснее. — А потом все-таки не удержался и притянул к себе, вдыхая запах волос.
— Кот, как же замечательно ты пахнешь!
Людмила застыла от удивления. Не может быть, чтобы и дружественный Калинин имел на нее какие-то непристойные виды. Она стояла, чуть-чуть покачиваясь, потом, наконец, решила подать признаки жизни и вполне внятно возразила:
— Это не я, это духи. Только не помню какие. — Потом она поняла, что голова у нее слишком тяжелая, и машинально опустила ее к нему на грудь.
— Так-так-так. — Он ласково отстранил Людмилу и усадил на стул. — Теперь нам придется подождать немного, пока я приду в себя.
— А что, у тебя проблемы? — несвоевременно оживилась Людмила.
— Да не то чтобы. Просто не совсем правильно идти по офису в таком виде.
Людмила Сергеевна помимо воли опустила глаза туда, где предполагался этот самый «такой вид», и польщенно заулыбалась. «Вид» был весьма внушительных размеров.
— Но ты же в пальто. Никто не заметит, — утешала его Людмила. Откровенно говоря, практически с самого начала знакомства они обсуждали друг с другом все, что только в голову взбредет, при этом ни разу так и не оказавшись в одной постели.
— Нет, а обо мне ты подумала? — возмутился Калинин. — Это вообще-то неудобно.
— Да? Тогда давай ждать. А это как, надолго? — Людмила хитро прищурилась и с самым невинным видом закинула ногу на ногу, словно устраиваясь поудобнее для длительного ожидания.
— Так. Все, хватит. Или ты спокойно сидишь и молчишь, или я тебя сейчас просто задушу! — Он даже подался вперед для вящей убедительности.
— Не надо, не надо! — запищала Людмила — Я уже совсем послушная.
От греха подальше она пересела за свой письменный стол и начала с деловым видом перебирать бумаги, нацепив на нос очки без диоптрий.
— Нет, ну я не могу, — Калинин расхохотался, практически падая со стула. — Нет, это ни на что не похоже. Прекрати немедленно.
— Что? — Людмила даже обиделась. По крайней мере, смешить его она точно не собиралась. Просто пересела за свой рабочий стол. — Что не так-то?
— Никак не могу воспринимать тебя серьезно. — Калинин не переставал хохотать. — Как только твои подчиненные не падают в обморок от смеха? Ты же в этих очках похожа на училку начальных классов!
— Это тебе так кажется! — возразила Людмила Сергеевна. — А мои, как ты выразился, подчиненные, в отличие от тебя, люди приличные! Им подобные глупости в голову не приходят! — И поспешила перевести разговор на другую тему, чтобы не развивать вопросы ее «делового имиджа». — Ну и как там предмет наших забот и чаяний? Полегчало?
— В общем, уже почти в порядке, — все еще веселясь, ответил Калинин.
— Значит, цель достигнута. И незачем было так ржать. В нашем деле главное — что? Ре-зуль-тат! — Людмила сделала вид, что специально напустила на себя такой гипертрофированно офисный вид, чтобы Калинину стало смешно и он побыстрее пришел в себя. На самом деле она просто сделала обычное свое деловое лицо. И чего в ней такого забавного?!
Уже через полчаса они выехали из Москвы. По пути обсудили все возможные новости. Калинин занимал несерьезную должность в одном из крупнейших российских предприятий, которое по совместительству являлось основным клиентом родного агентства Людмилы. Так что тем для разговора у них всегда находилось предостаточно. Полчаса общения пролетели совершенно незаметно, и ей даже значительно полегчало. По крайней мере, голова больше не кружилась.
С Калининым они познакомились, по ощущениям, уже лет сто тому назад, на одной из совместных корпоративных вечеринок. На том мероприятии Люда бродила по огромному залу в совершенно потерянном состоянии. Тут и там встречала знакомые лица, перекидывалась с коллегами парой слов и присоединялась поочередно ко всем знакомым компаниям в целях выпить за какой-нибудь идиотский тост. Было грустно и тоскливо. Причина ужасного ее настроения была проста до банальности: Юрик. Точнее, его нежелание связать с ней свою жизнь. С расстройства Люда не знала, куда приткнуться, и бродила от группы к группе в таком состоянии, будто искала утешения. В результате совершенно случайно направилась к компании очередных сослуживцев, с которыми и стоял Калинин. Она подошла к ним. Их представили друг другу. Калинин был явно не в ее вкусе. Людмила даже сказала бы «непривлекательный». А потом так вышло, что разговор получился приятный, да и смотрел на нее новый знакомый весьма заинтересованным взглядом. Вкус, конечно, дело серьезное, но тащиться домой в подпитии, в одиночестве, внутренне переживая любовное фиаско, она была не в состоянии. Кроме прочего, выяснилось, что и живут-то они поблизости, и Калинин на машине — может подвезти.
В тот раз они доехали до дома без приключений — Калинин много говорил и не слишком демонстрировал «мужской» интерес. Людмила чувствовала себя в его обществе неловко и, несмотря на отсутствие внешних проявлений, все время ждала, что он начнет приставать или увезет ее куда-нибудь в другом направлении. Так что, поддерживая разговор, параллельно судорожно размышляла на тему «что она будет делать, если вдруг». Но никакого «вдруг» не наступило. Калинин вел себя безупречно и доставил ее по назначению в целости и сохранности. Заходя в свой подъезд, Люда чувствовала облегчение, но где-то в глубине души ей на секунду стало жаль, что они вели себя как какие-нибудь пенсионеры или пресловутые «официальные лица». Тем не менее обмен телефонами произошел, и тот вечер стал началом их совершенно неравномерных и относительно не мотивированных встреч.
Они созванивались. Выбирались вместе поужинать. Иногда он подвозил ее домой — на тот момент никакой своей машины у Людмилы еще не наблюдалось, агентство только начинало набирать обороты. Говорили, как правило, много и ни о чем. С удовольствием заигрывали друг с другом и даже завели привычку целоваться перед расставанием. То, что и у того, и у другого уже есть все, что нужно: и семья, и дети, и сложившиеся привязанности, — выяснилось только примерно через год после первой встречи. Как-то речи не заходило. Да и смысла никакого не наблюдалось: каждый знал про себя, что не свободен.
Добрые отношения тянулись практически без изменений много лет подряд. Когда случалось пообщаться, было интересно и просто здорово. Когда не было времени — никто серьезно об этом не жалел. Людмила радовалась возможности забыться иногда в приятном ей обществе умного и опытного человека и даже начала наивно верить в подобие дружбы между мужчиной и женщиной, пока Калинин как-то раз довольно резко ей в этой вере не отказал. Объяснил, как несмышленой девчонке, что так не бывает. Людмила расстроилась. Но потом забыла и выкинула эти мысли из головы. Все равно Калинин не мог бы стать «ее мужчиной»: слишком отличался он от тех, на кого она могла положить глаз, слишком связан был обязательствами, слишком много существовало у каждого из них сложностей, внутренних и внешних противоречий. Не хватало только смешать между собой два и так уже порядком растрепавшихся и запутавшихся клубка. Потом сам черт не разберет. И не суть, что и у того, и у другого семейная жизнь не слишком ладилась. В данном конкретном случае это не имело никакого значения.
Загородная дорога, по которой им предстояло ехать до Людмилиного дома, оказалась просто сказочно красивой. Деревья по обеим сторонам были с макушек до самых нижних веток покрыты серебристым сверкающим инеем. Сама дорога была завалена снегом, который приятно скрипел под колесами и принимал активное участие в процессе управления автомобилем: машина неукротимо стремилась попасть в проделанную кем-то до нее колею.
— Слушай, как же красиво, — с восхищением проговорил Калинин, — просто чудеса! А вообще, — продолжил он, — мне всегда кажется, что вокруг — сказка, когда мы с тобой куда-нибудь выбираемся.
— Да нет, — Людмила смутилась. Ей не понравилось, что всегда веселый Калинин сказал это таким серьезным тоном. — Просто на самом деле очень красиво.
— Да? Тебе тоже так кажется? Тогда поехали кататься. Домой ты всегда успеешь, а такая красивая зима в Москве случается редко.
Людмила только собралась возразить, но они уже свернули на подвернувшуюся по пути проселочную дорогу и стали углубляться в лес.
— Куда это мы едем? — возмутилась она.
— Как куда? — делано удивился Калинин. — Решили же покататься.
— Я еще ничего решить не успела, — возмутилась Людмила. — Я еще только собралась обдумать это предложение.
— Ну, уж нет, — Калинин заметно повеселел и вернулся к своей обычной манере. — Пока бы ты думала, мы сто раз уже до дома твоего доехали. А это в мои планы в ближайшие полчаса не входит. И вообще, я прекращаю слушать твои «надо — не надо», «стоит — не стоит».
— Как это?! — Людмила снова возмутилась.
— А так! Я, можно сказать, трачу на тебя лучшие годы своей жизни, пытаюсь вырвать тебя из вечно отстраненного состояния, — начал он то ли в шутку, то ли серьезно, Людмила так и не поняла. — Тружусь над твоим благополучием, а ты до сих пор не можешь научиться радоваться мне и жизни. Смотри — лес, снег — красота! Ну неужели трудно забыть обо всем и насладиться мигом?!
Вся эта тирада произвела на Людмилу довольно сильное действие. Вообще-то она так до конца и не поняла, шутит он или нет, но ей стало явно не по себе. Значит, он намеренно чего-то там старается, к чему-то там стремится, а она и понятия об этом не имеет. Ей-то просто хорошо от общения, которое казалось обоюдно приятным. А тут, оказывается, все наоборот: один целенаправленно и усердно работает, другой просто получает удовольствие от результата. За Людмилой Сергеевной всегда водилась одна мерзкая привычка: очень легко и совершенно внезапно она начинала чувствовать себя в ответе. Не важно, по какому поводу: за свои действия, за действия других, за обстоятельства. И подсознательно стремилась что-нибудь исправить, как-то уладить дело, к удовольствию обиженной стороны.
— Послушай, ну ты меня просто в краску вогнал, — смущенно пролепетала она. — Я же теперь до конца жизни буду чувствовать себя бессердечной злодейкой.
— Ну, до конца не надо. А чуть-чуть — не повредит, — Калинин снова заулыбался. — Пора бы уже моим усилиям начать приносить хоть какую-то пользу: например, прекрати хмурить брови! Я же сто раз тебе говорил: не делай так! И давай приходить в радостное, легкое и очень-очень хорошее настроение.
— Ну что ты ко мне привязался? Я люблю быть в своем нормальном состоянии — задумчивом и серьезном! — окончательно смутилась Людмила. — Это мое любимое состояние, и мне в нем комфортно. А если кого не устраивает — то нечего было и связываться.
— Это я связывался?! — Калинин наигранно возмутился. — Я думал, это ты со мною связывалась!
— Я связывалась?! — Людмила Сергеевна с энтузиазмом включилась в веселую перепалку. — Нет уж, увольте. Я вообще не обременена привычкой кидаться на мужчин.
— Даже на таких, как я, да?
— Даже на таких, как ты! Тем более!!!
— Ах, вот как! — Калинин резко затормозил. — Тогда я прямо сейчас тебя прикончу. Хватит уже! И так откладывал это дело, сколько мог!
Он набросился на Людмилу. Она стала активно от него отбиваться и визжать — почему-то было невыносимо щекотно. Потом поняла, что больше не вытерпит, и выскочила из машины, по колени увязая в снегу. Пока Калинин вылезал с водительского сиденья, она успела слепить довольно серьезных размеров снежок и запустила им в своего преследователя. Тот удачно увернулся, чем только еще больше возбудил в ней охотничий азарт.
— Ах, так! — закричала она. — Все равно я в тебя попаду! — И, схватив в руки горсть снега, начала гоняться за Калининым вокруг машины.
Сначала он убегал. Но потом улучил момент, тоже слепил снежок и теперь уже сам стал бегать за Людмилой. Все это продолжалось добрых десять минут, пока он со смехом не поймал ее и не запихал на заднее сиденье машины в воспитательных целях. А потом и сам забрался рядом.
— Уф! Слушай, сто лет так не развлекался, — он давился словами, не в силах перестать смеяться. — Это надо ж!
— Да-а-а! Впали в детство, ничего не скажешь! — Людмила, взбодренная морозным воздухом, наконец пришла в любимое Калининым состояние — веселилась и улыбалась до ушей.
— Вот это я понимаю! — Он явно остался доволен результатом. — Теперь хоть на человека похожа!
— Нет, ну это уже просто хамство! — Людмила возмутилась. — А раньше я на кого похожа была?!
— Да ладно, не злись! А то опять начнешь брови хмурить — я этого просто не перенесу.
— Вот и начну, — торжественно заявила Людмила. — А чтобы не начать, мне нужно тебе отомстить!
И она набросилась на Калинина, стараясь забраться под пальто и ущипнуть посильнее. Возня продолжалась до тех пор, пока ей в конце концов не удалось больно схватить его за ногу.
— Вот так! — радостно сообщила она. — Не будешь меня обижать. Понятно?
— Понятно, — Калинин притянул ее к себе и поцеловал. — Понятно, что с тобой опасно иметь дело.
— Ну и не имей, — опасливо заявила Людмила Сергеевна и отодвинулась.
— Не могу. — Он снова приблизился к ней и больше не отпускал…
Очнулись они только минут через сорок, когда в заднее стекло стал нестерпимо бить свет чьих-то фар.
— Тьфу ты черт! — Калинин нехотя вернулся к реальности. — Похоже, мы ребятам всю дорогу перегородили. Кажется, там даже две машины.
В чем был, то есть практически ни в чем, он как угорь перелез на переднее сиденье, чтобы отогнать машину. Довольно долго путался в чехлах, ковриках, носках, ботинках, потом все-таки кое-как совершил все необходимые действия, и машина поехала. Все это время водители двух иномарок, застрявших сзади, вели себя просто образцово-показательным порядком, демонстрируя чуткость, понимание и терпение: никто не гудел, не светил дальним светом в заднее стекло и вообще не проявлял никаких признаков раздражения, которое давно уже стало нормой на московских дорогах.
Когда процедура по разъезду была завершена и Калинин заехал в один из многочисленных сугробов, чтобы никому больше не мешать, он с облегчением вздохнул и рассмеялся.
— Нет, ну такого со мной точно еще не было, — весело поделился он. — Во-первых, никогда не водил машину в подобном виде, во-вторых, не помню ни одного случая в своей биографии, чтобы народ вот так вот стоял и терпеливо ждал, пока кто-то там закончит свои дела и вразвалочку уберется с дороги.
— Да? — Голос у Людмилы стал далеким и глухим. На душе заскреблись такие кошки, что белый свет казался не мил. — Ну, надо же когда-то начинать, — безо всякого выражения ответила она.
— Здесь ты права. — Калинин не обратил внимания на бесцветность ее интонаций. — А начали мы, надо сказать, весьма и весьма неплохо! — Он обернулся к Людмиле и попытался дотянуться до нее, чтобы благодарно погладить по голой коленке. Это ему в конце концов удалось. — Ну что, не хочешь по снегу прогуляться, пока такой случай?
— Я — нет. — Она начала сосредоточенно разбирать завалы на заднем сиденье в попытке извлечь из них свою одежду. — А ты если хочешь — пожалуйста.
Калинин открыл дверцу машины и высунулся на мороз. Он было совсем уже вышел из машины, как вдруг заметил, что в соседнем сугробе тоже притаилась какая-то иномарка. Он стремительно заскочил обратно и расхохотался.
— Да, похоже, сегодня у всех — особое настроение.
— Ну, — пробурчала Людмила, — старый Новый год как-никак. Чего только не происходит: и чудеса, и недоразумения.
— Ладно. Остановимся на чудесах, — ответил Калинин. — Ты там как, разобралась, что к чему?
— Почти.
Людмиле было стыдно до слез. Хотелось побыстрее разобраться с одеждой, которая почему-то никак не желала распутываться, и очутиться подальше и от этого места, и от этого мужчины.
— Тогда давай помогу. — Он снова перелез назад.
Минут через пять и пассажир, и водитель выглядели уже как вполне приличные люди в полном зимнем обмундировании, действительно просто выехавшие покататься. Одевшись, Людмила вышла из машины и посмотрела на совершенно темный лес. В голове у нее гудело, и сознание отказывалось включать все произошедшее за сегодняшний день в рамки реальности. Было бы гораздо проще, если бы все, что случилось, оказалось сном. Но на этот раз проснуться ей, судя по всему, было не под силу. Оставалось залезть на переднее сиденье и жалобно попросить отвезти ее домой. Калинин не возражал.
— Ты стала совершенно другой. С ума сойти, как ты умеешь меняться. — Он смотрел на нее с неописуемой нежностью.
— Неужели? — Людмила сказала это, только чтобы что-то сказать.
— Да! И еще как, — Калинин с удовольствием растворялся в собственном восторге. — Ты знаешь, несмотря на сегодняшние достижения, ты, видимо, так и останешься для меня нераскрытой тайной. Вообще, ты — самая необычная женщина из всех, кого я знаю. Боюсь, мне никогда не понять тебя, сколько бы я ни старался.
— Ты мне льстишь. — Людмила отвернулась и стала смотреть в окно. — Все довольно просто.
— Это ты мне будешь рассказывать? Уж я-то точно знаю, что сложно.
— Ну, хорошо-хорошо, — она тяжело вздохнула. — Если знаешь, я не спорю. На том и порешим.
— Кого порешим? — удивился он.
— Порешим тебя, — со злорадной уверенностью сказала Людмила, — если через пятнадцать минут я не буду дома. И я даже догадываюсь, кто этим займется.
— Черт, почему мне все время кажется, что ты совершенно свободна? — Калинин заметно погрустнел. — Никак не могу осознать, что у тебя есть муж. Как же ему все-таки не повезло в этой жизни.
— Слушай, ну хватит уже говорить мне всякие гадости, — Людмила окончательно и бесповоротно разозлилась. Потом удрученно помолчала и медленно произнесла: — Хотя в целом ты определенно прав.
V
Мужа она застала дома уже в совершенно расслабленном состоянии. На пару с приятелем они как раз допивали вторую бутылку водки.
— Ну и где тебя носило, родная? — с энтузиазмом поинтересовался Виктор.
— Да так… — Людмила старалась не смотреть ему в глаза. — Я же говорила, на работе пьянка была.
Таких объяснений Вите, как всегда, оказалось вполне достаточно, и к вопросу о местонахождении своей супруги в течение последней пары часов он потерял всякий интерес.
— Продолжишь? — спросил он дружелюбно.
— Нет. — Людмила сняла шубу и собралась уйти к себе. — Я больше не в состоянии. А Даша где, приехала?
— Пока нет, но звонила. Сказала, что уже вызвала такси и скоро будет.
— Хорошо.
Людмила поднялась в их с мужем спальню и переоделась. Потом смыла с лица косметику, почистила зубы и легла в постель. Даша, конечно, обидится, что мама ее не дождалась, не выслушала, как прошел экзамен. Но сейчас Людмила все равно не смогла бы разговаривать с дочерью. В слишком тошнотворном она пребывала состоянии, слишком пусто сделалось на душе. Взрослая серьезная женщина, а повела себя как последняя уличная девка. Вот ведь, дернул черт устраивать никому не нужные африканские страсти, да еще вот так — без смысла, без любви, руководствуясь кучей каких-то труднообъяснимых мотивов.
Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Нечеловеческая тяжесть давила на сердце изнутри. Как много отдала бы она за то, чтобы любить кого-то из этих троих! Мужа — идеальный вариант. Да только вот отлюбила уже, похоже, навсегда. А какими бурными, дикими, острыми были ее чувства вначале: море было по колено, плевать было на здравый смысл, на все запреты, на его уже тогда полностью осознанные недостатки — лишь бы быть рядом. Лишь бы знать, что он придет, лишь бы почувствовать его редкие и оттого тем более желанные и болезненные ласки. Но все прошло, все принесено было в жертву честолюбию и добыче денег. Сил на то, чтобы налаживать семейную жизнь и отношения с близкими людьми, у нее никогда не оставалось. Она не желала скрывать раздражения, недовольства или злости в адрес супруга. И вот теперь результат — они оба друг другу безразличны.
Или Юра — вернуть бы это уже вполне зрелое, но такое огненное чувство. Вернуть трепетное ожидание встреч, бесконечные грезы, надежды. Вернуть их безумную, всепоглощающую страсть, которая изливалась в причудливых фантазиях и изысканных удовольствиях. Как было бы хорошо вновь окунуться в эту бурную реку, раствориться в безудержном своем желании, подчинить ему весь мир. Только все это тоже безвозвратно ушло, погибло, принесено в жертву амбициям и обиде.
А Калинин — он мог бы стать финальным маршем, с которым хорошо идти по жизни, высоко подняв голову, с улыбкой, с праздником в сердце. Он был бы незыблемой основой бытия, умудренной опытом страстью, новым стимулом и мудрой поддержкой. Какой нежностью, какими ласками можно было бы наградить его, зная, что все это будет оценено по заслугам и принято с благодарностью. Но, скованное обстоятельствами, загнанное в угол гордыней, чувство это не родилось и вряд ли уже родится.
Людмила Сергеевна давно уже забыла, что такое слезы. Но сейчас они сами по себе вдруг начали наворачиваться на глаза. От выедающей душу пустоты, от разрывающей сердце жалости. Ей стало жалко сразу всех: и себя, и этих несчастных мужчин, которые вслепую гонялись за ее тенью. Зачем? Какой во всем этом смысл? Она, утратив много лет назад главное в жизни — любовь, теперь чувствовала себя мертвой. Был ли смысл куда-то стремиться, карабкаться, ломая себя, вверх по социальной лестнице, добывать, зарабатывать, побеждать? Брать на себя ответственность за все на свете, быть сильной по-мужски, всегда за всех решать? Людмила уже несколько лет физически ощущала, как вслед за душой, давно избавившейся от женственности, тело ее теряет пол. Оно не отзывается больше на ласки мужчин, не реагирует на прикосновения — безучастно сносит то, во что его вовлекают. И все это только потому, что она лишилась когда-то любви. Заставила себя жить так, как того требовал холодный разум. Первая любовь не оправдала честолюбивых ожиданий? Ладно, переживем. Поищем более сильного мужчину. Он не пожелал связывать с нами свою жизнь? Черт тогда и с ним! Просто забыть. И Людмила разлюбила, забыла, переключила всю страсть и энергию на карьеру. Да, в агентстве ее уважали, да, там она ощущала свою значимость, обожала это их общее дело, но ведь не ляжешь с любимой работой в постель!
А теперь она осталась одна. Среди многих людей, но одинока. И не умела вызвать в очерствевшем сердце своем даже отголоска далеких чувств. Невыносимо хотелось начать жизнь сначала, научиться беречь, холить и лелеять самое ценное в человеке — его любовь. Да только поздно уже. «Еще каких-то пять-семь лет… — пронеслось в голове, — и занавес столетью». Так все и закончится. Будут маски, будут игры, даже новые мимолетные приключения будут. Но пустота в душе никогда уже не сменится любовью, желание не обретет живую плоть и не подарит настоящего блаженства ни ей, ни близкому мужчине. Останутся только кошмарные сны, бесцветные, хорошо хоть редкие, ласки мужа и чувство брезгливости и стыда от того, что с ней произошло. Она уткнулась лицом в подушку и расплакалась, как маленькая, навзрыд.