Только попросил время.
Мол, этакую красоту в сырой корабль нести совесть не позволит, а дом приличный ставить… куда дому да без хозяйки-то?
И в глаза заглянул.
А мы сделали вид, что не понимаем. Вот совершенно не понимаем и ширму придержим. И денег подождем. Только недолго, а то ведь бедным женщинам в мире нынешнем без денег тяжко.
Как бы там ни было, ярмарку можно было считать удавшейся. И вот мы, вшестером, сидим вокруг столика, на котором возвышаются башенки золотых монет. Сидим и смотрим.
Давно сидим.
Смотрим.
Я даю им прочувствовать момент.
Вот деньги.
Не просто деньги, взятые из абстрактного сундука, в который их кладет отец, или супруг, или старший родственник, взявший на себя труд заняться чужим хозяйством. Разве женщина сама способна правильно распорядиться этакой суммой? Заработать этакую сумму?
Юкико держится за щеки, которые пламенеют, будто ей пощечин надавали. Мацухито с трудом удерживается, чтобы не потрогать золото, убедиться, что оно настоящее… То одна, то другая ее рука, бледная и вялая, показывается из складок шелка, чтобы в них же исчезнуть.
Шину громко вздыхает.
Уж ей-то приходилось, верно, видеть немало, но… одно дело — деньги мужа. И другое — собственные.
Араши подергивает плечами, нервно так, что становилось ясно: ей бы сейчас вскочить, заорать, но она сдерживает недостойный порыв… Кэед бледна. Спокойна.
И она первая задала вопрос:
— Что теперь?
Хороший вопрос…
— Крышу починим. Утеплим стены. Обновим дом изнутри. Хорошо бы вы подумали, что именно вам понадобится на ближайшее время. Какими вы бы хотели видеть свои комнаты.
— Деньги надо закопать. — Мацухито все-таки решилась коснуться монетки и, естественно, обрушила башенку.
— Аккуратней, криворукая ты наша, — почти дружелюбно произнесла Кэед. — И зачем закапывать?
— Чтобы не украли…
— Пусть только попробуют! — Араши вскочила, едва не обрушив весь стол, и золотые башни осыпались, а монеты покатились на пол, где и были пойманы. Признаться, грудой золото выглядело вовсе не так уж впечатляюще. Да и груда получилась, мягко говоря, небольшая.
Не груда — холмик.
— Если захотят, то и попробуют. И придут, и возьмут… — Кэед повертела монетку и убрала. — Но деньги унести стоит… скажем, доверенному человеку…
— …которого потом будешь искать по всем Островам? — Араши рубанула ладонью над столом. — Это наши деньги и…
— И их останется не так много, — прекратила я спор. — Мы не переживем зиму, если не позаботимся о доме. И о себе. У кого из вас есть теплая одежда? А сколько стоят горячие камни? Дрова? Тех, что привезли, хватит, чтобы не замерзнуть насмерть, но мало, чтобы в доме сохранить тепло. Ладно, на еду нам теперь хватит, но…
Вздох.
И шелест Юкико, которая после ярмарки стала еще более тихой и незаметной.
— Если никто не узнает, что они у нас есть…
— Узнает, — отмахнулась Кэед. — Слухи пойдут… уже пошли… а слухи такое дело… здесь и тысячи нет, а скажут, что мы продали украденных вещей на десятки тысяч…
— Почему украденных? — удивилась я.
— А как иначе? — Кэед оперлась на край стола и поморщилась. В последнее время ноги ее болели больше обычного. Она не жаловалась, но я чуяла запах мазей, которыми Мацухито натирала изуродованные ступни. И раздражение это взялось не на пустом месте.
— Никак… — Я подняла монету. — Я предлагаю следующее. На слухи мы повлиять не способны, а вот открыть лавку — вполне… если будет, чем торговать. И быть может, выручим меньше, нежели на ярмарке, но это все равно лучше, чем ничего. Да, мы можем остаток денег закопать и тратить потихоньку, но рано или поздно они закончатся.
Меня слушали.
И Кэед передумала вставать, лишь позу сменила.
— Если же вложим дело, у нас есть шанс…
— И чем будем торговать? — поинтересовалась Шину, которую мое предложение явно не удивило.
— Тем же, что и на ярмарке. Юкико распишет шарфы. Кэед… вышивка… Мацухито — травы… Араши — фигурки резные… быть может, попробуем что-то еще…
— Не обязательно сразу лавку покупать. — Шину поставила монетку на ребро. Квадратные и довольно-таки тяжелые, они были украшены изображением дракона с одной стороны и незнакомым мне иероглифом — с другой. — Можно продавать кому-то…
— Кто даст честную цену? — Я протянула монету Кэед. — Я бы с радостью, но подозреваю, что наша… не самая приятная репутация сыграет против нас. Да и… разве женщина достойна честной сделки?
Молчание.
И каждый думает о своем. Мацухито боится. Она вообще боится перемен, потому что всякий раз жизнь ее становилась хуже.
Шину сомневается.
Араши, напротив, очевидно рада, едва ли не счастлива.
Юкико привычно ждет, что же решат старшие. А Кэед… Кэед вовсе не выглядит довольной, и я даже знаю почему. И знаю, как решить эту проблему.
— Эти деньги принадлежат не мне, но каждой из нас. И пусть пока я не могу раздать их… это было бы неразумно, поскольку тогда мы останемся без дома.
Слегка наклоненная голова.
Глаза прикрыты. На губах улыбка… и веснушки ее ничуть не портят.
— Но вот то, что касается лавки…
…несуществующей пока лавки…
— …вот товар, — я выложила на стол мятый платок. — Вот цена…
Три монеты из груды золота.
— Одна — на нужды дома, — я отложила ее в сторону. — Другая — на содержание лавки… пошлины, налоги, чиновников…
Шину кивнула, подтверждая, что торговля — дело непростое.
— Третья — мастерице, которая создала товар… — Я протянула монету Кэед. — И что она будет делать с этими деньгами, меня не касается. Закопает, потратит, подарит духам… чем выше стоимость товара, тем больше получает мастерица…
Ответом мне было молчание.
Кажется, идея, что за труд можно получать деньги, оказалась чересчур революционной.
Они не поверили.
Я видела сомнение в глазах Кэед. И неодобрение Шину, которая в глубине души держалась за треклятые традиции, пусть и привели они ее в этот всеми богами заброшенный дом. Растерянность Юкико, потому что старшие вели себя неправильно… Почти сокровенный ужас Мацухито.
Если бы я приказала, о да, приказ был бы выполнен, пусть и с разной степенью старательности, но я предложила то, чему в местном обществе аналогов не имелось. То есть мужчины, конечно, даром не работали, и даже последний крестьянин имел какую-никакую прибыль со своего надела, пусть даже заключалась она в паре мешков риса.
Были ремесленники.
И торговцы.
Воины, которых кормили мечи и верность. Были чиновники в великом множестве, и даже последний из них был богаче многих обычных горожан… рыбаки и охотники.
Учителя.
Колдуны-исиго.
Мужчины.
А женщины… женщины не существуют сами по себе, а если и случается подобное, то… это противно воле богов. Я видела их мысли столь же явно, как если бы читала их.
— Все будет хорошо… — Я протянула монету Юкико. И следующую — Мацухито.
Люди быстро привыкают к деньгам, стоит лишь попробовать. Так пусть же…
— Нам в жизни разрешения не получить, — пробормотала Шину, но монету все-таки приняла.
Нам? Возможно… А вот тьерингам… Если они и вправду собирались основаться здесь надолго, то почему бы нам не продолжить столь выгодное сотрудничество?
Себе я тоже взяла золотой, надеясь, что его хватит: пора было встретиться с колдуном.
ГЛАВА 19
А было так. Одна женщина, чье имя боги не сохранили, ибо в мире и без того существует изрядно ненужных вещей, была чересчур любопытна.
Она подслушивала. Мужа. Детей в простых их разговорах. Мужнину родню, с которой жить случилось… птиц — и тех, не зная их языка, но все же подозревая, что шепчутся они о недозволенном.
Она подсматривала. В щелку. В дырку, которую проковыряла в ширме… и другую, сделанную в заборе. Ее любопытство было столь велико, что на руках ее отросли когти, способные пробить не только дерево. А уши сделались столь велики, что днем женщине приходилось прятать их в волосах. Но это ее не слишком печалило. А вот необходимость спать ввергала в тоску, ибо подозревала она, что самые интересные беседы ведутся именно тогда, когда тело ее отдыхает.
Долго мучилась бедняжка, пока не решилась отправиться к исиго-колдуну, жившему на окраине города. Дом его, сложенный сороками из рыбьих костей, был высок и крепок, ибо стены исиго скрепил слюной морских рыб и собственною силой.
На крыше сидел каменный дракон.
Во дворе росла черная трава. Деревья же, напротив, были белы, что кости. Семью семь черепов смотрели на женщину горящими глазами. Но не убоялась она, столь велика была ее нужда. И даже когда исиго вышел посмотреть, кто же посмел потревожить покой его, не убежала, хотя был он страшен, что демон-ону. Кривое лицо. Глаза, что угли, горят. Желтые зубы торчат изо рта…
— Что привело тебя ко мне, красавица? — спросил он, выдохнув изо рта зеленое облако.
И, преодолев ужас, рассказала женщина о своей беде.
Рассмеялся колдун.
— Ты и вправду этого хочешь? — спросил он. — И не боишься?
Она боялась, но любопытство… Что творится за высокой стеной соседей ночью? И вправду ли бьет он молодую супругу или только бранится? И не одни ведь соседи. За каждым забором иная жизнь, такая близкая и такая недоступная.
— Хорошо, — ответил исиго. — Будет по-твоему…
И дал женщине синюю склянку.
— Выпей. Но ко мне потом не приходи…
Выпила она горькое зелье и легла спать. Но стоило ей закрыть глаза, как силы покинули тело, зато шея стала расти. Она вытягивалась и вытягивалась, сделавшись длинной, что змея, и длиннее змеи. И на шее этой спелым плодом покачивалась голова. Развернулись огромные уши, раскрылись совиные глаза… уж теперь-то ничто не скроется от них.
Так появился первый рокуроккуби.
К чему это я?
К тому, что с колдунами надо быть осторожной. Чувство юмора у них явно своеобразно.
Этот обитал не на окраине, и дом его, пусть и окруженный забором, был обыкновенен. Ни черной травы, ни черепов с горящими глазами, что, впрочем, только к лучшему. Нервы у меня все-таки уже не те…