А смутился он весьма натурально.
Не то чтобы я верила в сплетни, которые Шину приносила с рынка, все же и для этих мест звучали они несколько чересчур, особенно в части, где женщин перед жертвоприношением бесчестили, и не просто так, но целым кораблем…
— Еще говорят, что, если плюнуть на тень тьеринга, он потеряет свою силу…
— Это вряд ли. — Он все-таки сел и положил руки на колени. — Что случилось?
И на зверя посмотрел.
Видит?
Вот готова была поклясться, что видит… и почему не боится? Нет, руку от меча не убрал, но это больше демонстрация силы, чем намерения.
— Сложно… объяснить.
На меня натравили демона.
То есть не совсем демона, но существо потустороннее, с которым я не то чтобы справилась чудесной силой магии, скорее обратила на свою сторону, а как это сделала, до сих пор плохо представляю. И подвиг, главное, боком вышел, чего в сказках быть не должно.
А самое отвратительное, что сделала это моя матушка.
Не моя, Иоко.
Или все-таки уже моя? Я задумалась. А ведь… я впервые за долгое время чувствую себя… цельной? Пожалуй, что именно так…
Правда, печать стала чуть ярче.
— Я привез тебе кое-что. — Он вытащил из-за пазухи массивный браслет. — Если, конечно, сочтешь возможным…
Браслет был красив.
Пожалуй, слишком тяжеловесен по местным меркам, да и узор в простоте своей был лишен глубокого символизма, но это-то как раз хорошо. С другой стороны, не обяжет ли меня этакий подарок? А то мало ли… примерю и окажусь в женах.
Или еще что случится.
— Это просто подарок. — Тьеринг усмехнулся. — От души…
И пес заворчал.
Благодушно.
Ему нравился мужчина. Нет, против меня пес ничего не имел, более того, обожал со всем пылом свежеобретенной собачьей души, но… я была женщиной.
Слабой.
И болела, а потому нужен был кто-то, кто бы обо мне заботился.
Исиго? Не то, ко всему любопытен не в меру, так и норовит прикоснуться, то ли погладить, то ли отщипнуть кусок, что совсем уж ни в какие рамки… и главное, даже рыка бояться перестал, убедившись, что призрак не собирается никого убивать.
Зря, конечно.
Сегодня не собирается, а завтра вполне способен собраться.
Браслет, скользнув на запястье, сжался. Нет, он не сдавил руку, но лег по коже, будто сделан был из мягкой кожи.
— И что это…
— Защита. — Тьеринг пожал плечами. — Говорю ж, сам сделал… убережет, а то дошли слухи…
— Какие?
…нехорошие.
На сей раз мой гость не стал ходить кругами.
Меня собирались убить.
Об этом кричали чайки. И вороны, обитавшие на рыбных рядах. Чайкам, конечно, веры нет, у них в голове море шумит, а потому и они, любую новость подхватив, переврут, извратят, разнесут по побережью на белых острых крыльях, а вот вороны — дело иное.
Птицы степенные.
Семейные.
Живут на одном месте десятилетиями. И людей знают, хотя и недолюбливают, но на то у них собственный резон имеется. А главное, что воронам все-то любопытно. Они порой нарочно спускаются, человеческие пересуды послушать.
Многих они знали.
В том числе Иоко, которая ушла из дурного гнезда, чтобы свить собственное…
Люди ее ругали.
По-всякому. А вороны… вороны смотрели, хотя над домом Иоко кружились духи-тэнгу, которые хоть и способны были принять птичий облик, но все одно оставались существами иного мира. А вороны, отличавшиеся немалым благоразумием, предпочитали лишний раз не выглядывать на ту сторону.
Весь этот рассказ выглядел… слегка безумно?
Хотя… почему слегка? Совершенно дикая история, но, странное дело, я поверила каждому слову. Вороны? Пускай себе вороны. Знает тьеринг птичий язык? Так это же хорошо… какие перспективы открываются для шпионажа и вообще…
— Веришь? — Он смотрел в глаза.
Без вызова.
Без насмешки, мол, я знаю, как оно звучит, и привык, что…
— Верю.
У ног моих вытянулся призрачный пес, а на заднем дворе устроился колдун. Я знакома с драконом и видела существ, которые в обычном мире существовали бы исключительно в чьем-то безумном воображении. А здесь… здесь все было слегка иначе. Так почему бы воронам не собирать человеческие сплетни?
Подумаешь.
— Хорошо. — Как показалось, тьеринг с облегчением выдохнул. — Они говорят, что скоро твоего дома не станет… а вороны лгать не станут. К сожалению, они и сами не могут сказать толком, кто и что услышал… сплетен много. Стая большая. Но я им верю.
Он помолчал и тихо добавил:
— Еще… говорят, что твоя матушка уже шьет траурный белый наряд…
Только шьет?
Я готова была поклясться, что у нее этаких нарядов целый сундук. Но… мода меняется, даже на траурные кимоно.
— Ты не удивлена.
А вот он — вполне.
И да, пожалуй, с точки зрения нормального человека — по местным меркам нормального, беседы с птицами не в счет, — я должна была возмутиться.
Или поразиться.
Вспыхнуть гневом… выдворить наглеца, посмевшего предположить подобное, из дома…
Нормальными мы оба не были.
— Мой отец оставил деньги… много денег… их может получить или мой ребенок, когда ему исполнится шестнадцать… или матушка, если меня не станет.
А ведь одно время она зачастила в гости, и вновь же с отварами… мол, у всех женщин уже дети есть, а я хожу пустая.
Иоко.
Или все-таки уже я? Главное, помню горький вкус и ее голос, жесткий, что проволока… я должна постараться… сходить в храм, помолиться и вообще что-нибудь сделать, чтобы в очередной раз род не опозорить. Ребенок — это важно…
Особенно если с матерью что-нибудь да случится… мой драгоценный супруг уже крепко увяз в дурманных тенетах, и разумно было предположить, что долго он не проживет.
Она бы постаралась, чтобы род отказался от мужа, значит, и дитя его им было бы без надобности.
Я бы вернулась домой, в теплые матушкины объятия… и как знает, сколь долго прожила бы. Не хочу думать плохо, но хорошо не получается. Я ей там была бы не слишком удобна, а вот ребенок… его можно было бы перепоручить кому-то… вырастить в преклонении и послушании, как вырастили меня.
И когда настал бы срок…
Я сглотнула.
Кажется, стоило возблагодарить богов, что беременности не случилось.
Тьеринг ушел.
А я сумела подняться, и стоило сделать шаг, как в комнате возникла моя желтоглазая оннасю.
— Мужчина очень злой, — сказала она, подставляя узкое плечико под мою руку. И откуда взялась? В комнате негде спрятаться, и я бы ее заметила, но… не заметила. А девочка смотрит так… искренне?
— Он тебя напугал?
— Нет. — Она оттолкнула пса, которому вздумалось проявиться, хоть и ненадолго. — Поди прочь… он хороший… а ему надо на рынок… пусть поест.
Кого мой призрак будет есть на рынке, я знать, пожалуй, не хочу…
…не кого, а что.
Ему нужна сила. Эмоции. Страх и гнев. И радость тоже. Он такой, как и другие, которые тянутся к людям, ибо вне городов голодно и плохо.
Он не причинит вреда, лишь возьмет то, чем люди сами щедро делятся с миром.
Хорошо.
Пускай.
Идет.
Пока… пока я попробую добраться до стены. Воительница… хороша… а матушка что-то да задумала, и значит, в доме небезопасно. Новый призрак? Сомневаюсь… если старый не вернется, то… у матушки нет колдовских сил.
Или есть?
Что я вообще о ней знаю?
Отца очаровала? Одурманила? Никогда не любила… ни его, ни меня не любила. И это не преступление. Я тоже много к кому без симпатии отношусь.
Мысли были ленивыми, что полуденные мухи. Да и я сама не отличалась бодростью… по порядку… если предположить… просто предположить… отец точно не был магом, а я вот уродилась… в кого? Местные верят, что магический дар — отметка бога мертвых, который наделяет избранников своих силой, чтобы через них получать новые души.
Как будто ему старых мало.
Ладно, если попытаться мыслить логически, отбросив всю мифологию, что останется? Генетика, мать ее, до которой здесь додумаются не скоро. Законы Менделя, зеленый и желтый горох… одаренных детей убивали, но блуждающий в популяции ген не так-то просто искоренить.
Теория.
Просто теория, но… почему бы ее не проверить?
Даром, что ли, исиго в доме рис ест. И главное, аппетит у него отменный, вон, поправился, покруглел и перестал выглядеть так, будто и вправду вот-вот в мир мертвых шагнет.
…если пригласить матушку…
…позвать…
В гости она не придет, а вот к ложу умирающей дочери… я не умираю? Простите, кто это сказал? Если надо… тем более, гладишь, своими глазами убедится, что я вот-вот уйду в лучший из миров, и погодит гадости творить. Много мы не выиграем, но хоть что-то…
— Этот мужчина вам подходит, — сказала девочка, прикрывая яркие глаза. И на мгновение стала выглядеть почти обычным человеком.
ГЛАВА 24
Матушке сообщили.
Матушке передали слезную мою просьбу…
Она явилась ближе к полудню. И девочка, забравшаяся на дерево — куда там кошке, взлетела по стволу во мгновение ока, а после умудрилась затеряться среди пустых ветвей, — коротко свистнула, мол, объект появился в поле зрения.
— Я все равно не понимаю. — Исиго хмурился.
Его подняли рано.
Отвлекли от медитации и рисовых пирожков, что ранило нежное сердце. Заставили сменить одежды, благо среди запасов его нашлись подходящие. И перья из волос убрали. Не все, конечно, но желтые и зеленые, которые никак не сочетались с общим зловещим обликом. А после Юкико, вооружившись полудюжиной кистей, рисовала страшное лицо.
И руки у нее почти не дрожали.
А вот губы подрагивали, она изо всех сил старалась удержаться от улыбки.
Брови они клеили вместе с Кэед. И теперь, глядя на мрачное лицо исиго, я не могла отделаться от мысли, что это была месть: брови вышли кустистые, сходящиеся над переносицей этакими крылами. Желтая краска на веках.
И темные глаза глядятся еще темнее обычного.
Рисунок морщин.
И трость.
И вороньи перья, косточки и колокольчики в семи косах… исиго то и дело их касается, то ли проверяя, на месте ли, то ли пересчитывая реквизит.