Асад, действительно, незаменимый специалист, ведь он знает всю подноготную складского учета; и, будучи контролером в погонах, он с ходу развил недюжинную деятельность, и, на радость отцу, к двадцати пяти годам он уже, так сказать, на самообеспечении, и не на плохом, вскоре старший лейтенант и, что очень важно, кандидат в члены КПСС. Осталось одно — жениться. Однако Якубову-младшему не до этого, в отличие от отца, который денно и нощно скапливал добро для потомства, Асад все это уже имеет и вроде еще зарабатывает, посему живет в полном смысле разгульной жизнью. Дабы его обуздать, у родителей одно средство — женить.
Как жених Асад вроде завидная партия. Выбор и есть, и нет, это у родителей. А сын, как может, увертывается, даже на организованные смотрины не едет, мол, и по вечерам у него служба. И вдруг объявил: «Женюсь на Дибировой».
Кутуз Сагаевич считает себя непреклонным авторитетом в семье и полагает, что сын женится на той, которую он одобрит. Мария — девушка видная, даже очень красивая. И он сам, боясь как бы кто не заметил, исподтишка зарится на нее, но это так, по-стариковски, с тоскою о молодости, а не похабства ради. Однако Мария в невесты Якубовым не годится, так считает Кутуз. И у него много доводов против: Мария выросла в другом городе, мать не чеченка, оттого манеры вольные, да и не знает Мария чеченского языка. Да все это не главное. Главное, о чем Якубов-старший вслух не говорит, он не любит всех, кто живет в «Образцовом доме». Почему-то себе подобных не любит. Словом, нет. А Асад Марию любит, и мало того, случилось так, что он за нее даже на спор пошел с соседом Альбертом Бааевым.
Как известно, среда формирует характер человека.
Председатель правительства Бааев поменял немало мест работы, пока достиг таких высот. И всякий раз ему, как положено в Стране Советов, необходимо было собственноручно писать самую правдивую автобиографию. А он человек по жизни честный и принципиальный. Всякий раз, когда приходилось заполнять анкеты, он мучился, потому что приходилось не то чтобы врать, а умалчивать о работе в молодом возрасте. И это не оттого, что он так хотел, а потому что ему еще на заре трудовой деятельности настоятельно порекомендовали «вот этот период желательно не указывать», начинайте так: окончил Алма-Атинский политехнический институт».
Так это случилось в двадцать шесть лет. А что было до этого? А было то же, что и у всех чеченцев и ингушей — депортация. Но семье Бааевых в каком-то смысле повезло: их везли дольше всех — двадцать суток, зато довезли до Кирзигии — Кара-Болта, Чуйская долина, благодатный край и душевные, отзывчивые люди — казахи и киргизы. Да это выяснилось позже, а до того, как их привезли, уже распустили слух: «людоедов везут». Все двери и окна закрывали, улицы становились безлюдными. И Бааев на всю жизнь запомнил, как отец за руку вел его первый раз в школу из далекого поселкового захолустья в центр, как все от них шарахались, разбегались, а в школе — последняя парта, один, и ему твердят — людоед. А он этого слова еще не знает. А когда узнал, пуще прежнего закусил губу, еще лучше стал учиться, после занятий отцу в поле помогал, ночью при свете керосинки высиживал, пока зрение не посадил и все же с золотой медалью школу окончил. А вот в институт поступать не позволили. И он чабан колхоза имени Кирова. Потом армия — три года, а когда вернулся — уже послабление режима. И он так же с отличием окончил вуз. По направлению — бурильщик нефтяных месторождений Туркмении. А когда стали осваивать Западную Сибирь, его отправили на север, и он всегда, как и в учебе, упорный, весь в труде: начальник управления, орденоносец, первопроходчик, коммунист.
Западную Сибирь осваивали все народы необъятной страны. И здесь не было особых различий по национальностям, главное — труд. И Бааев, может быть, сделал бы прекрасную карьеру, да что-то жена после рождения второго ребенка заболела, потянуло на Кавказ. А здесь, вроде бы дома, но в объединении «Грознефтегаз» даже на среднем уровне нет ни одного руководителя из чеченцев. Под нажимом из главка Бааева назначили лишь на должность начальника буровой, и он так же пахал, пока не случилось, по его мнению, вопиющее: молодой специалист, только что прибывшей из Оренбурга, получил квартиру, а он ютится в общежитии.
Бааев написал письмо, можно сказать, жалобу, в ЦК КПСС — поступил ответ: «опытного, отмеченного доблестным трудом коммуниста Бааева направить для поддержки народного хозяйства в горные районы ЧИАССР с предоставлением жилья на месте».
Это был приказ. Так Бааев вместе с семьей попал в далекий Ножай-Юртовский район — стал заведующим промышленным отделом. Бездорожье, захолустье, о какой промышленности здесь можно говорить, если электрифицирован лишь райцентр. Другой бы сдался, спился, может, подался бы обратно в Сибирь. А Бааев ничего, он в минус пятьдесят работал, а тут Кавказ — благодать. Взялся он с обычным рвением и за это дело: в районе одна выращивается культура — табак, так зачем его сразу сдавать, если можно без особых затрат организовать хотя бы первичную обработку, хранение, упаковку — вот и рабочие места, прибыль, налоги. Следом — каменный карьер, дороги, кирпичный завод. В общем, через четыре года по показателям социалистического соревнования Ножай-Юртовский район в гору пошел. Следом Бааева направили подтягивать Затеречный равнинный район, но там он уже второй секретарь, и оттуда его вызвали в Грозный — министр местной промышленности, а потом и премьер.
По этой биографии можно подумать, что Бааев только и знает, что трудится. На самом деле ничто человеческое ему не чуждо. Не имея особого пристрастия, порою любит изрядно выпить, как он выражается — хандру сбить. При этом у него постоянный тост за свою жену. Жена у него, действительно, хозяйственная. И если есть поверье, что жена из мужа может сделать и мужчину, и «тряпку», то жена Бааева оказалась на высоте, пройдя путь от солдатки до генерала, она все заботы по дому брала на себя, так что сам Бааев мог думать только о работе — и никаких бытовых или житейских проблем. И это притом что супруга всегда по-доброму подстегивала мужа, заставляя его не только работать, но и расти. Росло, особенно после того, как Бааев стал министром, и благосостояние Бааевых, об истинных размерах которого супруг даже не подозревал.
Конечно, если бы Бааев, который принципиально взяток никогда не брал и не давал, просто сравнил свою зарплату со стоимостью машины сына, то он бы, может, удивился. Но он привык не обременять себя семейными делами, тут верховодит жена, и она ему порою советует: возьми вот такого-то товарища на работу, очень надо, и муж берет, частенько после жалеет — не работник. И он конечно же знал, что его супруге было подношение, и пытался на нее воздействовать, бесполезно — у нее веский аргумент: «Неужели мы не заслужили? Всю страну, добросовестно трудясь, объездили — копейки не нажили. Позволь, как и остальные министры, пожить: дети растут».
Да, дети растут. И сам Бааев словно не заметил, как единственный сын Альберт таким взрослым стал и, как жена говорит, уже жениться надумал — соседка Мария нравится. «Ну, что ж, прекрасно!» — подумал Бааев и, как жена сказала, пошел к Дибировым, так сказать, свататься. Ну, сами подумайте, кто посмеет отказать самому премьеру. Так оно и было на уровне родителей, вот только дети, даже дочери, ныне пошли строптивые.
Когда Марии Дибировой было лет тринадцать-четырнадцать, отец случайно заметил, как ее провожает до дома парнишка-казах, так, ничего особенного, просто одноклассник. Да в тот же вечер, чтобы слышали все, отец кричал на мать:
— Если моя дочь выйдет замуж не за чеченца, ты вслед за ней в окно вылетишь!
— А как в Алма-Ате чеченцев найти? — за дочь пыталась вступиться Виктория Оттовна.
— Роди! — вердикт Юши Нажаевича.
После такой грубости супруга тихо плакала. Виктория Оттовна — поздняя, единственная дочь весьма добропорядочных людей, у которых было лишь одно пристрастие — искусство, музыка. В таких же традициях, в условиях советского аскетизма они старались воспитать и свою дочь, которая тоже, кроме музыки, более ничем не увлекалась. И вот так случилось, что в мире музыки произошел невиданный переворот — господство стиля «Битлз». Эта спровоцированная, ангажированная и кем-то мощно поддерживаемая волна протестной, анархической, модной музыки, как отец Виктории определил, «клоунады», обрушилась на весь мир и даже смогла преодолеть крепостной вал советского строя, завлекла молодежь, в том числе и Викторию Тамм.
Именно в это время, время некоего внутреннего бунта и смятения, когда Виктория считала, что все старое, классическое — это загнившее и консервативное, она случайно встретила симпатичного, по всем канонам раскрепощенного, а точнее развязного, Юру Дибирова, и, несмотря на то, что у нее уже давно, пожалуй, с подросткового возраста, планировалась совместная жизнь с подающим надежды флейтистом из «папиного» оркестра, она в поисках нового мира, очертя голову бросилась в объятия Дибирова.
Родители пытались образумить Викторию, но не очень решительно, ибо они, будучи людьми воспитанными, уважали выбор любого, тем более дочери.
Жалела ли Виктория Оттовна? А какая женщина не жалела, желая лучшего? А потом дети — кто их не любит? Семья. Единственное, что Виктория Оттовна отстояла в супружестве, — это музыка. Она и дома играет, хотя муж не любит, и в филармонии работает, хотя муж твердит: «Не нужны нам эти копейки!» При чем тут «копейки»? Что за убогость, наваждение? Она не может без музыки, и мало того, что сын Руслан внешне ни на кого не похож, а вот характер и мировоззрение — копия отца: музыку, имеется в виду классическую, тоже не любит — не понимает. И осталась бы Виктория одинокой в семье, если бы не дочь.
А Мария, хотя внешне мало похожа на мать, да характер унаследовала от матери. И когда весь мир, кажется, подвержен производной «Битлз» — попсе, Мария, на удивление всем, тем более в Грозном, где иного и нет, признает только классику. Под стать этой музыке и ее характер: никаких вольностей, но свободолюбива; сама сдержанна, да любит бунтарей; романтична, но иллюзий не питает; не любит ложь, но доверчива и наивна; по-девичьи смелая, но в критический момент может спасовать.