Я не возражаю, госпожа. Не люблю сидеть без дела».
И она действительно не сидела без дела, хлопотала по хозяйству и поддерживала за столом мир – румяная женщина с невзрачным лицом, здоровая и улыбчивая, для которой самое большое счастье было посидеть несколько минут в тишине и повышивать узоры на своих туфлях или на туфлях своих детей. Вышивание у нее всегда было под рукой: кусочки атласа, вырезанные из тонкой бумаги узоры цветов, птиц, листьев и многочисленные шелковые нити на шее. На среднем пальце у нее сидело кольцо-наперсток; оно стало такой неотъемлемой ее частью, что порой она даже забывала снять его на ночь, а иной раз, потеряв, принималась всюду его искать и вдруг замечала, что кольцо так и сидит на пальце. Тогда она заливалась столь громким, детским и заразительным смехом, что все вокруг тоже невольно начинали смеяться.
Среди всего этого семейного шума-гама, среди детских воплей и звона посуды сидела с тихим достоинством ученая госпожа, мачеха Юаня. Если к ней обращались с вопросом, она спокойно отвечала, ела изящно и без излишнего внимания к пище, и даже с детьми разговаривала учтиво. Своим безмятежным серьезным взглядом она могла без труда смирить слишком острый язык Ай Лан и ее же чересчур горящий взгляд, подмечавший кругом множество поводов для смеха. Удивительное дело: само ее присутствие в этом семейном кругу оказывало на окружающих благотворное действие, делало их добрее и учтивее. Юань это заметил и проникся еще большим уважением к ней, и с гордостью называл ее своей матерью.
Некоторое время Юань жил такой беспечной жизнью, о какой раньше и помыслить не мог. Он во всем доверял госпоже и подчинялся ей, как малое дитя, притом исполнял все ее просьбы с радостью и готовностью, потому что та никогда не командовала, а всегда сперва спрашивала его мнения о той или иной своей затее, и говорила при этом так ласково и спокойно, что Юань тут же соглашался с ее суждениями, полагая, что и сам, если бы только подумал об этом, рассудил бы точно так же. Однажды в начале дня, когда они сидели вдвоем за завтраком, к которому Ай Лан никогда не спускалась, госпожа сказала:
– Сын мой, нехорошо держать старого отца в неведении, надо дать ему знать, где ты находишься. Если хочешь, я могу сама написать ему письмо и сообщить, что ты у меня и в безопасности: враги не доберутся до тебя, поскольку этим приморским городом управляют иностранцы, и они не пускают сюда междоусобные войны. Я буду молить, чтобы он освободил тебя от брака и позволил однажды самому выбрать себе жену, и скажу, что здесь ты будешь учиться, что у тебя все благополучно и я позабочусь о тебе, как о своем единственном сыне.
Юань и сам волновался из-за отца. Днем, когда он гулял по городу и смотрел достопримечательности, когда оказывался среди странных горожан или сидел в чистом тихом доме и изучал книги, купленные для новой школы, он еще мог своевольничать и внутренне убеждать себя, что жить на свободе – его право, и отец не заставит его вернуться домой. Но по вечерам или ночью, когда Юань просыпался в темные часы утра, непривычный к шуму городских улиц, свобода казалась ему невозможной и недостижимой, возвращались детские страхи, и он мысленно восклицал: «Вряд ли я смогу здесь жить. Что если он явится сюда со своей армией и силой увезет меня обратно?»
В такие минуты Юань забывал об отцовой любви и его добрых поступках, забывал о преклонном возрасте и болезни старика и помнил только его приступы ярости, и как тот всегда подчинял его своей воле, и тогда Юань чувствовал, как вновь его одолевают мучительные детские страхи. Множество раз он думал о письме, которое напишет отцу, и продумывал выражения, чтобы разжалобить его, или воображал, где от него спрячется, если тот все же приедет.
Поэтому теперь, когда госпожа так сказала, он понял, что это самый простой и правильный выход, и он благодарно воскликнул:
– Конечно, мама, так и нужно сделать! Ваша помощь мне очень пригодится!
За едой он еще немного подумал, сердце его успокоилось, и он позволил себе немного посвоевольничать:
– Только когда будете писать, пишите очень просто, потому что зрение у него стало совсем не то, что прежде. Как можно яснее дайте ему понять, что я не вернусь и не женюсь на той, кого он мне выберет. Я никогда не вернусь домой, даже попрощаться с ним, если мне будет грозить такое рабство.
Госпожа миролюбиво улыбнулась его пылкости и отвечала:
– Конечно, я все скажу, только слова подберу более мягкие и учтивые.
Она произнесла это так уверенно и невозмутимо, что Юань наконец отринул страхи и доверился ей так, как если бы был рожден от ее плоти. Он больше ничего не боялся, чувствовал уверенность в будущем и с задором погрузился в новую жизнь во всех ее многочисленных проявлениях.
До сих пор жизнь Юаня была очень проста. В отчем доме занятий у него было немного, и все они были просты и понятны; в военной школе, единственном его втором пристанище, были те же немудреные книги и законы, да еще дружба и перепалки с другими парнями в редкие, свободные от учебы часы. Уходить из школы и слоняться без надзора среди незнакомых людей им не дозволялось, так как большую часть времени они должны были посвящать правому делу и подготовке к грядущей войне.
Здесь же, в этом большом шумном городе Юань вдруг обнаружил, что жизнь его подобна книге, страницы которой необходимо прочесть все разом: вокруг было великое множество занятий самого разного рода, и он с жаром и жадностью принимался за все, боясь упустить даже самую малость.
Совсем рядом, дома, кипела веселая семейная жизнь, которой так не хватало Юаню. Он, никогда не смеявшийся и не игравший с другими детьми, никогда не забывавший о долге, переживал теперь запоздалое детство рядом с Ай Лан. Вдвоем они то во что-нибудь играли, то беззлобно вздорили, то смешили друг друга так, что Юань забывал обо всем, кроме смеха. Поначалу он робел рядом с ней и только сдержанно улыбался, и душа его была стеснена и не могла свободно излиться. Его так долго учили, что он должен быть серьезен, должен двигаться медленно, с достоинством и хранить полную невозмутимость, а на любые вопросы отвечать обдуманно и взвешенно, что теперь он не понимал, как ему быть с этой озорной девчонкой, которая смеялась над ним и дразнила его, придавая степенное выражение своему сияющему личику, отчего оно сразу вытягивалось, как его собственное лицо, и даже госпожа не могла сдержать улыбки при виде этого зрелища. Конечно, Юань смеялся – пусть поначалу и не знал, нравятся ему насмешки сестры или нет, потому что раньше никто над ним не потешался. Но Ай Лан не давала ему спуску. Она не успокаивалась, покуда он не отвечал на ее колкость, и только что не кричала «Браво!», если ему удавалось придумать смешной ответ.
Однажды она заявила:
– Матушка, наш мудрый старец впадает в детство, точно-точно! Мы еще сделаем из него мальчишку. Я знаю, как надо поступить: купим ему заграничных нарядов, я научу его танцевать, и он будет иногда ходить со мной на танцы!
Однако это было уже чересчур, на такое веселье Юань согласиться не мог. Он знал, что Ай Лан часто позволяет себе такие чужеземные утехи, которые называются танцами, и он порой видел на улицах ярко освещенные изнутри дома, где люди танцевали, но зрелище это всегда заставляло его опустить взгляд, таким оно казалось непристойным. Чтобы мужчина так близко прижимал к себе чужую женщину, не жену… Да если бы и жену, все равно выделывать такое на виду у всех, по его мнению, было неправильно. Столкнувшись с его неожиданным упрямством, Ай Лан тоже заупрямилась и начала настаивать, чтобы он пошел с ней. Тогда он стыдливо опустил глаза и сказал в свое оправдание:
– Я никогда не смог бы плясать. У меня слишком длинные ноги.
– Подумаешь! У некоторых чужеземцев ноги еще длиннее твоих, и ничего, прекрасно пляшут. Минувшим вечером я танцевала с белым мужчиной в доме Луизы Лин, и клянусь тебе, мои волосы то и дело застревали в пуговице у него на пупке, а все же он танцевал, как высокое дерево на ветру! Нет, придумай лучше другую отговорку, Юань!
Он не посмел назвать ей истинную причину. Тогда она засмеялась и, погрозив ему указательным пальчиком, сказала:
– Я знаю, почему ты не хочешь идти! Думаешь, все девицы влюбятся в тебя по уши, а ты боишься любви!
Тут госпожа мягко произнесла:
– Ай Лан, Ай Лан! Не дерзи, дитя мое!
Юань сдавленно засмеялся и переменил тему.
Однако Ай Лан не могла просто так это оставить и каждый день восклицала:
– Ты не отвертишься, Юань, я еще научу тебя танцевать!
Многие ее дни были настолько полны развлечений, что, прибегая с учебы, она бросала книги, переодевалась в платье какой-нибудь более веселой расцветки и опять убегала – смотреть спектакль или «картину», где люди двигались и говорили, как в жизни, но даже в такие занятые дни она улучала минутку-другую, чтобы подразнить Юаня, грозя, что завтра или послезавтра возьмется за него всерьез и ему пора готовить свою душу к любви.
К чему все это могло привести между ним и Ай Лан, Юань не представлял, потому что он до сих пор боялся хорошеньких болтливых девушек, которые приходили и уходили с Ай Лан и которых, хоть та и представляла их брату и говорила: «Это мой брат Юань», он до сих пор почти не знал и не отличал друг от друга, так они были похожи и так хороши собой. Юань страшился чего-то глубокого и потаенного в себе, некой тайной силы внутри себя, которую могли пробудить в нем эти легкие беспечные ручки.
Однажды произошло нечто, что помогло Ай Лан в осуществлении ее коварных замыслов. Как-то вечером Юань вышел из своей комнаты и спустился к ужину. Внизу уже сидела госпожа, которую он теперь называл матерью. В столовой стояла полная тишина, так как Ай Лан не было дома. Это не удивило Юаня, поскольку они с госпожой часто ужинали вдвоем, пока Ай Лан развлекалась с друзьями. Однако в тот вечер, стоило Юаню устроиться за столом, госпожа своим тихим и вкрадчивым голосом заговорила:
– Юань, я уже давно хочу обратиться к тебе с одной просьбой, но, зная, как ты занят и как тебе не терпится изучить свои книги, как рано ты встаешь и как тебе нужен сон, я не осмеливалась это сделать. Так вышло, что мои возможности в отношении одного дела исчерпаны. Я нуждаюсь в помощи, и, поскольку все это время я относилась к тебе как к родному сыну, я прошу тебя о том, о чем не могу попросить никого другого.