Вот теперь Юань удивился не на шутку, ибо госпожа всегда была так спокойна и уверена в себе, в своих силах и своем здравомыслии, что как будто и не нуждалась ни в какой помощи. Он поднял глаза от миски с едой и, недоумевая, сказал:
– Конечно, мама, я все для вас сделаю, ведь с самого первого дня моего приезда вы делали для меня больше, чем родная мать. Вы окружили меня такой заботой и столько сделали для меня, что о большем нельзя и просить.
Госпожа была так растрогана его добрым голосом и взглядом, что на миг забыла о своей напускной степенности. Губы ее задрожали, и она произнесла:
– Речь пойдет о твоей сестре. Всю свою жизнь я посвятила этой девочке. Поначалу я грустила, что у меня родился не мальчик. Мы с твоей матерью зачали почти одновременно, а потом твой отец ушел на войну, и к его возвращению мы обе родили. Не могу выразить словами, Юань, как мне хотелось, чтобы ты был моим. Отец твой на меня даже не смотрел. Я всегда чувствовала в нем способность к сильному чувству – у него удивительное, глубокое сердце, но никому еще не удавалось завоевать его, кроме тебя. Не представляю, почему он так ненавидит женщин. Но я знала, как он мечтает о сыне, и все месяцы его отлучки я говорила себе, что если рожу мальчика – я не глупа, Юань, в отличие от большинства женщин, ибо отец передал мне все, что знал, – я думала, что тогда он присмотрится ко мне и увидит мое сердце, и сможет утешиться мною и той мудростью, что во мне есть. Но нет, для него я была всего лишь женщиной, которая могла родить ему сына, а родила дочь. Когда он вернулся домой с победой, то сразу кинулся к тебе, Юань, спящему на руках у матери-крестьянки. Я нарядила Ай Лан, как мальчика, в смелые красные и серебряные одежды, и она была очаровательной малышкой. Но он на нее даже не взглянул. Снова и снова я посылала ее к нему под тем или иным предлогом или приводила ее сама, ведь она была так умна и развита не по годам – мне так хотелось, чтобы он это увидел! Но в нем засело какое-то странное предубеждение ко всему женскому полу. Он видел лишь то, что она – девочка. Наконец, не находя себе места от одиночества, я решила покинуть дом Тигра – не демонстративно, а под предлогом, будто хочу дать образование дочери. Я была уверена, что смогу дать Ай Лан все, что получил бы мой сын, и постараюсь развеять предрассудки, связанные с женским уделом. Твой отец был щедр, Юань, он посылал нам деньги, и мы ни в чем не нуждались. Вот только ему было безразлично, жива я или мертва, и что сталось с дочерью… Я помогаю тебе не ради него, сын мой, а ради тебя.
Она обратила на него печальный и глубокий взгляд, и Юань поймал этот взгляд, и смутился, потому как ему открылись истинные мысли и чувства госпожи; от смущения от потерял дар речи, так как она была много старше. Госпожа продолжала:
– Я посвятила Ай Лан всю свою жизнь. Она была чудесным веселым ребенком. Я думала, что ее ждет величие – она станет великим художником или поэтом, а может, талантливым врачом, как мой отец, ведь в нашей стране теперь и женщины становятся врачами, или возглавит какое-нибудь современное женское объединение. Мне казалось, моя единственная и ненаглядная дочь должна добиться того, чего могла бы добиться я сама – стать ученой, мудрой и прочее. Сейчас я иногда беру в руки заброшенные ею учебники и плачу: сколько в них того, что я уже не в силах постичь… Однако теперь я понимаю, что великой Ай Лан не станет. Ее единственный дар – это смех, обаятельность, хорошенькое личико и умение покорять сердца людей. Работать по-настоящему она не способна. Она ничего не любит, кроме развлечений. Она добра, но ее доброте не хватает глубины. Она добра лишь потому, что жизнь приятнее, когда она добра. О, поверь, Юань, я не жду от нее многого и знаю ее слабые стороны, как скульптор знает материал, из которого ваяет. Я не питаю ложных надежд. Мои мечты давно рухнули. Сейчас я хочу лишь одного: выдать ее за достойного человека. Ей нужно замуж, Юань. Она не сможет жить одна, о ней должен заботиться мужчина. А поскольку с самого детства она росла на свободе, то и мужа выбрать она должна сама, мой выбор ее не устроит. Она своевольна, и я очень боюсь, что она влюбится в неразумного юнца или выскочит за богатого старого дурня. Ей не чужда некоторая извращенность: было время, когда она присматривалась к чужеземцу и почитала за честь, когда ее видели в его обществе. Но этого я больше не боюсь. Теперь у нее новое увлечение. Кажется, она влюблена в мужчину и проводит с ним все свое время. Я не могу следить за ней и не доверяю ни ее двоюродному брату, ни его жене. Юань, окажи мне милость, как-нибудь вечером составь ей компанию и удостоверься, что ей ничего не грозит.
Она говорила очень долго, и тут в столовую вошла Ай Лан, уже принарядившаяся и готовая идти на танцы. Она была в длинном темно-розовом платье с серебристой отделкой и коротким воротником-стойкой по последней моде, на ногах сверкали серебристые заграничные туфельки на высоком каблуке, а шея казалась гладкой и золотисто-белой, как у ребенка; короткие рукава едва прикрывали плечи и оголяли красивые белые руки, тонкие, но не костлявые, одетые в нежнейшую и мягчайшую плоть. На ее запястьях, по-детски тонких и по-женски округлых, сияли узорчатые браслеты из серебра, а на средних пальчиках рук – серебряные кольца с нефритом. Завитые волосы, блестящие и черные, как агат, она уложила вокруг очаровательного накрашенного лица. На плечах ее лежало манто из пушистого белого меха. Войдя в комнату, Ай Лан откинула манто с плеч и с улыбкой поглядела сперва на Юаня, а затем на мать, прекрасно отдавая себе отчет, как она хороша и невинно-горделива в своей красоте.
Оба подняли головы и невольно залюбовались ею, и Ай Лан, заметив это, хихикнула и издала восторженно-победный возглас. Это привело ее мать в чувство, и она тихо спросила:
– С кем ты сегодня идешь, дитя мое?
– С другом Шэна, – весело отвечала Ай Лан. – Он писатель, мама, его истории нынче очень популярны! У Ли Ян!
Это имя в самом деле было на слуху у Юаня. У Ли Ян писал сказки в западном духе, очень нескромные, свободолюбивые и полные рассуждений о любви между мужчиной и женщиной, часто с трагичным финалом. Юаню, конечно, было любопытно познакомиться с таким писателем, хотя его истории он читал втайне и при этом все равно сгорал от стыда.
– Ты как-нибудь возьми с собой Юаня, дитя мое, – мягко проговорила госпожа. – Он заучился, я считаю. Можно иногда и развеяться с сестрой и двоюродными братьями.
– Конечно, Юань, я жду не дождусь! – вскричала Ай Лан, широко улыбаясь и сверкая большими черными глазами. – Только сперва нужно купить тебе подходящую одежду. Мама, заставь его купить заграничное платье и туфли! Танцевать куда удобнее, когда ноги не путаются в полах халата. Обожаю, когда мужчины одеваются в заграничное, завтра же пойдем и купим ему все-все необходимое! Ты ведь не так уж дурен собой, Юань, и в заграничном платье будешь выглядеть не хуже других. Я обязательно научу тебя танцевать, братик. Начинаем завтра же!
Тут Юань покраснел и покачал головой, но без прежней решимости, потому что понял просьбу госпожи и не мог отказать. Она была так добра к нему, и вот ему наконец представилась возможность ее отблагодарить! Тут Ай Лан воскликнула:
– А что же ты будешь делать, если не научишься танцевать? Сидеть в одиночестве за столом? Мы, молодые, все танцуем!
– Да, такова нынешняя мода, Юань, – с тихим вздохом произнесла госпожа. – Очень странная и сомнительная мода, пришедшая к нам с Запада. Мне она тоже не по душе, я не вижу в этих танцах ничего хорошего, но что поделать?
– Мама, ты такая странная и старомодная, но все же я тебя обожаю! – со смехом сказала Ай Лан.
Не успел Юань ответить, как дверь открылась, и вошел Шэн, одетый в черный заграничный костюм, а с ним – еще один мужчина, тот самый писатель, и хорошенькая девушка в точно таком же наряде, как у Ай Лан, только зелено-золотом. Впрочем, для Юаня все современные девушки выглядели одинаково: все они были накрашены, все стройны и легки, как дети, все с одинаковыми звонкими голосками и все постоянно перемежали свою речь восторженными или обиженными возгласами. Словом, на девушку Юань внимания не обратил, он глядел только на знаменитого писателя – высокого, холеного, с крупным гладким лицом, бледным и очень красивым: узкие красные губы, черные раскосые глаза, прямые черные брови. Однако первым делом Юань заметил его руки, которые постоянно двигались, даже когда он молчал; кисти были крупные, но по-женски округлые, с длинными пальцами, заостренными на кончиках и пухлыми у основания, благоухающие, лоснящиеся от масел и смуглые – чувственные руки, ибо когда Юань стиснул одну в знак приветствия, та будто растаяла и растеклась теплом промеж его пальцев, и Юаню стало тошно.
Ай Лан и писатель обменялись пылкими взглядами, и своим взглядом он красноречиво сказал ей все, что он думает о ее красоте. Мать, заметив это, помрачнела.
– Видишь, Юань, почему я волнуюсь? – тихо спросила она. – Этот мужчина уже женат. Я знаю. Я спросила Шэна, и тот поначалу отнекивался, но потом все-таки признался, что в наши времена, если жену мужчине по старинке выбирали родители, то ему незазорно ухаживать за другими девушками. Что ж, пусть ухаживает, но только не за моей дочерью, Юань!
– Я пойду, – кивнул Юань, и теперь он мог забыть о своих опасениях, потому что делал это ради госпожи.
Вот как получилось, что Юаню купили заграничное платье, и Ай Лан с матерью пошли вместе с ним в заграничное ателье, где портной долго снимал с него мерки и разглядывал его фигуру, а после выбрал тонкую черную материю для выходного костюма и более грубую, темно-коричневую, для костюма повседневного. Затем Юаню купили кожаные туфли, шляпу, перчатки и прочие мелочи, какие носят господа за границей, и все это время Ай Лан щебетала, смеялась и трогала своими порхающими ручками то одно, то другое, и склоняла голову набок, и глядела на Юаня, раздумывая, в каком наряде он будет краше всего, пока Юань, сгорая от стыда, тоже не начинал смеяться, и в такие минуты ему было весело, как никогда в жизни. Речи Ай Лан смешили даже продав