На этой улице работали продажные женщины для бедных, и оттого по ней ходило много плохо одетых мужчин, и здесь часто бывали молодые рабочие, и никто не делал им замечаний, потому что все знали, что это за место. Вот по такой-то улице Мэн и повел Юаня. На крики зазывал и прочий шум он не обращал никакого внимания. Мэн хорошо знал эти места и даже не видел потаскух, выскакивающих из всех дверей на поиски клиентов. Если какая-нибудь продажная женщина слишком долго держалась за его рукав, он стряхивал ее руку, словно назойливое насекомое. Лишь когда одна проститутка вцепилась в Юаня, Мэн закричал:
– А ну отпусти! Мы уже знаем, куда нам нужно!
И он зашагал дальше, а Юань радостно поспешил следом, потому что продажная женщина была безобразной, грубой и старой, и ее насмешливые ласки и приставания напугали его.
Затем они постучали в дверь нужного дома, и их впустила другая женщина. Мэн поднялся по лестнице и вошел в комнату, где их ждали около пятидесяти молодых парней и девушек. Когда они увидели, что их вожак привел с собой Юаня, все тихие разговоры смолкли, и на миг повисла недоверчивая тишина. Но Мэн сказал:
– Ничего не бойтесь. Это мой двоюродный брат. Я уже говорил вам, что жду, когда он наконец примкнет к нашим рядам, ибо от него может быть большая польза нашему делу. У его отца есть армия, которая однажды нам пригодится. Раньше Юань не хотел бунтовать. Он не понимал как следует, зачем это нужно, но сегодня он убедился, что я говорил правду и что его собственный отец – враг ему, и все остальные отцы – враги нам. Теперь он готов. Он возненавидел родного отца, и теперь он готов.
Юань, молча слушавший речь брата, оглядел горящие лица парней и девушек. Лица всех присутствующих одинаково горели, даже самые бледные и красивые, и глаза у молодых людей были одинаковые. От слов Мэна и от этих взглядов сердце его на миг дрогнуло… Так ли он ненавидит родного отца? Ненависть его отчего-то утихла. Он мысленно запнулся на этом слове… Скорее, он ненавидел то, что отец делал… Да, очень многие его поступки вызывали в нем ярость. В этот миг замешательства кто-то поднялся ему навстречу из темного угла, подошел и протянул ему руку. Он сразу узнал эту руку и, подняв глаза, увидел знакомое лицо. Это была та самая девушка, и она сказала своим странным красивым голосом:
– Я знала, что однажды ты к нам придешь. Что появится причина, которая заставит тебя к нам прийти.
Увидев это радостное лицо, услышав этот голос и почувствовав прикосновение ее руки, Юань почувствовал такую радость и такое тепло, что в памяти заново возникли все ужасы, которые совершал его отец. Да, раз тот готов совершить столь чудовищный поступок – женить сына на незнакомой женщине, – то он в самом деле его ненавидит. Юань схватил девушку за руку. Его захлестнула безудержная радость от того, что она любит его. Эта девушка здесь, она держит его за руку, а значит он – один из них! Юань быстро окинул взглядом собравшихся. Все они здесь, и все они молоды и свободны! Мэн по-прежнему что-то говорил. Никому из ребят не показалось странным, что парень и девушка держатся за руки, потому что здесь все были свободны. Мэн закончил свою речь такими словами:
– Я ручаюсь за этого человека. Если он нас предаст, я тоже готов умереть. Я отвечаю за него головой.
И тут девушка вывела Юаня вперед, все еще держа его за руку, и сказала:
– Я тоже за него отвечаю!
Так она связала его с собой и своими товарищами. Юань не возразил и дал клятву верности революционному обществу. Мэн провел лезвием маленького ножа по его пальцу, и во всеобщей тишине Юань скрепил свою клятву кровью: окунул кисть в кровь и поставил свое имя под написанным от руки текстом клятвы. После этого все встали и приняли его в свои ряды, и вместе поклялись служить правому делу, и дали Юаню вещь, которую он должен был хранить у себя в знак принадлежности братству, и он наконец стал их братом.
Юань стал узнавать то, о чем раньше даже не догадывался. Он обнаружил, что братство молодежи этого города связано со многими другими, и сеть их опутывает множество провинций той страны и множество городов, особенно на юге, а центральный штаб находится в большом южном городе, где находится военная школа. Из центра постоянно приходили тайные послания и приказы. Мэн умел получать и расшифровывать эти послания, после чего его помощники созывали всех членов братства и Мэн рассказывал им, что нужно делать, как устроить забастовку или составить манифест, и одновременно с ним то же самое делали другие ячейки, и так молодежь всей страны тайно объединилась ради общей цели.
Каждая встреча таких братств была шагом на пути к исполнению великого плана будущего, и план этот на самом деле не казался Юаню таким уж новым. Примерно такие же речи он слушал всю свою жизнь. Когда он был маленьким, отец говорил: «Я свергну правительство и приведу свой народ к величию. От меня пойдет новая династия». Такие мечты были по молодости у Тигра. А потом воспитатель Юаня втайне от отца стал учить его: «Мы свергнем правительство и возродим народ…» Потом ему говорили так в военной школе, а теперь и тут. Однако для многих этот призыв был внове. Сыновья купцов и учителей, сыновья простых тихих людей, те, кому опротивела обычная скучная жизнь, с радостью подхватили этот клич. От разговоров о возрождении народа, о новом величии Китая, о непримиримой войне с чужеземным влиянием каждый молодой человек волей-неволей начинал мечтать о славе и воображал себя будущим правителем, государственным деятелем или генералом.
Однако Юаню было не впервой слышать такие призывы, и он не всегда мог выкрикивать их так же громко, как остальные, и порой донимал своих товарищей неудобными вопросами: «И как же мы этого добьемся?» Или: «Как мы спасем страну, проводя все время на шествиях и ничему не учась?»
Через некоторое время он научился помалкивать, потому что остальные не желали терпеть подобные разговоры, а Мэну и девушке крепко доставалось, когда Юань не делал того же, что и они, и Мэн отводил брата в сторону и говорил ему с глазу на глаз:
– Ты не вправе оспаривать приходящие сверху приказы. Мы должны их выполнять, ибо только так мы можем подготовиться к великому будущему, которое уже не за горами. Я не могу позволить тебе задавать подобные вопросы, потому что остальным это не позволено, и они станут судачить и обвинять меня в кумовстве.
Даже тогда Юаню пришлось проглотить невольно родившийся внутри вопрос: разве это свобода, если он все равно должен выполнять чьи-то невразумительные приказы? Он сказал себе, что свобода будет потом и что другого выхода все равно нет, поскольку отец никогда его не освободит и он уже повязан с этими людьми.
Он стал прилежно исполнять возложенные на него обязанности. Готовил к шествиям флаги, составлял письменные обращения к учителям по разным поводам, потому что у него был самый понятный и красивый почерк, и не ходил на занятия в дни забастовок, если учителя не выполняли требуемого, однако втайне изучал пропущенные темы сам, по учебникам, а еще ходил по домам работяг и раздавал им листовки, в которых говорилось, что их угнетают, что хозяева-богачи мало им платят и наживаются на их труде – словом, все то, что они и так знали. Эти мужчины и женщины не умели читать, и Юань читал им вслух, а они охотно слушали и потрясенно переглядывались, приходя в ужас от того, что их притесняют даже сильнее, чем им казалось. То и дело кто-нибудь из рабочих восклицал: «Да-да, наши животы никогда не бывают полны так, нам бы хотелось!» Или: «Да, мы гнем спину день и ночь, а наши дети все равно голодают!» Или: «Ничего не изменится к лучшему. Как с нами обращались сегодня, так будут обращаться и завтра, и всегда, и каждый день мы будем съедать все, что заработали». И они глядели друг на друга в ужасе и отчаянии, сознавая, как жестоко с ними обходятся богачи.
Юань смотрел на них и не мог не сочувствовать им, потому что с ними действительно обходились жестоко, и дети их были не сыты, а бледны, изморены голодом и работали на заграничных фабриках по много часов в день и часто умирали там, и всем было все равно, даже их родителям, потому что детей у бедняков всегда рождалось слишком много – больше, чем те могли прокормить.
При всей своей жалости к бедным Юань с радостью покидал их жилища, потому что там всегда стояла сильнейшая вонь, а нос его был изнежен. Казалось, этот запах преследовал его всюду, даже дома. Сидя в тишине своей комнаты над учебниками, он поднимал голову и ощущал его. И даже в увеселительных домах вонь бедных кварталов не покидала ноздрей Юаня. Она пробивалась сквозь духи женщины, с которой он танцевал, и сквозь ароматы тонких, искусно приправленных кушаний на столах. Она проникала всюду, и он ненавидел ее всей душой. И опять что-то сжималось в душе у Юаня, мешая ему целиком посвятить себя какому-либо делу, ибо в каждом деле обязательно находилась одна неприятная мелочь, охлаждавшая его чувства, и он стыдился своего малодушия, и по тому, как брезгливо сжималось его сердце от запаха бедняков, понимал, что оно не горит делом революции.
Была и другая забота, нередко повисавшая облаком между ним и остальными членами братства и затмевавшая собой великую цель. Юаня беспокоила та девушка. С тех пор, как он примкнул к братству, она как будто уверилась, что теперь он принадлежит ей, и не давала ему проходу. Среди тех молодых ребят были и другие пары, потому что революционная молодежь отличалась свободными нравами, и такие отношения не порицались. Влюбленные называли друг друга товарищами, и связь между двумя людьми длилась столько, сколько им хотелось. Поэтому девушка решила, что однажды Юань начнет жить с ней.
И вот ведь странное дело: если бы Юань не стал революционером и продолжал жить приятными мечтами, лишь изредка видясь с девушкой в классе и иногда прогуливаясь с ней до дома, тогда ее дерзость, дивный голос, откровенный взгляд и разгоряченные ладони могли бы в конце концов соблазнить его своей странностью и непохожестью на других девушек, с которыми его знакомила Ай Лан. Ибо Юань был очень робок с девушками и настолько застенчив, что дерзость в самом деле могла его пленить.