Однако теперь он виделся с девушкой каждый день, и она была всюду. Она решила, что он принадлежит только ей, и поджидала его после занятий и уходила домой вместе с ним. Остальные видели это и начали потешаться над Юанем, крича: «Она ждет… Ждет! Ты не отвертишься!» И всюду ему в спину летели непотребные шуточки.
Поначалу Юань делал вид, что не слышит их, а если не услышать было нельзя, вымученно улыбался, краснел и пытался задержаться в школе или незаметно сбежать. Он не мог просто подойти к ней и прямо сказать: «Мне надоело, что ты все время меня поджидаешь». Нет, он вынужден был делать вид, что рад ей, а на тайных встречах братства она всегда занимала ему место рядом с собой, и остальные считали, что они вместе во всех смыслах этого слова.
Но это было не так. Юань не смог полюбить девушку. Чем больше они виделись и чем чаще она брала его за руку – а теперь она делала это постоянно, и долго стискивала его руку, не скрывая своего влечения, – тем меньше она нравилась Юаню. Однако он понимал, что должен ценить ее чувства, потому что она была преданна и любила его искренне, и порой он действительно пользовался ее преданностью, хотя ему и было совестно это делать: когда Юаню поручали дело, которое ему не нравилось, она сразу замечала его нежелание и заявляла, что хочет сделать это сама. Благодаря ей он часто занимался тем, что ему нравилось: составлял письма или ехал в деревню к крестьянам, вместо того чтобы обходить зловонные бедняцкие кварталы города. Словом, Юань не хотел сердить девушку, потому что ценил ее помощь, однако ему хватало порядочности стыдиться своего поведения, ведь он, не в силах полюбить ее, все же принимал ее услуги.
Чем больше он отказывал девушке – хотя не осмеливался говорить о своих чувствах вслух, – тем жарче становилась ее любовь, и однажды, как оно и бывает в подобных случаях, им все же пришлось поговорить по душам. В тот день Юаня отправили в одну деревушку, и он хотел отправиться туда один, а на обратном пути проведать свой участок. Из-за постоянной занятости в братстве он теперь работал на земле куда реже, чем хотел бы. То был прекрасный день в конце весны, и Юань решил пройтись до деревни пешком, а там посидеть и поболтать с крестьянами, раздать им тайком свои буклеты, а затем вернуться восточной дорогой через свой участок земли. Ему нравилось разговаривать с крестьянами, и очень часто он делал это не для того, чтобы склонить их на свою сторону, а просто для удовольствия, как разговаривал бы с любым другим человеком. Он внимательно слушал, когда они говорили: «Слыханное ли дело – чтобы кто-то отнял землю у богатых и отдал ее нам? Вряд ли так можно сделать, молодой господин. Если хотите знать нашу волю, то лучше бы вы этого не делали, иначе нас же потом и накажут. Мы всем довольны. По крайней мере мы знаем, какие нас поджидают беды и что с ними делать – беды эти давние и известные». Часто оказывалось так, что в деревне выступали за перемены только те, у кого вовсе не было земли.
И вот, когда Юань собирался провести очередной день в таком приятном одиночестве и мечтаниях, та девушка подошла к нему и уверенно сказала:
– Я пойду с тобой и буду говорить с женщинами.
Юань не желал брать ее с собой сразу по нескольким причинам. При ней ему приходилось пылко и громко вещать о необходимости революции, а он не любил таких пылких речей. Еще он опасался, что она, оставшись с ним наедине, захочет до него дотронуться. Вдобавок он не сможет на обратном пути проведать свой участок, потому что там будет его сосед-крестьянин, а ему он еще не рассказывал, что стал революционером, и не хотел, чтобы тот догадался. Кроме того, он не желал показывать девушке свою любовь к земле и растениям, которые выросли из посеянных им семян, боясь, что она не оценит его странной старомодной любви к таким вещам. Нет, он не боялся ее смеха – смеяться она не умела, – но она была остра на язык и презрительно относилась ко всему, чего не понимала.
Однако избавиться от нее Юаню не удалось. Она устроила все так, чтобы Мэн поручил ей это дело, и она не могла ему отказать. Они вышли вдвоем, Юань шел молча и держался своей стороны дороги, а если девушка начинала к нему приближаться, он тут же решал, что на другой стороне дорога ровнее и идти там легче. Все это время Юань чувствовал, как в ней растет страсть, и его охватывал ужас. И вот они подошли к перекрестку, на котором кто-то давным-давно высадил ивы. Они были старые, их ветви часто обрезали, и оттого они с каждым годом становились гуще и выше, так что над дорогой образовался плотный тенистый полог. Когда Юань с девушкой проходили через это уединенное тихое место, он вдруг почувствовал, как ему на плечи легли девичьи руки. Она развернула его к себе, прижалась к нему и, разрыдавшись, закричала:
– Я знаю, почему ты не можешь меня полюбить!.. Знаю, куда ты ходишь по вечерам… На днях я за тобой проследила и видела тебя с сестрой, вы вошли в большой светлый дом, и там было много красивых женщин. Они нравятся тебе больше, чем я… С одной из них ты танцевал… Она была в розовом платье цвета персика… Я видела, как эта бесстыжая на тебя вешалась…
Действительно, Юань по-прежнему иногда ходил с Ай Лан на танцы, поскольку ни госпоже, ни сестре он не признавался, что стал революционером. И хотя теперь он часто ссылался на свою занятость и гораздо реже посещал увеселительные дома, чем прежде, все же иногда ему приходилось составлять компанию Ай Лан, иначе та заподозрила бы неладное, да и госпожа по-прежнему хотела, чтобы он присматривал за сестрой. Когда девушка прорыдала эти слова, он вспомнил, что позапрошлой ночью в самом деле ходил с Ай Лан на день рождения ее лучшей подруги, который проходил в большой заграничной гостинице, и он танцевал с именинницей в просторном зале с высокими стеклянными окнами, выходившими на улицу, и, конечно, девушка могла без труда отыскать его среди других гостей, ведь она знала, кого искать.
Юань окаменел и в сердцах проговорил:
– Я ходил туда с сестрой, нас пригласили на праздник! И…
Тут девушка почувствовала, как он похолодел под ее горячими ладонями, отшатнулась и закричала, разъярившись даже сильнее, чем он:
– Да, я тебя видела! Ты обнимал ее и не боялся ее трогать, а от меня шарахаешься, как от змеи! И что же, по-твоему, будет с тобой, если я расскажу остальным, что все свободное время ты проводишь в обществе наших врагов, ненавистных богачей, с которыми мы боремся? Твоя жизнь – в моих руках!
Она была права, и Юань это знал. Однако он ответил тихо и с насмешкой в голосе:
– Так-то ты хочешь завоевать мою любовь? Вот такими разговорами?
Тогда она вновь кинулась ему на грудь и, ослабев, тихо заплакала, и взяла его за руки, и силой прижала их к себе, и Юаня растрогали ее тихие слезы. Когда она наконец проговорила: «Ты завоевал мое сердце, но раз ты не хочешь моей любви, я не пойду против твоей воли. Знай, что прежде ни один мужчина не был мил моему сердцу… А теперь я бессильна и скорее предам братство, чем предам тебя… Вот как я порочна и слаба…» – Юаня охватила жалость, и он не стал убирать руки, и они стояли, обнявшись.
Наконец девушка притихла, отстранилась и отошла, вытирая слезы, и они зашагали дальше, только теперь она была печальна и молчалива. Они сделали все, что от них требовалось, и больше в тот день не разговаривали.
Однако теперь и девушка, и Юань знали, что между ними есть это нерешенное дело. И в Юане взыграло болезненное своенравие. Прежде он и не думал присматриваться к подругам Ай Лан, и все эти прелестные дочери богачей с веселыми звонкими голосками и заливистым смехом, гладкой кожей и накрашенными ногтями, в одинаковых разноцветных нарядах и с драгоценными серьгами в ушах, – все они казались ему на одно лицо. Юаню нравилось двигаться в такт музыке, а с партнершей танцевать было еще приятнее, особенно теперь, когда он преодолел свою первоначальную стыдливость.
Однако ревность девушки-революционерки заставила Юаня иначе взглянуть на тех, кто так ее возмущал, и легкий веселый нрав тех девушек стал ему мил, потому что она никогда не бывала весела, и он обнаружил особую прелесть в их беспечности и отсутствии каких-либо стремлений, кроме стремления ко всякого рода удовольствиям. Он выделил из множества девушек двух или трех, которые нравились ему больше остальных. Одна была дочерью престарелого князя, укрывшегося после падения империи в этом городе, девушка тонкая и маленькая, потрясающе пленительная в своей миниатюрности, а другая, женщина постарше, сама положила глаз на юного и свежего Юаня. Хотя она клялась, что никогда не выйдет замуж и посвятит жизнь своему делу – у нее был собственный магазин дамского платья, – кокетничать и забавляться с юношами она любила, и Юань был ей мил, и он отдавал себе в этом отчет. Ее красота, острая, как наточенный клинок, и зеркальный блеск коротких черных волос, тонким слоем краски облекавших ее голову, вызывали в нем томное, пульсирующее блаженство.
То, что он мельком задумывался об этих и некоторых других девушках, заставляло его испытывать чувство вины перед той, что его попрекала. Нрав у революционерки был переменчивый. Она то в сердцах кляла или молила его, то вела себя холодно и презрительно, и Юань, скованный по рукам и ногам этими странными «товарищескими» узами, все же не мог полюбить ее.
Как-то раз, за несколько дней до намеченной отцом свадьбы в далеком городке, он стоял один у окна и думал обо всем этом, и его охватила печаль. Глядя на городские улицы внизу, он с неприязнью вспомнил, что сегодня опять увидится с революционеркой, и мысленно воскликнул: «Я возмущаюсь, что отец лишает меня свободы, и сам же, дурак, позволяю этой девице неволить меня!» Юань был так потрясен этой мыслью, никогда не приходившей ему прежде, – действительно, он сам упускает свою свободу! – что тут же сел и принялся лихорадочно обдумывать, как ему сбежать из этой новой неволи, не менее тягостной, чем прежняя, потому что она была совсем рядом и никто о ней не знал.
А потом он в один миг обрел свободу. Все это время революционное движение на Юге крепло, и наконец роковой час настал. Армия повстанцев вышла из большого южного города и двинулась сквозь сердце страны. Стремительно, как тайфун, налетевший на побережье с южных морей, эти армии захватывали плоть, кровь и истину, и сила их казалась почти сверхъестественной и нечеловеческой, и по всей стране, по всем городам и весям, впереди и позади них шла слава об их силе, могуществе и неуязвимости. Ибо армия эта целиком состояла из молодых юношей и девушек, и в каждом и каждой жила некая тайная сила, и оттого они сражались не так, как солдаты, что военным делом зарабатывают себе на хлеб. Они бились за великое дело, которому посвятили жизнь, и потому были неуязвимы, и наемные солдаты правителей бежали от них, как палые листья, гонимые беспощадным ветром. Впереди этой армии волнами ужаса катились слухи об их силе, бесстрашии, и о том, что смерть не трогает их, потому что они не боятся смерти.