Тогда все переглянулись и сказали:
– Мы терпеливее, выносливее и вдумчивее.
А девушка, топнувшая ножкой, нетерпеливо воскликнула:
– Наше долготерпение – это наша слабость! Лично я ничего терпеть не собираюсь! И всех своих соотечественниц я тоже научу ничего не терпеть. Я никогда не видела, чтобы чужеземки терпели неудобства и унижения, вот почему они добились таких успехов!
А один остряк прокричал в ответ:
– Да-да, у них все терпят мужчины, и нам, пожалуй, стоит у них поучиться, братья!
Все покатились со смеху, как умеют смеяться лишь молодые, а остряк украдкой залюбовался отважной и своевольной девушкой, не собиравшейся никому уступать.
Так проходили дни Юаня и остальных молодых людей на корабле: в величайшем веселье и радостнейшем нетерпении. Они ни на кого не обращали внимания, кроме самих себя, ибо были полны молодой уверенности, самодостаточны и хотели поскорей оказаться дома, зная, что особые таланты каждого из них важны и нужны родине. Впрочем, как бы они ни любовались собой, Юань невольно замечал, что изъясняются они по большей части на чужом языке, а если и заговаривают на своем, то непременно пересыпают речь чужими словами, потому что в их родных языках нет подходящих слов для выражения той или иной идеи. Половина девушек и все парни без исключения были в заграничном платье, и сзади по ним невозможно было определить, какой они национальности. Каждый вечер они танцевали, причем парни плясали с девушками, как это было принято у чужеземцев, и порой они позволяли себе непотребные танцы – щека к щеке и рука в руке. Не танцевал только Юань. В этих мелочах он оставался верен себе и держался в стороне даже от соотечественников, когда те вели себя на чужеземный манер. Он говорил себе, забыв, что и сам раньше так танцевал: «Эти заграничные забавы мне чужды». Но отчасти он сторонился молодежи потому, что не хотел прикасаться к девушкам с новыми взглядами. Он боялся их, потому что они легко протягивали руки мужчинам, а Юань не терпел подобных прикосновений.
Так шло время, и Юань все чаще и чаще задавался вопросами о том, какой ему покажется родина спустя столько лет. В день прибытия он вышел один на нос корабля и оттуда смотрел, как приближается земля. Она бросала длинную тень на океан, которую стало видно задолго до того, как суша показалась на горизонте. Юань опустил взгляд на прозрачные и холодные сине-зеленые океанские воды и увидел в них желтую глиняную полосу – то была почва, которую большая река собирала, бурливо несла через всю страну и с силой выбрасывала в море. Четкая, словно проведенная чьей-то рукой полоса сдерживала любые волны. Юань увидел собственную тень на океанской сини, а потом корабль в одно мгновение перескочил барьер, и вот уже за бортом бурлили желтые волны, и Юань понял, что наконец-то вернулся домой.
Когда позже он решил помыться, поскольку было лето и дни стояли жаркие, из крана потекла желтая вода, и Юань засомневался, стоит ли в ней мыться. Поначалу вода показалась ему нечистой, но потом он сказал себе: «Почему бы и не помыться? Эту воду мутит добрая земля моих предков». И он вымылся, и ощутил свежесть и чистоту.
Затем корабль вошел в устье реки, и по обеим ее берегам потянулась земля, бесстрастная, желтая, невысокая и неприглядная, и на ней стояли невысокие домики того же цвета, и зрелище это никак нельзя было назвать прекрасным, а земле, казалось, было все равно, находят ее люди красивой или нет. Она была такая, как всегда: низкие желтые берега, проложенные реками затем, чтобы подальше отодвинуть море и побольше забрать себе.
Даже Юань видел, что его земля некрасива. Он стоял на палубе среди других людей всякого рода и цвета кожи, и все они глядели на эти новые берега, и Юань услышал чей-то крик:
– Не очень-то здесь красиво, а?
И кто-то ответил:
– Да, в других странах есть горы, на них смотреть приятнее.
Сам он ничего не говорил. Гордый и одинокий, он думал: «Моя страна прячет свою красоту. Она подобна благонравной женщине, которая выходит к чужим людям в строгом одеянии и лишь в стенах родного дома носит яркие платья и украшает руки и уши драгоценными камнями».
Впервые за много лет его мысль сама собой сложилась в небольшое стихотворение, он ощутил потребность записать эти четыре строки, достал из кармана небольшой блокнот – и вот уже стих был готов, и мимолетная радость творчества добавила блеска этому чудесному, полному восторга дню.
Вдруг прямо на плоской равнине впереди выросли высокие башни. Башен этих Юань не видел, когда шесть лет назад покидал страну и очнулся рядом с Шэном на борту корабля. Теперь он смотрел на них с любопытством, как и остальные его попутчики: башни стояли на ровной плоской земле, высокие и сверкающие на жарком солнце, и Юань услышал слова одного белокожего: «Надо же, какой большой и современный город, я и представить не мог, что тут есть такие!» – и с тайной гордостью отметил почтение в его голосе, но сам не сказал ни слова и даже бровью не повел – лишь облокотился на перила и продолжал изучать свою страну.
Не успел он исполниться гордостью, как корабль пришвартовали, и тут же на борт хлынула орда портовых рабочих и носильщиков, желавших подзаработать на пассажирах: взвалить на плечи и снести на берег сундук или саквояж или выполнить еще какую-нибудь нехитрую работу. Со стороны берега к кораблю уже подбирались по палящему солнцу ветхие лодчонки с нищими. Эти нищие причитали, выли и тянули к борту корабля корзины на длинных шестах, и многие из них были больны. Работяги и носильщики сновали по палубам полуголые, потные и грязные, и в своем стремлении заработать грубо расталкивали нежных белокожих женщин в изящных нарядах.
Тут Юань увидел, что эти белокожие женщины шарахаются от мужчин, от грязи, пота и заразы, и устыдился, ибо нищие и носильщики все же были из его народа. Странное дело: хотя ему были неприятны эти брезгливые белокожие женщины, нищие и голые работяги тоже вызывали в нем отвращение, и он мысленно возмутился: «Власти не должны позволять таким людям встречать корабли! Нехорошо выставлять их напоказ. Весь мир первым делом видит именно их, а иные и вовсе не увидят никаких других людей…»
Он решил, что должен исправить это досадное недоразумение, поскольку оно задело его за живое; кому-то это показалось бы сущей ерундой, но только не Юаню.
И вдруг сердце его успокоилось. Он сошел на берег и увидел свою мачеху, а с ней – Ай Лан. Они стояли среди других встречающих, но Юань с великим удовольствием отметил, что ни одна из женщин в толпе встречающих в подметки не годится Ай Лан. Даже здороваясь с матерью и наслаждаясь ее крепким рукопожатием и искренней радостью в ее глазах и улыбке, он все же не мог не видеть, как Ай Лан притягивает взгляды пассажиров, и он радовался, что они видят именно ее, женщину его крови и национальности. Такое зрелище, несомненно, легко затмит дурные воспоминания о нищих и носильщиках.
Ай Лан в самом деле была прекрасна. Когда Юань видел ее в последний раз, он был еще мальчишкой и не мог по достоинству оценить ее красоту. Теперь же, на причале, он убедился, что Ай Лан могла бы стоять в одном ряду с первыми красавицами мира и ни в чем им не уступать.
Она утратила девичье кокетство, придававшее ей сходство с котенком, но стала только краше. Взор ее по-прежнему был ярок и быстр, голос – легок и певуч, однако во всех ее движениях и повадках появилась мягкая, благородная сдержанность, которую изредка нарушал искристый смех. Дивное теплое лицо Ай Лан обрамляли гладкие черные волосы, не завитые, как у некоторых, а прямые и блестящие, словно отполированное эбеновое дерево. В тот день она надела длинное серебристое платье, сшитое по последней моде, с высоким воротничком и короткими рукавами, открывавшими хорошенькие локти. Оно было скроено по фигуре, так что взгляд непрерывно и плавно скользил по безупречным мягким изгибам плеча, талии, бедра и лодыжек.
Юань любовался сестрой с гордостью, и ее безупречный внешний вид утешил его. Вот какие женщины живут в его стране!
Чуть позади матери стояла высокая девица, уже не дитя, но еще и не вполне девушка. Она была не так красива, как Ай Лан, но смотрела на Юаня чистым и полным достоинства взглядом, и, если бы рядом не было Ай Лан, ее вполне можно было назвать красавицей. Высокая и тонкая, она двигалась грациозно и ладно, а черные глаза на бледном овальном лице были глубоки и расположены ровно под бровями, густыми и прямыми. В радостной суете приветствий и объятий никому не пришло в голову представить эту девушку Юаню, но тот сам догадался, кто она: та самая Мэй Лин, что окликнула его в переулке у тюремных врат, увидев его первой. Он молча поклонился ей, и та тоже поклонилась, и Юань отметил, что такое лицо, как у этой девушки, непросто забыть.
Был с ними еще один человек, тот самый писатель по имени У, от которого Юань стерег сестру по просьбе ее матери. Теперь он как ни в чем ни бывало стоял рядом с ними, галантный и светский в своем заграничном платье, с маленькими усиками под носом и блестящими уложенными волосами, которые казались отполированными до блеска. Всем своим видом он давал понять, что имеет полное право здесь находиться. Юань вскоре понял, что это в самом деле так. Когда первые приветствия, восклицания и поклоны остались позади, госпожа взяла Юаня и этого молодого человека за руки и сказала:
– Юань, перед тобой тот, за кого наша Ай Лан выходит замуж. Мы отложили свадьбу до твоего возвращения, ибо таково было желание Ай Лан.
Юань вспомнил, как мачеха относилась к этому мужчине, и удивился, почему она никогда не писала о нем, однако сейчас ему не оставалось ничего, кроме как поздороваться и сказать несколько добрых слов, поэтому он взял гладкую руку писателя, пожал ее по-новому, как принято было на Западе, улыбнулся и произнес:
– Я рад, что смогу присутствовать на свадьбе сестры. Мне очень повезло.
Писатель непринужденно и чуть томно засмеялся, слегка опустил веки и ответил по-английски, с модным тягучим выговором: