Время до свадьбы Ай Лан пролетело незаметно. Праздник обещал быть великолепным и проходил в самой большой и роскошной гостинице города, куда гостям надлежало прибыть за час до полудня. Поскольку отца Ай Лан не было, а старый дядя не мог отстоять долгую церемонию, его место занял старший двоюродный брат, а рядом с невестой стояла, не отлучаясь ни на секунду, ее мать.
Молодые сочетались браком по новому обычаю, совсем не похожему на простые брачные церемонии деда Ван Луна и торжественные свадебные обряды его сыновей, проводимые по заведенному издревле обычаю. Теперь горожане могли женить своих сыновей и дочерей множеством разных способов, как старых, так и новых, но Ай Лан и ее возлюбленный, конечно, настояли на самом современном. Поэтому всюду звучала заграничная живая музыка, стояли цветы, и на одно это ушли сотни и сотни серебряных монет. Гости приходили в самых разных заграничных нарядах, поскольку Ай Лан и жених считали иностранцев своими друзьями. Все они собрались в просторном зале гостиницы. Улицы снаружи были забиты автомобилями, зеваками и попрошайками, которые норовили пролезть к гостинице и выклянчить у гостей пару монет, а то и обчистить чьи-нибудь карманы, хотя всюду стояли охранники, нанятые, чтобы никого не подпускать к дверям и гостям.
Сквозь эту толчею ехали Юань, Ай Лан и ее мать; водитель без конца гудел в клаксон, чтобы ни на кого не наехать. Как только охранники увидели машину с невестой, они тут же ринулись навстречу с криками: «Разойдись! Дорогу!»
Ай Лан сидела в гордом молчании, чуть склонив голову под фатой, закрепленной на голове двумя жемчужинами и тонким обручем, усыпанным благоухающими оранжевыми цветочками. В руках она держала большой пучок белых лилий и мелких белых роз, очень душистых.
Свет еще не видел столь прекрасного создания. Даже Юаня охватил трепет при виде такой красоты. На губах невесты замерла, не в силах вырваться на волю, легкая прохладная улыбка, а под слегка опущенными веками сверкали черным и белым глаза, ибо Ай Лан все знала о своей красоте, и каждое свое достоинство, каждую мелочь она умело подчеркнула и довела до абсолютного совершенства. Толпа мгновенно стихла перед Ай Лан, и, когда та вышла из автомобиля, тысячи глаз жадно вцепились в нее и упивались ее красотой, сперва молча, затем под непрестанное бормотание: «Ах, как хороша!», «Что за диво!», «Никогда не видел такой невесты!» И, разумеется, Ай Лан все прекрасно слышала, но виду не подавала.
Когда она под торжественную музыку вошла в зал, все толпившиеся там гости тоже посмотрели на нее и обмерли от восхищения. Юань прошел первым, встал рядом с женихом и смотрел, как она медленно шествует по проходу, а два ребенка в белых одеждах рассыпают перед ней лепестки роз. Потом ее окружили девушки в разноцветных шелках, и Юань не мог не восхититься вместе со всеми удивительной красотой невесты. Но даже тогда, даже в тот миг Юань, сам того не замечая, постоянно обращал внимание на Мэй Лин, всюду сопровождавшую невесту.
Да, когда свадьба закончилась, когда клятвы были прочитаны и молодые поклонились своим родным и всем гостям, которым полагались поклоны, когда отгремел пир и веселье, а новобрачные уехали в свадебное путешествие, Юань вернулся домой, лег в постель и с удивлением поймал себя на том, что вспоминает Мэй Лин: как та шагала по проходу перед Ай Лан и ничуть не терялась на фоне ослепительной красоты невесты. Юань прекрасно запомнил ее платье – светлое, яблочно-зеленое, с очень короткими рукавами и высоким воротничком; цвет материи подчеркивал точеную бледность решительного лица Мэй Лин, разительно непохожего на лицо Ай Лан и потому приметного. Ее лицо отличали не яркость, не изменчивость, не искристость глаз или улыбки. Нет, благородство его происходило от безупречно высоких скул, одетых упругой чистой кожей, – благодаря такой основе, подумалось Юаню, черты ее не утратят с годами своей силы и чистоты. Сейчас Мэй Лин выглядела старше своего возраста, но со временем прямой нос, высокие скулы и подбородок, резко очерченные губы и прямые, аккуратно приглаженные черные волосы, наоборот, вернут ей молодость. Годы не смогут взять над ней верх. Хотя сейчас она, быть может, излишне серьезна, в зрелости она будет молода.
Юаню запала в душу ее серьезность. Из всех гостей на свадьбе только Мэй Лин и госпожа были серьезны. Да, даже на пиру, когда вина всех сортов лились рекой, а гости за столами сыпали остротами, каких сами от себя не ожидали, когда звенели бокалы и жених с невестой заливались смехом, пробираясь через толпу гостей, даже тогда от внимания Юаня не ускользнула хмурость матери и Мэй Лин. Они приглушенно переговаривались, то и дело отдавали распоряжения слугам, совещались о чем-то с хозяином гостиницы, и Юань, решив, что дело в множестве хлопот и усталости, не придал этому значения и с интересом разглядывал великолепный зал.
Однако вечером, когда праздник закончился и в доме вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шагами слуг, приводивших все в порядок, госпожа сидела в своем кресле в таком угрюмом молчании, что Юаню захотелось как-нибудь поднять ей настроение, и он ласково произнес:
– Ай Лан сегодня была так хороша… Никогда не видел ее такой красивой… Прекраснейшая из женщин!
– Да, она была прекрасна, – бесстрастно ответила госпожа. – Последние три года она слывет первой красавицей среди богатой молодежи этого города… Ай Лан теперь знаменитость. – Помолчав немного, она сокрушенно добавила: – Да, и меня это печалит. Красота стала тяжелым бременем и проклятием для меня и моей бедной дочери. Ей ничего не приходилось делать. Не нужно было работать головой или руками, трудиться. Стоит людям взглянуть на нее, как она тотчас получает все похвалы и блага, которые иным даются тяжелым трудом. Испытание подобной красотой может выдержать лишь очень сильный духом человек, а у моей Ай Лан нет такого духа!
Тут Мэй Лин оторвалась от шитья и тихо, умоляюще воскликнула:
– Мама!
Однако госпожа продолжала, словно не в силах больше выносить горечь и скорбь:
– Я лишь говорю правду, дитя. С ее красотой я сражалась всю жизнь, но проиграла… Юань, ты мой сын. Тебе я могу излить душу. Ты гадаешь, почему я разрешила Ай Лан выйти за этого человека, ведь у меня нет к нему ни любви, ни доверия. Но мне пришлось… Потому что Ай Лан ждет от него ребенка.
Так просто дались ей эти ужасные слова, что у Юаня сердце замерло в груди. Он был еще молод, и его глубоко потряс ужас того, что его собственная сестра… Он стыдливо покосился на Мэй Лин. Та сидела, склонив голову над отрезом материи, который держала в руках, и молчала. Ее лицо не изменилось, лишь стало еще серьезней и неподвижней.
Однако госпожа заметила взгляд Юаня и поняла его. Она сказала:
– Не волнуйся, Мэй Лин все знает. Если бы не она, я не вынесла бы своей жизни. Именно она помогала мне придумать и спланировать все, что нужно было сделать. У меня ведь никого нет, Юань. А она стала настоящей сестрой моей бедной красивой дурочке, и та тоже во всем полагается на нее. Мэй Лин не позволила мне послать за тобой. Как-то раз я подумала, что мне не обойтись без помощи сына, ибо я ничего не смыслю в новых порядках и в том, как надо устраивать развод. Я даже твоему старшему двоюродному брату не призналась, так мне было стыдно. Но Мэй Лин сказала, что надо дать тебе доучиться за границей.
Юань по-прежнему не мог вымолвить ни слова. Кровь прилила к его щекам, и он сидел молча, пристыженный, растерянный – и рассерженный. Госпожа, прекрасно понимая его чувства, печально улыбнулась и сказала:
– Я не посмела сообщить твоему отцу, Юань, который только и умеет, что убивать. Да и будь он другим человеком, я все равно не осмелилась бы ему рассказать. Я столько заботилась об Ай Лан, перевезла ее сюда, дала образование, воспитывала в свободе – и вот к чему это привело! Неужели таковы новые времена? В моей юности за подобный грех карали смертью, причем обоих! А им никакой кары не будет. Они вернутся и будут жить припеваючи, и Ай Лан родит раньше положенного срока, но никто не осудит ее вслух и прилюдно, разве что за глаза, ибо теперь дети часто рождаются раньше срока. Такие настали времена.
Госпожа невесело улыбнулась, и в ее глазах стояли слезы. Тогда Мэй Лин сложила отрез шелка, который шила, воткнула в него иголку и принялась увещевать госпожу:
– Матушка, вы так устали и сами не понимаете, что говорите. Вы все сделали для своей дочери, и ей это хорошо известно, как и всем нам. Идемте отдыхать, я принесу вам бульон.
Госпожа послушалась, словно это было для нее в порядке вещей: встала и вышла из комнаты, с благодарностью опираясь на руку Мэй Лин. Юань провожал их взглядом, по-прежнему не в силах проронить ни слова, так он был потрясен услышанным.
Что же натворила Ай Лан, его собственная сестра?! Так-то она распорядилась своей свободой? Через сестру в его жизнь вновь ворвалось жаркое безумие, от которого он дважды чудом спасался. Юань медленно пошел к себе, растревоженный и вновь обуреваемый противоречивыми чувствами. Казалось, ничто и никогда не давалось ему ясно и просто, ни любовь, ни страдания. Ибо теперь ему было наполовину стыдно за безрассудство Ай Лан, и он считал, что подобное не могло случиться с его сестрой, которой он хотел лишь гордиться, и в то же время Юаня странно влекло к этому сладкому безумию, и хотелось познать его самому. Такой душевный разлад был ему не внове, но в родной стране он столкнулся с ним впервые.
Свадьба закончилась, и Юань понял, что приличия более не позволяют ему откладывать визит к отцу. К тому же теперь ему хотелось уехать, потому что обстановка в доме стала тяготить его. Госпожа вела себя еще тише, чем прежде, а Мэй Лин посвящала все время учебе. За два дня подготовки к отъезду Юань почти не видел девушку. Один раз ему показалось, что она его избегает, и он сказал себе: «Это все из-за того, что мать сказала про Ай Лан. Естественно, такая скромная девушка не могла не принять подобные слова близко к сердцу». И ему понравилась ее скромность. Однако, когда пришло время уезжать на вокзал, чтобы отправиться на север, Юань почувствовал желание попрощаться с Мэй Лин и хотя бы раз увидеть ее перед долгой разлукой, ведь он уезжал на месяц или два. Он даже решил уехать вечером, а не днем, чтобы Мэй Лин успела вернуться из школы и они могли немного поговорить с ней и госпожой за обедом.