Дом разделенный — страница 49 из 66

Голос Тигра сорвался, гнев его утих, и он принялся незряче шарить рукой в воздухе. Стоявший рядом слуга тут же подставил ему чашу с вином и рассеянно забормотал, словно эти слова давно вошли у него в привычку:

– Тише, мой генерал, тише. Не гневайтесь так, не то захвораете.

Он устало переминался с одной дрожащей ноги на другую, потом зевнул и в радостном восхищении уставился на Юаня. Ван Купец на протяжении всего этого рассказа молчал, однако, когда Юань повернулся к нему и хотел сказать несколько вежливых слов в утешение, он с удивлением увидел слезы на глазах старика. Тот молча ухватился за край одного рукава, потом второго, промокнул ими глаза и украдкой провел сухонькой рукой под носом. Юань обомлел, увидев, как этот бездушный старик проливает слезы по убитой жене.

Сын дяди тоже это увидел, и, задумчиво взглянув маленькими глазками на отца, скорбно обратился к Юаню:

– Служанка, которая ее сопровождала, рассказывала потом, что если б госпожа помалкивала и делала, что велено, они не стали бы так торопиться ее убивать. Но та всегда была остра на язык и не умела держать его за зубами, а еще у нее был горячий и вздорный нрав, потому она тут же заорала: «Думаете, я вам отдам свое доброе серебро, сукины дети?!» Да, служанка поняла, к чему все идет, и кинулась бежать, а когда оглянулась, госпожу уже обезглавили. Еще мы потеряли казну, которую они тогда собрали с крестьян, потому что разбойники отобрали у них все до последней монеты.

Так говорил двоюродный брат Юаня, и тихий голос его лился ровно, и слова были одинаково округлые и ладные, словно тело он унаследовал от отца, а язык без костей – от матери. Но все же он был хорошим сыном и любил свою мать: голос его сорвался, и он вышел во двор и покашлял, чтобы облегчить душу, отереть глаза и немного поскорбеть.

Что же до Юаня, то он, не зная, чем себя занять, встал и налил дяде чаю. Он двигался словно во сне и чувствовал себя чужим человеком в этом доме, среди своей родни. Да, он вел недоступную их пониманию жизнь, а их жизнь казалась ему до смерти ничтожной и пустой. Вдруг, сам не зная отчего, он вспомнил Мэри, о которой не думал уже очень давно… Почему именно сейчас она предстала перед его глазами так ясно, словно кто-то открыл дверь, а за нею стояла она – белокожая, голубоглазая, и весенний ветер трепал ее темные волосы? Причем здесь она? Мэри никогда не бывала здесь, и картинки, которые она нарисовала у себя в голове и которыми описывала его родную страну, были всего лишь картинками, не более. Как же хорошо, пылко подумал Юань, глядя на своего отца и родственников, погрузившихся теперь, когда первые радостные минуты встречи остались позади, в свои мысли, – как же хорошо, что он не полюбил ее! Юань окинул взглядом зал. Всюду лежала пыль, которую давно не убирали старые обленившиеся слуги. В швах между плитами на полу росла зеленая плесень, а сами плиты были перепачканы вином, плевками, пеплом и мясным жиром. Сломанные оконные переплеты с раковинами моллюсков заменили бумагой, и та свисала длинными лохмотьями, а по потолочным балкам даже средь бела дня шныряли туда-сюда крысы. Старый Тигр, допив теплое вино, сидел и рассеянно кивал, и его некогда могучее тело стало дряблым и беспомощным. На гвозде у него над головой висел меч в ножнах. Хотя Юань с первого же взгляда приметил отсутствие знакомого металлического блеска на бедре или в руке отца, сам меч он увидел только сейчас. Меч по-прежнему был прекрасен, хоть и прятался в ножнах, и ножны с тонкой резьбой тоже были хороши, несмотря на пыль и выцветшие, обглоданные крысами алые кисти.

О, как он был рад, что не полюбил ту иностранку! Пусть она и дальше тешит себя фантазиями о его стране, пусть никогда не узнает правды!

К горлу Юаня подступили горькие слезы. Неужели все былое и старое навсегда утрачено? Он думал о старом Тигре и о маленьком сморщенном старичке с подлым лицом – дяде, и о его сыне. Эти люди – по-прежнему его родные, и он повязан с ними кровью, которой ему не излить при всем желании. Сколько бы ни мечтал он о свободе, их кровь всегда, до самого последнего дня, будет течь в его жилах.

Очень хорошо, что Юань тогда распрощался с юностью и понял, что отныне должен быть мужчиной и рассчитывать только на самого себя, ибо той же ночью, когда он лежал один в своей прежней комнате, где спал младенцем и мальчиком под охраной солдат, и где сидел в одиночестве, проливая слезы, когда шесть лет тому назад сбежал из военной школы, той же ночью в его комнату прокрался старый верный слуга с заячьей губой. Юань только что улегся спать – отец вечером устроил в его честь небольшой пир и пригласил на него двух своих приближенных, и они допоздна ели и пили вместе. Потом Юань взял отца под руку и отвел в спальню, а после лег сам.

Некоторое время он лежал и прислушивался к непривычным звукам за дверью – ночным звукам маленького городка, где давным-давно сперва разбил становище, а потом и навсегда поселился его отец. Юань думал: «Если бы меня спросили, я сказал бы, что по ночам в этом городке стоит полная тишина». Однако он слышал и лай соседских собак, и плач ребенка, и бормотание голосов за стеной, и одинокие удары храмового колокола, а над всем этим – раздававшийся где-то далеко истошный, то и дело угасающий крик неизвестной женщины, которая искала и все не могла найти заблудшую душу своего умирающего ребенка. Звуки были негромкими, ибо комнату Юаня окружала тишина дворов, но все же отчетливыми, потому что все здесь было ему внове, и он чувствовал себя чужаком в этих некогда родных местах.

Вдруг скрипнула дверь, и показалось пламя свечи. На пороге возник старик с заячьей губой. Он наклонился, осторожно поставил свечу на пол и встал, кряхтя, потому что спина у него давно не гнулась, после чего запер дверь на засов. Юань молча ждал, гадая, зачем тот явился.

Старик, еле волоча по полу свои дряхлые ноги, медленно подошел к Юаню и, увидев, что тот не задернул полог кровати, спросил:

– Вы не спите, молодой господин? Я должен вам кое-что сказать.

Увидев, что у старика подгибаются колени, Юань ласково предложил ему сесть. Однако слуга знал свое место и некоторое время упрямился, прежде чем внять уговорам Юаня и опуститься на табурет рядом с кроватью. Затем он принялся говорить, шипя и свистя рассеченной губой, и хотя глаза у него были добрые и честные, вид его вселял Юаню такое отвращение, что он не мог на него смотреть.

Впрочем, очень скоро Юань забыл о безобразном облике слуги, так его поразило услышанное. Из длинного, путаного и без конца прерывающегося рассказа старика все яснее и яснее проступала суть. Наконец тот положил ладони на свои иссохшие старые колени и громко прошептал:

– С каждым годом, господин, ваш отец брал все больше и больше денег в долг у вашего дяди. Сперва он взял у него очень крупную сумму, чтобы вызволить вас из тюрьмы, юный генерал, а после каждый год брал еще, чтобы вы могли жить в безопасности за границей. Потом он начал распускать солдат и делал это до тех пор, покуда у него не осталось и ста человек. С такой армией воевать он не мог; его бойцы ушли к другим генералам. Одни наемники остались, но разве наемники задержатся там, где не платят? Те несколько человек, что здесь есть, – не солдаты, а бродяги и воры, которые живут у Тигра за еду. Жители города ненавидят их, потому что они ходят по домам и требуют денег. У них есть оружие, поэтому их боятся. Но на самом деле они лишь вооруженные попрошайки. Однажды я рассказал генералу, что они творят, ведь он всегда был порядочным человеком, не позволял своим солдатам брать у людей больше положенного и в мирное время обирать народ. И что же? Он пошел к ним, и рычал, и ревел, и хмурил брови, и дергал себя за бороду, да что им с того, юный господин? Они увидели, какой он старый, как у него трясутся поджилки, и только сделали вид, что испугались, а потом захохотали и снова пошли попрошайничать. Что толку рассказывать генералу об их выходках? Пусть живет себе спокойно. Я подозреваю, он каждый месяц берет деньги у вашего дяди, уж больно часто тот сюда ходит – ясное дело, из-за денег, иначе не ходил бы. Да, дядя ему дает взаймы, потому что деньги у него водятся, а я знаю, что арендаторы ему давно не платят и солдаты тоже не делятся с ним награбленным. Выходит, деньги от дяди.

Юань не мог поверить своим ушам и ответил в великом смятении:

– Но если отец действительно распустил всю армию, а оставшимся солдатам дает только еду, много денег ему и не нужно. К тому же, насколько я знаю, он унаследовал от деда землю.

Тогда старик наклонился к нему поближе и пронзительно зашептал:

– Вся эта земля теперь дядина, ну, или почти дядина – под какой залог Ван Купец стал бы давать ему деньги? И потом, юный генерал, неужели вы думали, что учились за морем бесплатно? Да, он почти ничего не давал вашей родной матери, а сестер выдал замуж за местных купцов, но каждый месяц он исправно посылал деньги второй жене, живущей в приморском городе!

До Юаня вдруг дошло, каким наивным ребенком он был все эти годы. Ему даже в голову не приходило, что отец просто не способен оплачивать все его прихоти. Да, Юань не транжирил деньги, не играл в азартные игры, не тратился на дорогие наряды и не делал ничего из того, что порой позволяют себе дети состоятельных родителей. Однако даже на его скромные нужды у отца ежегодно уходили сотни серебряных монет. Тут он вспомнил шелковые платья Ай Лан и ее свадьбу, да и новый дом мачехи, и ее найденышей. Юань знал, что какие-то деньги ей достались от собственного отца, у которого она была единственным ребенком – стало быть, наследством ее не обделили, – но едва ли этого могло хватить на все.

Тут к сердцу Юаня прихлынула любовь к родному отцу, который за все эти годы ни разу даже не пожаловался на нехватку денег, а исправно брал их взаймы у брата, лишь бы его сын ни в чем не нуждался. И Юань, в одночасье повзрослев, произнес:

– Я очень признателен, что ты мне об этом рассказал. Завтра я увижусь с дядей и двоюродным братом, узнаю у них, что тут творилось, и сколько должен отец… – Тут, словно ему в голову пришла новая неожиданная мысль, он добавил: – Нет, мы с отцом!