Тут госпожа окончательно растерялась, потому что она и представить такого не могла, ибо для нее Мэй Лин была еще ребенком – малюткой, которую она подобрала на улице холодным зимним днем и приютила в своем доме. Глядя на Юаня, госпожа какое-то время помолчала, а потом задумчиво произнесла:
– Она еще юна и полна планов. – Помолчав еще немного, она добавила: – Нам ничего не известно о ее родителях. Не представляю, что скажет твой отец, когда узнает, что я подобрала ее на улице.
Юань с жаром произнес:
– Неважно, что он скажет! Я не стану его спрашивать и отказываюсь связывать себя обычаями предков. Я сам выбираю себе жену.
Госпожа выслушала его слова спокойно, поскольку давно привыкла к подобным речам: Ай Лан нередко приводила те же доводы, да и из разговоров с другими родителями госпожа знала, что сейчас все парни и девушки толковали об одном и том же, а старшие вынуждены были это терпеть. Она лишь спросила:
– С ней ты уже поговорил?
Тут Юаня как подменили: он приуныл и забормотал стыдливо, как влюбленный юнец из прошлого:
– Нет, и я не знаю, с чего начать. – Помолчав, он добавил: – Мне всегда кажется, что ее мысли заняты чем-то другим, более важным. Говорят, девушки иногда сами намекают парням о своих чувствах – взглядом или даже прикосновением… Но только не Мэй Лин.
– В самом деле, – гордо ответила госпожа, – Мэй Лин не из таких.
Тут Юань, несмотря на охватившее его уныние, придумал выход. Пусть госпожа замолвит за него словечко перед Мэй Лин. В конце концов, поспешно заверил он сам себя, так действительно будет лучше. Мэй Лин любит и почитает приемную мать, во всем к ней прислушивается.
Так, несмотря на новые времена и порядки, Юань вдруг принял решение не разговаривать с Мэй Лин сам. Получится, что он отдаст дань традициям и в то же время поступит на современный лад, что наверняка придется по душе его молодой избраннице. Рассудив так, Юань взмолился:
– Вы ведь поговорите с ней обо мне, матушка? Она в самом деле еще юна. Я могу ненароком ее напугать…
Услышав эти слова, госпожа улыбнулась, с нежностью посмотрела на Юаня и ответила:
– Если она захочет выйти за тебя, сын мой, и если твой отец не станет возражать, я буду только рада. Но принуждать ее я не стану. Это единственное, что я отказываюсь делать: принуждать девушку к замужеству. Пожалуй, это единственное подлинное благо, которое новые времена принесли женщинам: теперь их не заставляют вступать в брак.
– Конечно, конечно…
Ему и в голову не приходило, что Мэй Лин придется заставлять. Ведь для девушек совершенно естественно хотеть замуж.
Пока они доедали завтрак и беседовали, в столовую вошла Мэй Лин, свежая и опрятная, в темно-синем шелковом платье, которая она носила на учебу, с аккуратно зачесанными за уши короткими волосами и без всяких серег или колец (Ай Лан без украшений чувствовала себя раздетой и не выходила из дома). Взгляд у нее был спокойный и уверенный, губы нежно очерченные и светло-розовые, а не красные, как у Ай Лан, щеки бледные и гладкие. Хотя у Мэй Лин никогда не бывало румянца, ее золотистая кожа светилась здоровьем, такая она была чистая и светлая. Услышав учтивое приветствие девушки, Юань обратил внимание, что сон помог ей справиться со вчерашним горем, и теперь она с прежним спокойствием и собранностью готовилась к новому дню.
Не успела Мэй Лин сесть и взять себе чашу с едой, как госпожа обратилась к ней с мягкой улыбкой во взгляде и на губах. Юаню вдруг захотелось остановить ее или попросить перенести разговор, любой ценой отложить неизбежное, но сделать это было нельзя, и он сидел молча, потупившись и сгорая от стыда. Его смущение не ускользнуло от внимания госпожи, и в ее глазах вспыхнул тайный огонек.
– Дитя, – обратилась она к девушке. – У меня есть к тебе вопрос. Этот молодой человек, Юань, несмотря на его современные взгляды и желание самостоятельно выбрать себе жену, в последний миг ослаб духом и решил обратиться к традициям, согласно которым юноше для такого дела требуется сваха. Эта сваха – я, а невеста – ты, согласна ли ты выйти за него замуж?
Все это она отчеканила таким дерзким и сухим голосом, что Юань едва не возненавидел ее: хуже способа попросить руки девушки нельзя было и придумать. Любая на месте Мэй Лин испугалась бы.
И Мэй Лин испугалась. Она осторожно поставила чашу на стол, отложила палочки и в панике взглянула на госпожу. Затем очень тихим и глухим голосом она проронила:
– Обязана ли я выходить замуж?
– Нет, дитя мое, – ответила госпожа, и тон ее смягчился. – Не обязана, если сама того не желаешь.
– Тогда я не пойду за него, – с облегчением произнесла Мэй Лин, и лицо ее просияло. Затем она добавила: – У нас есть несколько студенток, которых родители заставляют выйти замуж. Они так плачут, места себе не находят от горя, потому что теперь им придется бросить учебу. Поэтому я так испугалась. Как я вам благодарна, матушка!
И тут Мэй Лин, всегда такая спокойная и сдержанная, вскочила из-за стола, подбежала к госпоже, упала к ее ногам в знак благодарности и послушания и поклонилась ей до земли. Тогда госпожа подняла ее с пола, взяв за руки, и перевела взгляд на Юаня, у которого горячая кровь отлила от лица, и оно сделалось белым. Ему пришлось закусить дрожащие белые губы, чтобы не разрыдаться. Тогда госпожа смилостивилась и спросила Мэй Лин:
– Но ведь тебе нравится наш Юань?
– Да, матушка, он мне как брат, – поспешно ответила та. – Я люблю его как брата. Но замуж я не хочу. Моя мечта – выучиться на врача и работать. Мне еще многому нужно научиться! Все женщины выходят замуж. Я не хочу все свои силы отдавать мужу и детям. Я задумала стать врачом!
Когда Мэй Лин произнесла эти слова, госпожа торжествующе взглянула на Юаня. А тот, переводя взгляд с одной женщины на другую, почувствовал, что они сговорились против него, две женщины сговорились против мужчины, и вынести этого он не мог. Все же было что-то хорошее в обычаях древности, ведь это так естественно для молодой женщины – выйти замуж и рожать детей, и Мэй Лин тоже должна этого хотеть, а раз она не хочет, значит, с ней что-то не так, есть в ней какая-то испорченность, червоточина… Мужское начало восстало в нем, и он в сердцах воскликнул про себя: «Какие же странные пошли нынче девушки! Где это слыхано, чтобы девушка не желала выходить замуж, когда пришло ее время? Очень странно, что девушки этого не хотят… Большая беда для всего народа и следующих поколений!» Ему подумалось, что даже мудрейшие из женщин очень глупы, и, когда он посмотрел в спокойные глаза Мэй Лин, они показались ему не просто спокойными, а холодными и надменными, и он гневно воззрился на обеих женщин. Тогда госпожа очень уверенно ответила за Мэй Лин:
– Она не станет выходить замуж, пока сама того не захочет. Она будет сама распоряжаться своей жизнью, и тебе нужно с этим смириться, Юань.
Обе женщины в своей новообретенной свободе смотрели на него как будто даже враждебно, и старшая держала младшую под руку… Да, ему придется смириться!
Тем же хмурым днем, но позже, Юань покинул свою комнату, где в отчаянии и растерянности пролежал на кровати несколько часов, и отправился бродить по городским улицам. В мыслях его вновь царило смятение. Он рыдал и рыдал, сердце сжималось от настоящей боли, словно его, разгоряченное, окатили ледяной водой и теперь оно не могло биться как следует.
Что же теперь делать? Вновь и вновь спрашивал себя Юань, падая духом. Он брел по улицам, не разбирая дороги, никого не видя, толкаясь и терпя тычки. В конце концов, если его лишили радости, то обязанности никуда не делись. Он по-прежнему обязан выплатить долги отца. Раз невесты у него нет, он сможет целиком посвятить себя труду. Нужно позаботиться о престарелом отце, найти себе работу и жилье и откладывать жалованье. Он исполнит свой долг, говорил себе Юань, чувствуя, что родственники им пользуются, причем самым бессовестным образом.
День клонился к вечеру; обойдя почти весь город, Юань неожиданно проникся к нему ненавистью. Он возненавидел эти чужеземные улицы, чужеземцев вокруг, заграничные наряды, какие носила теперь вся молодежь, и свое собственное заграничное платье. В те минуты он был совершенно уверен, что старые порядки лучше новых, и кричал про себя в ярости, леденея сердцем: «Именно эти проклятые заграничные порядки заставляют наших женщин упрямиться и толковать о свободе, противиться природе и жить, как монахини или куртизанки!» Он с особой злобой вспомнил распущенную дочь хозяйки того дома в чужой стране, где он снимал комнату, и Мэри, охотно подставившую ему губы. С ненавистью глядя на встречных иностранок, он думал, что они тоже во всем виноваты, и бормотал себе под нос: «Я должен уехать из этого города. Я уеду и больше никогда не позарюсь ни на что заграничное и новое, буду жить по-старому у себя на родине! Зачем я вообще уезжал учиться! Лучше бы я остался в дедовом глинобитном доме!»
Вдруг он вспомнил того старого крестьянина, с которым когда-то был дружен и который научил его мотыжить землю. Надо поехать к нему и вновь оказаться среди своих, среди простых людей, не испорченных чужеземцами и чужеземными нравами.
Он тут же сел на автобус и поехал прочь из города, а на конечной вышел и побрел пешком. Он прошел очень много в поисках того клочка земли, который некогда возделывал, и полей того крестьянина. Уже под вечер он добрался до тех мест, ибо деревенские улицы сильно изменились за шесть лет: все они были теперь застроены и полнились людьми. Возделанные поля исчезли. Там, где совсем недавно с земли снимали такой богатый урожай, теперь стояла шелкопрядильная фабрика – огромный, размером с деревню, новый завод из новенького красного кирпича. Окна завода светились электрическим светом, а из труб валил дым. Когда Юань подошел, раздался пронзительный свист, железные ворота распахнулись, и из их огромной пасти повалил на улицу медленный поток мужчин, женщин и малых детей, изнуренных тяжелым трудом и сознающих, что завтра их опять ждет та же мука, и послезавтра, и впереди еще очень много таких же дней, как этот. Одежды их были насквозь пропитаны потом; над толпой висела вонь мертвых личинок, из коконов которых прядут шелк.