годня видел: новый город, выросший из руин, город молодежи.
Этот новый город вскоре закрутил Юаня в водоворот своей жизни. Никогда он еще не был так занят и так счастлив. Везде и всюду его ждала работа, и он находил в ней радость: каждый час его был наполнен осмысленным трудом на благо нынешнего и будущих поколений. В людях, к которым Мэн привел Юаня, он видел то же могучее, не терпящее отлагательств биение новой жизни. В этом городе, в новом пульсирующем сердце страны, Юань всюду встречал людей примерно своего возраста, строящих планы и продумывающих будущую жизнь не для себя, а для народа. Среди них были градостроители, во главе которых стоял маленький неистовый южанин со сбивчивой речью, стремительной поступью и быстрыми, маленькими, детскими руками. Он тоже был давним другом Мэна, и когда Мэн представил ему Юаня, пояснив, что это его двоюродный брат, тот мгновенно разложил перед ним чертежи и показал, как снесет никчемную старую стену и снова пустит в ход древние кирпичи – потому что они все еще красивы и прочны, как камни, и теперь таких не делают. Кирпичи, говорил он, сверкая глазами-звездами, пойдут на стены для новой резиденции правительства – великолепного современного здания. Однажды он привел Юаня в свое бюро, располагавшееся в старом покосившемся доме, полном пыли и паутины. Он сказал: «Сейчас нет смысла восстанавливать эту развалюху. Поживем так, пока возводят новое здание, а это снесем, и на его месте выстроим новые дома».
В пыльных залах за столами сидели молодые люди: одни чертили, другие что-то вымеряли линейками на бумаге, третьи ярко раскрашивали нарисованные крыши и карнизы, и хотя стены вокруг были ветхие и осыпающиеся, эти молодые люди и проекты наполняли бюро жизнью.
Начальник подозвал одного из молодых архитекторов и царственно распорядился:
– Неси сюда проект новой резиденции правительства!
Когда чертежи принесли, начальник гордо развернул их перед Юанем, и тот восхитился благородными высокими строениями из старого кирпича с чистыми современными формами, прямыми линиями и новыми революционными флагами над каждой крышей. Во все стороны от здания правительства расходились улицы, засаженные зелеными деревьями, по тротуарам прогуливались мужчины и женщины в богатых одеждах, а на дорогах не было ослов, тачек, рикш и прочего устаревшего транспорта, а были только яркие автомобили – красные, зеленые, голубые, – и в автомобилях сидели богачи. Ни одного попрошайки на улицах Юань не увидел. Он нашел эти проекты великолепными и завороженно спросил начальника бюро:
– Когда все будет готово?
– За пять лет управимся! – уверенно ответил молодой начальник. – Сейчас все делается быстро.
Пять лет? Это же так скоро, размышлял Юань в своей убогой каморке, глядя в окно на улицы, на которых не было пока ни одного здания из спроектированных. Не было ни деревьев, ни богатых прохожих, и попрошайки по-прежнему выли и бранились под окнами. Но Юань думал про себя, что пять лет – это не срок. Считай, все уже готово. Тем же вечером он написал Мэй Лин об этих планах, и чем подробней он описывал каждое новшество, каждую достопримечательность нового города, тем ближе становилось это будущее. Такими яркими были увиденные им чертежи с голубыми крышами, зелеными улицами и даже с фонтаном у памятника герою-революционеру, что Юаню казалось, будущее уже наступило, и он, сам того не замечая, так и писал об этом: «Вот здесь величественный дом… здесь огромные ворота… здесь, у начала широкой улицы, высокие деревья». Так было и со всем остальным. Одни молодые люди, будущие врачи, учились вырезать болезни из человеческих тел, высмеивали медицину предков и проектировали великолепные больницы; другие рисовали новые школы, где смогут учиться даже деревенские дети, так что во всей стране не останется ни одного неграмотного человека; третьи составляли новые подробнейшие законы для управления людьми и проектировали тюрьмы для тех, кто их нарушит. А еще были те, кто придумывали, какие книги следует писать – в современном свободном духе, про свободную любовь мужчин и женщин. Среди этих планировщиков нашелся и новый генерал, разрабатывавший новые военные хитрости, новые военные корабли и новые войска. Он замышлял великую войну, которая однажды покажет миру, что его народ ничем не хуже других. Этим человеком оказался бывший воспитатель Юаня, ставший потом военачальником и генералом, под командой которого служил Мэн. Шесть лет назад, когда Юаня предали и бросили в тюрьму, Мэн тайком сбежал под его знамя. Узнав, что Мэн подчиняется именно ему, Юань встревожился: вдруг воспитатель еще помнит его побег и держит на него зло? Однако он не посмел отказаться, когда генерал велел Мэну привести двоюродного брата.
Они с Мэном отправились к генералу, и, хотя Юань напустил на себя спокойный и невозмутимый вид, сердце его одолевали сомнения. Однако, когда он вошел в ворота, охраняемые часовыми в чистых благородных мундирах, с блестящими ружьями в руках, и зашагал по чистым опрятным дворам, а после вошел в зал и увидел за столом генерала, он понял, что бояться ему нечего. Воспитатель не держал на него зла и не стал бы припоминать ему былые обиды. Он заметно постарел с тех пор, как Юань видел его в последний раз, прославился и стал великим полководцем, и хотя во взгляде его не было благожелательной улыбки или радушия, зла в нем тоже не было. Когда Юань вошел, генерал не встал, а кивком велел ему сесть, и Юань присел на краешек стула, помня, что когда-то этот человек был его учителем, и увидел знакомые испытующие глаза за стеклами заграничных очков, и услышал тот же хриплый, резкий и все же не лишенный доброты голос:
– Стало быть, ты примкнул к нашим рядам?
Юань кивнул и просто, без затей, как в детстве, ответил:
– Отец меня вынудил.
Он поведал свою историю, и генерал, выслушав его рассказ, посмотрел на него очень пристально и спросил вновь:
– Однако военное дело ты по-прежнему не любишь? Знания, что я тебе дал, не сделали тебя солдатом?
Юань поддался было прежнему смятению, но потом велел себе ничего не бояться и ответил решительно:
– Войны все еще претят мне, но я могу послужить родине иначе.
– Как? – спросил генерал.
– Сейчас я готов преподавать в здешнем новом университете, поскольку мне нужно заработать денег, а дальше жизнь покажет.
Узнав, что к военному делу Юань не расположен, генерал как будто потерял к нему интерес и взглянул на новые заграничные часы, стоявшие у него на столе. Юань поднялся. Генерал обратился к Мэну:
– Проект нового военного лагеря готов? Согласно последнему военному указу, мы должны увеличить численность армии и мобилизовать солдат со всех провинций. Они прибудут сюда уже через месяц.
Мэн щелкнул каблуками – в присутствии генерала сидеть ему не полагалось, – вытянулся, отдал честь и гордо отчеканил:
– Проект готов, мой генерал, и ждет вашей печати! После вашего одобрения лагерь немедленно начнут возводить.
Так закончилась их короткая встреча с генералом, и Юань, при всей его неприязни к солдатам, все же не мог не видеть, что эти юноши, отрабатывавшие на плацу строевые приемы, заметно отличались от веселых лодырей отца. Люди Тигра постоянно сквернословили и подшучивали друг над другом. Возвращаясь с учений, они толкались, гоготали и грубо шутили, так что все дворы оглашались их грубым весельем. С раннего детства Юань привык, что в обеденный час даже их внутренний двор, где он жил с отцом, наполнялся воплями, бранью и громким смехом. Эти же юноши – все они были молоды, половине не исполнилось и двадцати – расходились в полной тишине, печатая шаг, так что их поступь казалась поступью одного великана. Никто не смеялся. Юань проходил мимо солдат и разглядывал их молодые, простые, серьезные лица. Вот она – новая армия его страны. Вечером он написал Мэй Лин: «Все они показались мне слишком юными для военного дела, и у всех были деревенские лица». Он задумался, вспомнив выражения их лиц, и добавил: «Но все же смотрели они по-солдатски. Ты таких лиц не видела, потому что никогда не жила среди них. Понимаешь, лица у них очень простые – настолько простые, что, глядя на них, понимаешь: убивать для них так же естественно, как есть или дышать, – и простота эта внушает такой же ужас, как смерть».
Так в этом новом городе Юань обрел новую жизнь и дело. Он наконец достал из сундука свои книги и расставил их по купленным полкам. Там же, в сундуке, лежали заграничные семена, которые он собрал с растений, выращенных им в чужой стране. Он глядел на эти пакетики с большим сомнением, не зная, прорастут ли они в здешней тяжелой и темной почве. Потом он разорвал один пакет и высыпал несколько зерен себе на ладонь. Они лежали у него в руке – крупные, тяжелые, золотистые, – и ждали своего часа. Нужно поскорей найти землю, чтобы посеять их.
Однако вскоре Юаня затянула круговерть стремительно сменяющих друг друга дней, недель и месяцев. Дни он проводил в университете. Утром он отправлялся на работу в корпуса – одни были новые, другие старые. Новые представляли собой серые коробки, выстроенные наспех по заграничному образцу из цемента и тонких железных прутьев и уже рассыпающиеся, но аудитория Юаня находилась в старом корпусе. Из-за того, что он был старый, руководство решило не тратить силы даже на замену разбитых окон. Осень в том году выдалась теплая, солнечно-золотистая, и поначалу Юань не стал ничего говорить, когда увидел, что дверь в кабинет растрескалась и не закрывается. Но вот осень сменилась морозной зимой, и одиннадцатый месяц года прилетел на крыльях могучего промозглого ветра с северо-западных пустынь: из всех трещин и щелей теперь сочился мелкий желтый песок. Вытряхивая этот песок из волос и кутаясь в шерстяное пальто, Юань стоял перед дрожащими от холода студентами, правил их неумело написанные эссе и строчил на доске правила сочинения стихов. Но это не имело смысла, потому что студенты могли думать только о том, как получше закутаться в одежду, которая у многих прохудилась и совсем не грела, сколько в нее ни кутайся.