Так они все придумали, и старый жилец отправился в город, купил простой гроб и ночью, пока народ спал, снес его в глинобитный дом. Когда верный человек с заячьей губой увидел его – самый простой гроб, в каких хоронили простолюдинов, – он поплакал немного, что его господин должен лежать в таком гробу, схватил Юаня за руку и взмолился:
– Пообещайте, что однажды вернетесь сюда, выкопаете его кости и похороните в самом лучшем гробу с двойными стенками – ведь он был самый храбрый человек из всех, кого я знал, и никогда меня не обижал!
Юань пообещал, хотя и тут не был уверен, что получится это устроить. Разве можно сейчас сказать, что будет завтра? По нынешним временам уверенности не могло быть ни в чем. Надеяться не приходилось даже на землю, в которую должен был вот-вот лечь Тигр.
В этот миг они услышали крик – кричал Тигр, – и Юань кинулся в его комнату, а следом за ним Мэй Лин. Старик взглянул на них широко открытыми, осмысленными глазами и отчетливо произнес:
– Где мой меч?!
Но ответа он не дождался. Прежде чем Юань успел повторить свое обещание, Тигр закрыл глаза, уснул и больше не промолвил ни слова.
Ночью Юань поднялся со стула, на котором сидел и караулил отца, ощутив странную тревогу. Он сразу подошел к Тигру и положил ладонь ему на горло, как привык делать время от времени. Тигр по-прежнему дышал, неглубоко и слабо. В самом деле, у старика было крепкое сердце. Жизненные силы его покинули, но сердце продолжало биться, и оно могло биться еще много часов.
Юаню было так беспокойно, что он решил выйти ненадолго на улицу – все-таки он три дня просидел в четырех стенах глинобитного дома. Надо выйти во двор, посидеть на току и подышать немного чистым прохладным воздухом, рассудил он.
Несмотря на все мучившие его опасения, воздух показался ему чудесным. Он окинул взглядом поля. Ближние участки принадлежали ему по праву, и дом после смерти отца тоже должен отойти ему – это было оговорено еще много лет тому назад, когда умер дед. Тут Юань вспомнил слова старого арендатора о рассвирепевших крестьянах, живших на этой земле, и еще он вспомнил, что даже в те несколько дней, что он здесь прожил, они были настроены к нему враждебно и считали его чужаком, пусть тогда это и не ощущалось столь остро. Да, времена пошли такие, что ни в чем нет уверенности. Юаню стало страшно. Кто в эти новые времена мог сказать наверняка, что у него есть? У него так точно ничего нет за душой, кроме собственных рук, головы и любящего сердца – но и та, кого он любит, ему не принадлежит.
Пока он предавался таким думам, сзади его окликнул тихий женский голос. Юань обернулся и увидел на пороге дома Мэй Лин. Он быстро подошел к ней, и она спросила:
– Ему не хуже?
– Пульс на шее слабеет с каждым часом. С ужасом жду рассвета, – ответил Юань.
– Тогда я не лягу спать. Будем ждать вместе.
Когда Юань услышал эти слова, сердце его на миг забилось вдвое быстрее; слово «вместе» никогда еще не вызывало в нем таких чувств. Но ответить было нечего. Вместо ответа Юань прислонился к глинобитной стене, а Мэй Лин так и стояла на пороге. Они оба с тревогой посмотрели на залитые лунным светом поля. Была почти середина месяца, и луна в небе казалась очень яркой и круглой. Пока они смотрели на землю и небо, повисшая между ними тишина становилась все тягостнее. Наконец Юань не выдержал, сердце его так горело и тянулось к этой девушке, что он должен был сказать ей хоть что-то, пусть самые обыденные слова, услышать собственный голос и ее ответ, иначе он боялся совершить глупость – протянуть руку и дотронуться до той, что его ненавидела. Поэтому он, запинаясь, выговорил:
– Я рад, что ты пришла… Ты так помогаешь отцу.
На это она спокойно ответила:
– Я рада помочь. К тому же я хотела приехать.
Сказав так, она вновь погрузилась в долгое молчание.
И опять Юань обратился к ней первым, стараясь говорить вполголоса, потому что вокруг стояла тишина:
– Как думаешь… страшно ли жить в таком одиноком месте? Ты испугалась бы? Я раньше думал, что здесь очень хорошо… В детстве, то есть… А теперь вот не знаю…
Мэй Лин окинула взглядом сияющие поля, серебристые соломенные крыши деревушки и задумчиво ответила:
– Мне кажется, я могу жить где угодно, но таким людям, как мы, лучше жить в новой столице. Я все думаю о ней. Хочу там побывать. Хочу там работать… открыть больницу, может быть… Добавить свою жизнь к ее новой жизни. Это хорошее место для нас… Для новой молодежи…
Она помедлила, запутавшись в своих мыслях, а потом вдруг тихо засмеялась. Юань, услышав ее смех, посмотрел на нее, их взгляды встретились, и в тот миг они забыли об умирающем старике, о земле, на которую больше нельзя было надеяться, забыли обо всем – лишь этот взгляд имел значение. И Юань прошептал, все еще неотрывно глядя в глаза Мэй Лин:
– Ты сказала, что ненавидишь меня!
Она ответила, затаив дыхание:
– Я действительно тебя ненавидела, Юань… Но только тогда, в тот миг…
Ее рот чуть приоткрылся, пока она смотрела на Юаня, и они все глубже заглядывали друг другу в глаза. Юань не мог оторваться от ее глаз, пока не заметил случайно кончик ее языка, которым она коснулась губ, и тогда его взгляд опустился на ее губы. Внезапно он ощутил жжение в собственных губах. Однажды их уже целовала женщина, и тогда ему стало нехорошо… Но эти губы так его манили! Неожиданно он со всей ясностью осознал, что никогда и ничего не хотел так сильно, как этого поцелуя. Только одна мысль билась у него в голове, только одно желание. И тогда Юань быстро склонился к Мэй Лин и прижался губами к ее губам.
Она стояла прямо и спокойно, не сопротивляясь, давая ему попробовать свои губы. Эта плоть казалась ему не чужеродной, а своей, родной… Наконец Юань отпрянул и взглянул на Мэй Лин. Она тоже посмотрела на него, улыбаясь, и даже в лунном свете он увидел, что щеки у нее порозовели, а глаза сияют.
Тогда она сказала, стараясь подавить в голосе волнение:
– Ты выглядишь иначе. Непривычно видеть тебя в длинном халате.
Минуту он не находил ответа, удивляясь, как она может спокойно говорить после такого прикосновения, как может быть настолько невозмутима – Мэй Лин по-прежнему стояла, сцепив руки за спиной. Наконец он выдавил:
– Тебе не нравится? Я похож на крестьянина…
– Нравится, – просто ответила она и, помедлив, добавила: – Тебе идет… Смотрится естественней, чем заграничное платье.
– Если хочешь, – с жаром отозвался Юань, – я всегда буду носить только халаты!
Она покачала головой и, вновь улыбнувшись, сказала:
– Не надо… Лучше то одно, то другое, согласно случаю… Незачем всегда быть одинаковым…
И вновь они молча посмотрели друг другу в глаза. О смерти они начисто забыли; смерти для них больше не существовало. Но надо же что-то сказать, думал Юань, иначе как еще вынести этот открытый, выразительный взгляд?
– То… то, что я сейчас сделал… Это заграничный обычай… Если тебе не понравилось…
Юань готов был молить ее о прощении, если поцелуй ей не понравился, а потом он вдруг задался вопросом, поняла ли она, что означал его поцелуй. Но ему не удалось вымолвить ни слова, и он молчал, по-прежнему глядя на Мэй Лин.
Тогда она тихо произнесла:
– Не все заграничное плохо!
И вдруг низко склонила голову, благопристойно потупив очи долу, будто скромница из прошлого. Юань увидел, что ресницы ее дрогнули, и испугался, что сейчас она отвернется и уйдет, вновь бросив его одного.
Нет, Мэй Лин не ушла. Она храбро расправила плечи, вскинула голову и вновь прямо, открыто и с улыбкой посмотрела ему в глаза.
Тогда сердце Юаня стало шириться и расти в груди, и росло до тех пор, пока не заполнило все тело. Он рассмеялся в ночную тьму. Чего же он раньше так боялся?
– Нам двоим… – сказал он, – …вместе нам ничего не страшно!