Первое важное достоинство семьи — единство.
В наши дни посетитель Нью-Корта входит в черно-белое мраморное здание в современном стиле. В вестибюле, однако, сразу бросается в глаза написанный в 1920 г. портрет Натана Ротшильда и его семьи кисти Уильяма Армфилда Хобдея. Портрет не висел бы там, если бы компания «Н. М. Ротшильд и сыновья» не сознавала своей истории — и не гордилась ею. Не была бы тогда написана и эта книга. Стоит, однако, задаться вопросом, какое конкретное отношение имеет прошлое банка к его настоящему и будущему. Почти весь XIX в. «Н. М. Ротшильд» являлся частью самого большого банка в мире, который господствовал на международном рынке облигаций. Для сравнения с современностью можно представить себе слияние таких гигантов, как «Меррил Линч», «Морган Стэнли», «Дж. П. Морган» и, возможно, еще «Голдман Сакс»… Наверное, надо прибавить к ним и Международный валютный фонд, учитывая ту роль, какую в XIX в. сыграли Ротшильды в стабилизации финансов многочисленных государств. Сегодня же банк занимает относительно малую нишу на рынке международных финансовых услуг; его затмили такие гиганты, как HSBS, «Ллойдс — TSB» и планируемый огромный конгломерат Citigroup. Служит ли взгляд в прошлое чем-то большим, чем упражнение в ностальгии? На этот вопрос я хочу ответить в своем эпилоге. Его следует считать не историей банка после 1945 г., а очерком о той роли, какую сыграла история в его послевоенном выживании и нынешнем успехе[251].
Продолжение
История банка «Н. М. Ротшильд и сыновья» могла окончиться в 1940-х гг. Тем, что она не прервалась, банк во многом обязан Энтони де Ротшильду. После блестящей юности в Харроу и Кембридже и выдающихся заслуг во время Второй мировой войны он посвятил жизнь сохранению своего наследия как Ротшильда. Подобно многим своим предкам, Энтони был страстным коллекционером, питавшим особую любовь к китайской керамике. Кроме того, он был заядлым поклонником французского кларета[252]. В 1925 г. его приняли в «Жокей-клуб»; он содержал конюшню своего отца и дом в Ньюмаркете. В 1926 г. он женился на Ивонне Каэн д’Анвер, семью которой отождествляли с «Братьями де Ротшильд» с 1850-х гг. (он и познакомился с будущей женой в доме маркиза Кру, когда последний был послом в Париже). Его роль в еврейской общине также продолжала деяния предков: подобно своему дяде Натти, он был председателем «Компании Четырехпроцентного промышленного жилья»; подобно своему отцу, а до него — двоюродному деду Энтони, он был президентом «Бесплатной еврейской школы». Однако с самыми сложными задачами Энтони столкнулся при сохранении самой главной роли своей семьи: роли банкира.
Для решения таких задач пришлось приложить немало трудов. Каждый день он ездил на поезде со станции Лейтон-Баззард (ближайшая станция к его дому в Аскоте) на Юстонский вокзал, а оттуда — в Нью-Корт. По воспоминаниям Гарольда Николсона, в 14.30 «спешно подавался» обед в столовой для партнеров, «потому что после обеда снова кипела работа… вращались большие колеса Дома Ротшильдов». По правде говоря, война значительно уменьшила размер «колес» банкирского дома «Н. М. Ротшильд» — и подход Энтони не был рассчитан на то, чтобы заставить их вращаться на большой скорости. «Все знают, где мы живем, — говорил он, по воспоминаниям Роналда Пейлина. — Те, кто хотят иметь с нами дело, пусть приходят и поговорят с нами». Если считать эти слова лозунгом послевоенного мира, возможно, они отдавали чрезмерным фатализмом. Эдмунд, вернувшись с войны, нашел, что жизнь в Нью-Корте стала спокойной: партнеры прибывали в «Комнату» между 10 и 10.30 и все утро просматривали входящую почту, «чтобы проверить, есть ли что-то похожее на результат в каких-нибудь операциях»: «В те дни мы так относились ко всем письмам, чекам, облигациям, векселям и прочим бумагам, которые требовали подписи кого-то из партнеров… Вследствие этого подписи всегда дожидалась масса документов… Если когда-либо, перед тем, как поставить свою подпись на документе, я отваживался сказать Тони: „…К сожалению, я этого не понимаю“, он неизменно отвечал: „Да. Откуда тебе понять“».
Если не считать короткой и не слишком удачной стажировки в Нью-Йорке, в «Гаранти траст» и банке «Кун, Лёб и Ко» (где его «заставляли чувствовать себя бедным родственником»), Эдмунд, до того как стал партнером, почти не получил финансовой подготовки. Его младший брат Леопольд, который стал партнером в 1956 г., тоже стажировался в компании «Кун, Лёб и Ко», а кроме того, в «Морган Стэнли» и «Глин, Миллс»; но Энтони посоветовал ему не изучать экономику в Кембридже именно потому, что Леопольд должен был стать партнером. Строго говоря, и бывшего казначея «Ллойда» Дэвида Колвилла, который пришел в Нью-Корт и стал фактически партнером, нельзя было назвать «чужаком»: он был пасынком маркизы Кру, дочери Ханны Розбери. Почти все повседневные дела были оставлены на Хью Дэвиса, который сменил Сэмюэла Стефани в роли генерального управляющего, и его помощника Майкла Бакса — они оба выслужились «из низов», много лет работая в банке «Н. М. Ротшильд».
Подобный распорядок не делал компанию уникальной в тогдашней спокойной и размеренной атмосфере Сити, больше подходившей какому-нибудь закрытому клубу. Дополнительным препятствием служило то, что в послевоенной Великобритании сохранялись многие черты управления экономикой военного времени. Не в последнюю очередь дело было связано с ограничениями на экспорт капитала, что всегда составляло основу операций Ротшильдов. Бреттон-Вудская система почти не оставляла места для традиционных международных выпусков облигаций. Более того, тогда в зените находился британский социализм, и, хотя лейбористы, руководимые Эттли, были гораздо больше обязаны таким либералам, как Беверидж и Кейнс, чем Марксу, их нельзя заподозрить в дружелюбном отношении к Сити. Вот какие взгляды высказывал один сторонник Лейбористской партии, у которого взяли интервью в январе 1948 г.: «Я не считаю, что людям следует позволять иметь много денег, если они их не заработали; быть сыном богача — недостаточно веский повод… Мы привыкли сочетать правление консерваторов со следующими условиями: безработица, недостаточное питание, ограниченность, непопулярность за границей, недостаточное… образование и недостаточные возможности, неразвитые ресурсы и недостаточное противодействие фашизму… Единственное время, когда некоторые из этих недостатков были исправлены, наступило во время войны, когда…
члены кабинета — лейбористы добились государственного контроля над основными отраслями промышленности и товарами… Война высветила глупость прежних представлений тори, что люди готовы работать только ради личной выгоды и потому частное предпринимательство более эффективно, чем государственное… Надеюсь, что прежние дни неограниченного частного предпринимательства ради личной прибыли ушли навсегда… Обилие денег не означает механически, что их обладатель счастлив… То, что при социалистическом правительстве у богатых не будет столько денег и незаслуженных привилегий, возможно, неудобно для богатых; но это не важно, и, по-моему, вскоре окажется, что многие богачи… не станут без нужды волноваться из-за такой перспективы».
То, что эти слова принадлежали не политику-лейбористу Энайрину Бевану, а 3-му лорду Ротшильду, возможно, объясняет, почему он в 1940-е — 1950-е гг. старался держаться подальше от Нью-Корта. В 1959 г., когда он наконец оставил ученую карьеру и перешел в частный сектор, он занимался прямыми научными исследованиями в «Ройял датч шелл» (общеизвестно, что у Ротшильдов имелись исторические связи с этой компанией).
Перестройка прежней компании готовилась с 1941 г., когда была создана «Ротшильдс континьюэйшн лимитед» (Rothschilds Continuation Limited), которая должна была стать законной преемницей на случай, если одного или обоих оставшихся партнеров убьют на войне. Новая компания получила статус самостоятельного партнера. В 1947 г. компания «Н. М. Ротшильд» сделала еще один шаг от своей первоначальной формы, выпустив на 1 млн ф. ст. привилегированных акций, не дающих права участия в голосовании, и на 500 тысяч ф. ст. обыкновенных голосующих акций. Оставив у себя 60 % обыкновенных акций, Энтони сохранил за собой статус основного партнера; за ним в иерархии шли Эдмунд и Виктор, каждому из которых выделили по 20 % (хотя Виктор получил большую пропорцию привилегированных акций, не дающих права участия в голосовании). Произошел сдвиг в политическом равновесии внутри семьи, который должен был иметь серьезные последствия для следующего поколения.
Следует, однако, подчеркнуть, что компания сократилась с точки зрения капитала. Накануне Первой мировой войны капитал Лондонского дома приближался к 8 млн ф. ст. Сокращение до 1,5 млн — особенно учитывая потерю фунтом покупательной способности на 40 % в межвоенный период — свидетельствовало о резком спаде, отчасти вызванном неудачами в делах и беспрецедентным налогообложением. После смерти Лайонела осталось превышение кредита в размере 500 тысяч ф. ст., однако его детям пришлось заплатить налогов на наследство на общую сумму 200 тысяч ф. ст.
Стратегия Энтони состояла в перестройке традиционных международных операций компании. Сделать это было непросто, учитывая, что после войны потоки капитала в основном направлялись из Соединенных Штатов в Европу. Правда, к тому времени Эдуард и Роберт, в союзе с Петером Флеком из нидерландской компании «Пирсон, Хелдринг и Пирсон» основали фирму «Амстердам Оверсиз», которая должна была стать нью-йоркской базой для операций Ротшильдов;
но, судя по всему, такой шаг ненамного расширил сферу деятельности Нью-Корта. Первоначально много трудов отнимало решение вопросов с многочисленными довоенными долгами, по которым объявили дефолт такие страны, как Чили и Венгрия. Новые эмиссии — например, выпуск 1951 г. 3,5 %-ных ценных бумаг на 5 млн ф. ст. для «Международного банка реконструкции и развития» (который обычно называли «Всемирным банком») — были редкими; кроме того, их приходилось проводить совместно с другими банками Сити. Прежнее господство Ротшильдов на южноафриканском рынке золота подтвердилось за три года до того, когда вновь открылся международный рынок золота: мировая цена на золото снова официально устанавливалась в «фиксинговой комнате» Нью-Корта. Однако, поскольку международный золотой пул стремился удерживать цену на золото в размере 35 долларов за унцию, положение Ротшильдов утратило почти всю свою важность. В таких условиях компании пришлось сосредоточиться на документарном аккредитиве и акцептах. Хотя подобные операции трудно назвать нерентабельными, в прошлом они находились для компании отнюдь не на первом месте.