группу от многих других крупных финансовых учреждений: и владение, и руководство группой поделено между ключевыми членами семьи. В XIX в. пять братьев, а позже их сыновья скрепляли свои банкирские дома и семьи договорами о сотрудничестве, которые заключались на определенные сроки. Сегодня шесть членов семьи делят между собой всего 37 мест в советах директоров (в том числе посты председателей и вице-председателей) в 15 ключевых компаниях группы «Н. М. Ротшильд». В XIX в. партнеры считались равными лишь номинально: с точки зрения доли капитала и еще больше с точки зрения руководства один партнер всегда доминировал. То же самое справедливо и сегодня. Ключевой фигурой является Ивлин, председатель в компаниях Rothschild Concordia AG, Rothschilds Continuation Holdings AG, Rothschild Bank AG, N. M. Rothschild & Sons Ltd и Rothschilds Continuation Ltd. Кроме того, он входит в совет директоров ряда других компаний группы. И, как в прошлом, огромную важность приобретает вопрос преемственности, поскольку возраст Ивлина приближается к пенсионному. В этом отношении важным шагом в январе 1992 г. стало назначение Давида заместителем председателя N. M. Rothschild & Sons. В то время, когда другие старые семьи Сити теряли контроль над учрежденными ими компаниями, Ротшильды восстанавливали свое влияние. Пять месяцев спустя Ивлин недвусмысленно высказался о наследниках в интервью «Монд»: «Если со мной что-нибудь случится, есть Давид. Если что-нибудь случится с ним, есть Амшель. Мы работаем как семья… вот что всегда было нашим фирменным знаком». Смерть Амшеля в июле 1996 г. — после собрания, на котором обсуждалось объединение проводимых Ротшильдами операций по управлению международными активами, — стала настоящей трагедией; но по-прежнему разумно предполагать, что, когда Ивлин решит выйти в отставку, на ключевых постах его сменит Давид. Сейчас Давид регулярно приезжает в Лондон — такое путешествие можно в наши дни совершать гораздо легче и быстрее, чем в те дни, когда ездить приходилось Джеймсу.
Конечно, интеграция различных компаний, принадлежащих Ротшильдам, не обходилась без трудностей. Не в последнюю очередь сюда относится кризис, поразивший цюрихский банк Ротшильдов в 1991–1992 гг. После национализации «Банка Ротшильд» Эли стал председателем цюрихского банка, назначив Альфреда Хартманна генеральным управляющим, а позже заместителем председателя. Первый признак неприятностей забрезжил в 1984 г., когда Швейцарская банковская комиссия осудила его за участие в нелегальном займе в размере 50 млн швейцарских франков. Шесть лет спустя банк снова попал в неприятную ситуацию, купив акции компании «Сушар» (Suchard) накануне ее покупки компанией «Филип Моррис», которую поддержали Ротшильды. В июле 1991 г., пытаясь остановить полосу неудач, «Н. М. Ротшильд» приобрел 51 % акций компании, а место председателя занял Ивлин. То, что он обнаружил, напоминает открытия Ансельма после того, как он приехал в Вену в 1848 г. (а может быть, и Лайонела, когда он столкнулся с кризисом «Кредитанштальта»). Первоначально было заявлено, что необходимо выплатить 63,5 млн швейцарских франков из скрытых резервов банка, чтобы покрыть убытки по «безнадежным займам» в размере 100 млн швейцарских франков (40 млн ф. ст.). По сравнению с капиталом компании в 185 млн франков (74 млн ф. ст.) цифры казались тревожными. Но очистка авгиевых конюшен только началась. В сентябре 1992 г. оказалось, что исполнительный директор банка Юрг Хеер дал разрешение на ряд крупных и незаконных займов, главным образом двум немецко-канадским финансистам, занимающимся недвижимостью. Общие убытки по этим операциям вначале оценили в 200 млн швейцарских франков (80 млн ф. ст.), но позже пришлось пересмотреть цифру в сторону увеличения, и она составила 270 млн швейцарских франков — больше, чем весь капитал компании. Если бы Rothschild Bank AG был совершенно независимым учреждением, возможно, он перестал бы существовать. Однако, поскольку он входил в более широкую структуру, его удалось спасти с помощью инъекции 120,5 млн швейцарских франков. Большая часть потерянных денег впоследствии была восстановлена.
Цюрихский кризис напомнил об опасностях, подстерегающих многонациональное объединение, ядром которого служит семейная компания: маленькие ошибки могут вести к тяжелым последствиям. Однако по сравнению с катастрофой, постигшей в 1995 г. Бэрингов, давних конкурентов Ротшильдов, — когда банк потерпел крах из-за несанкционированных спекуляций главы сингапурского отделения — цюрихский кризис можно считать мелочью. Судьба банка Бэрингов, который впоследствии был куплен нидерландской финансовой группой ING, — крайний случай того, что может пойти не так в традиционном торговом банке Сити. Однако банк Бэрингов стал не единственным банком, который перешел в руки зарубежных владельцев. Банк «З. Г. Варбург» купила Swiss Bank Corporation, «Морган, Гренфелл» — «Дойче банк», «Кляйнворт Бенсон» — «Дрезднер банк», а банковскую группу «Хамбро» — «Сосьете женераль». Из элиты компаний Сити, которые раньше составляли Комитет акцептных домов, Ротшильды остаются одними из всего четырех, кому удалось сохранить независимость[261].
И снова напрашиваются исторические параллели. В течение всего XIX в. единственной самой важной причиной, по которой Ротшильдам удалось пережить финансовые кризисы, революции и войны, унесшие многих конкурентов в забвение, было то, что кризис в одном банкирском доме можно было остановить и разрешить с помощью остальных. Классическими примерами могут служить спасение Парижского дома в 1830 г. и Венского дома в 1848 г. Восстановление банка Ротшильдов в Цюрихе напоминает те, более ранние операции.
Таким образом, развитие группы «Н. М. Ротшильд» необходимо трактовать скорее как способ отстаивания традиционной независимости Ротшильдов в мире еще более крупных финансовых гигантов, а не как стремление встать в ряды таких гигантов. В то время, когда пишется эта книга, собственный капитал Rothschilds Continuation Holdings (капитал, резервы и накопленная прибыль) составляет 460 млн ф. ст., или общий капитал компании в размере около 800 млн ф. ст., если подойти шире. Вдобавок «Парижско-орлеанская холдинговая компания» имеет капитал в размере порядка 100 млн ф. ст. Конечно, в этом отношении группа намного уступает крупнейшему банку в мире, HSBC, с общей рыночной капитализацией около 55 млрд ф. ст.; но в данном случае не сопоставляется равное с равным. Лучше применить сравнение с банком Шрёдеров, одним из немногих оставшихся независимых торговых банков Сити, который опережает Ротшильдов совсем ненамного; или с компанией, которая была зарегистрирована как акционерное общество в 1970 г., N. M. Rothschild & Sons Limited. Рост капитала и резервов с 12 до 460 млн ф. ст. — немалое достижение: рост, с поправкой на инфляцию, составляет почти 400 %. Остается вопрос, как будет жить семейная «мини-многонациональная» структура, созданная Ивлином за последние десятилетия, в условиях, когда международные финансовые рынки стремятся к еще более высокой интеграции.
Часто говорят, что современный финансовый мир сильно отличается от финансового мира прошлого. Проводятся гораздо более масштабные, чем прежде, операции; благодаря достижениям в области электронной коммуникации они проводятся с беспрецедентной скоростью. Государственные и частные системы регуляции не поспевают за такими новыми явлениями, как, например, деривативы. Резервы центробанков кажутся маленькими по сравнению с огромным оборотом на международных рынках иностранной валюты. В эпоху глобализации устаревают сами национальные государства, тем более — семейные компании. Будущее принадлежит громадным международным корпорациям. Однако читатели, возможно, склонны подвергнуть сомнению столь скороспелые выводы. Конечно, по сравнению с периодом 1914–1945 гг. — и, возможно, также с периодом до 1979 г. — финансовый мир полностью изменился. Но по сравнению со столетием, предшествовавшим Первой мировой войне, 1980-е и 1990-е гг. выглядят не такими исключительными. На фоне демографических и экономических сдвигов XIX в. — и, конечно, на фоне очень ограниченных финансовых ресурсов национальных государств — международные движения капитала в XIX в. были очень большими. По сравнению с тем, что происходило ранее, средства сообщения в XIX в. резко ускорили проведение деловых операций. Регуляция намного отставала от новшеств на рынке облигаций и акций. Рынки были неустойчивыми; мелкие оплошности часто приводили к катастрофическим последствиям для отдельных компаний. На протяжении почти всего XIX в. никто не сомневался в том, что лучшие перспективы не только процветания, но и выживания более чем на 10–20 лет вперед были у компаний вроде той, которую основал Майер Амшель Ротшильд и вывел из гетто к величию его сын Натан в эпоху Наполеоновских войн. Успех коренился в отчетливом духе семейного согласия (concordia), честности (integritas), имевшей корни в религии, и трудолюбия (industria). Эти принципы оказались на удивление выносливыми, несмотря на центробежные тенденции, свойственные всем большим семьям, разъедающее действие ассимиляции и многочисленных соблазнов, которые несет с собой богатство. В то же время многонациональная структура придавала компании уникальную степень гибкости, позволив ей пережить даже самые худшие экономические и политические кризисы.
Возможно, современная финансовая корпорация унаследует такую гибкость. Возможно, благодаря достижениям бюрократической рационализации, которую мы называем «менеджментом», она способна даже превзойти оригинал. Но она не способна с легкостью воссоздать дух более ранней структуры; никакой объем корпоративной риторики не может превратить рассеянное множество акционеров, директоров, руководителей и служащих — в семью. Фрэнсис Фукуяма и другие утверждают: одна из слабостей таких современных западных учреждений, как корпорации, заключается в том, что они не добиваются доверия и преданности со стороны отдельных служащих или инвесторов. Может быть, у семейной компании это получается лучше, пусть даже подчас за счет отказа от масштабных операций.