Кирилл посмотрел на близнецов и ничего не сказал, а только подумал, что не так уж теперь хорошо ему с ними, а им с ним. Почему это так?
— А ещё мне всегда грустно вспоминать, что не было у меня в детстве куклы, — продолжала мама свои воспоминания. — Я даже во сне видела разных кукол. Но наяву у меня их не было.
Помню, мама сшила мне тряпичную куклу. Я тогда была счастлива. Только мое счастье длилось один день. Когда мы бежали из Заячьих Двориков, ничего не успели взять. И кукла осталась дома. Так и сгорела она, когда фашисты наш дом сожгли. А я её до сих пор помню, мою единственную в жизни куклу. С глазами, нарисованными угольком. Мне иногда такую хочется сшить и подержать в руках.
— А ты возьми мою, — сказала Анюта, — поиграй. Я сейчас её принесу.
— Нет, — остановила её мама. — Твоя кукла не такая. Она из магазина. Я свою вспомнила, из лоскутков сшитую.
Кирилл громко хмыкнул:
— Вот бы твои первоклассники смеялись! Сказали бы. «Учительница, а в куклы хочет играть». Ха-ха-ха!
Мама обиделась на Кирилла за его смех и отвернулась. Бабушка покачала головой: ей тоже не понравились Кирилловы слова и смех. Ничего смешного не было в том, что сказала мама. Анюта осуждающе взглянула на брата. Никто ничего не сказал вслух, но Кирилл смутился.
— Да, — сказала мама, — мне было очень грустно без куклы. — И она посмотрела на Кирилла, ожидая, что он снова хмыкнет и станет говорить всякие насмешливые слова, но тот промолчал. — Так и не было у меня настоящего детства, — проговорила мама. — Из-за войны мы и не заметили, как взрослыми стали, не годами, а характером.
Тимоша вздохнул.
— Я про войну много книжек читал. Я боюсь войны. — И он нахмурился от волнения.
Кирилл снова презрительно хмыкнул. Он-то не боялся войны. Он вообще не боялся того, чего сам не испытал. Так же, как не умел почувствовать чужое горе. Ему было хорошо, а понять того, что другим бывает тяжело и страшно, он не умел. Бабушка считала, что это происходит ещё и оттого, что у него нет воображения.
— И в кого ты такой нечуткий! — огорчилась бабушка. — Ни сострадать ты не умеешь, ни радоваться за других. Только за себя. Несчастный ты человек — и всё.
Кириллу показались бабушкины слова обидными, он выскочил из-за стола, хотел уйти. Но мама остановила его, сказала, чтобы он не уходил, а то ей будет грустно, если он уйдёт обиженный, и попросила бабушку:
— Расскажи моим «аистятам» про Даренку и счастье. Ты мне рассказывала давно, ещё в Вишенках. А я и сейчас помню. Пусть и они послушают.
— Что ж, — согласилась бабушка, — расскажу. А вы по своему сердцу да по разуму примеряйте. Может быть, в вашей памяти что-нибудь и зацепится. — И, пристально взглянув на Кирилла, будто ему одному собиралась рассказывать, заговорила: — У всех есть счастье, даже у лесного колокольчика. «Дон-динь-дон!» — смеётся он, пробиваясь сквозь густую траву к солнцу. И, пробившись, начинает искриться в прозрачных росинках и звенеть нежным перезвоном.
Счастлив и маленький жаворонок. Оттого, что может взлетать в небо и петь.
Счастлив и зайчишка, которому удалось перезимовать лютую зиму и встретить весну.
Но жила-была на свете женщина по имени Фелицата, которая считала себя самой несчастной на всём свете, хотя и означало её имя — Счастливая.
В том краю, за лесами, за полями, где жила Фелицата со своей дочкой Любавой, появлялась неизвестно откуда добрая волшебница Даренка. Она приходила к каждому один раз в жизни на день рождения и дарила подарок. Не вещи, не драгоценности — она дарила исполнение желаний.
Однажды она пришла на день рождения маленькой Любавы и спросила её мать Фелицату:
«Что подарить твоей дочери?»
«Подари ей счастье, — попросила Фелицата. — Я хочу, чтобы она росла самой счастливой на свете».
«Хорошо, — согласилась Даренка. — Я знаю, как сделать её счастливой. Я подарю ей доброе сердце».
«Какое же это счастье, — огорчилась Фелицата. — Ты дай ей такое счастье, чтобы ничего и никогда она больше не желала. Пусть это будет и за меня. Ведь я не знала счастья».
«Но у меня уже ничего не осталось, — сказала Даренка. — Я раздала каждому по крупинке, а Любаве оставила самую большую драгоценность — доброту. Нельзя же, чтоб я отняла розданные крупинки у других и отдала одной твоей дочери!»
Но, видно, Фелицата считала это возможным, потому что ещё горячей стала упрашивать добрую волшебницу.
«Чего же ты всё-таки хочешь для своей дочери?» — внимательно поглядев на Фелицату, спросила Даренка.
«Я хочу, — быстро проговорила Фелицата обрадованная, что ей удалось уговорить Даренку, — я хочу чтобы моя дочь была самой красивой, самой богатой, самой удачливой самой…»
Даренка прервала её и сказала:
«Ты хочешь несбыточного. Хорошо. Я постараюсь, чтоб исполнилось твоё желание. К тому же я ещё дам ей и доброе сердце. Только знай: всех, кого полюбит твоя дочь, ждёт беда. Не её, а тех, кого она полюбит. Всё живое около неё будет несчастным. А всё, что она захочет сделать доброго, превратится во зло».
«А, — отмахнулась Фелицата, — чужое горе — не горе. Оно не глубоко ранит. Главное, пусть она будет счастлива».
Так проговорила Фелицата, нетерпеливо ожидая, когда исполнит Даренка её просьбу.
Даренка протянула ей тонкую ниточку жемчуга. В каждой жемчужине было заключено чьё-то чужое счастье.
«В этой ниточке, — проговорила она, — счастье, о котором ты просишь. Пусть Любава никогда не снимает её».
Она отдала ниточку и исчезла незаметно, как и полагается всем волшебницам, добрым и злым.
За лесами, за полями росла-вырастала с тех пор самая счастливая девочка. Собиралась волшебница подарить счастье разным детям — отдала одной, Любаве. Но об этом не задумывалась её мать. Она радовалась драгоценному подарку, который получила Любава.
Драгоценный ли? Разве не предупреждала волшебница Даренка, что всякое добро, совершённое Любавой, обернётся злом?
Любава любила цветы. В её руках они расцветали еще ярче, благоухали ещё ароматнее. Но для неё одной. Стоило ей подарить кому-нибудь букет цветов, они мгновенно засыхали, и люди выбрасывали их.
Один раз она подобрала на улице щенка с ушибленной. лапой, вылечила его и очень полюбила. Но щенок неожиданно исчез. Кто-то унёс его и бросил в лесу.
Всё что ни делала Любава для других, приносило только горе. Она стала это замечать и не захотела больше ни с кем дружить, чтобы уберечь своих друзей от беды. Она перестала дружить даже с любимой подругой Алиной остерегаясь принести ей несчастье, как это было со многими другими.
Однажды Алина заболела, и Любава пошла её проведать Она принесла ей букет роз и поставила в вазу.
«Почему ты не хотела со мной дружить?» — допытывалась Алина, обрадованная, что наконец-то снова пришла к ней подруга.
Любава сразу вспомнила про свою ужасную особенность — приносить людям беду, и ушла, не прощаясь с Алиной. А розы тут же завяли.
Она вышла в сад, печалясь о своём странном безрадостном счастье. И вдруг услышала музыку, красивую и грустную. Сквозь кусты жасмина она увидела на соседнем дворе незнакомого мальчика, который играл на скрипке. Мальчик не замечал, что на него смотрят, и продолжал играть. А Любава слушала и повторяла про себя:
«Как хорошо он играет!»
Он играл что-то своё. Он сочинял музыку. А когда он умолк, Любава подошла к нему и попросила:
«Ещё сыграй, пожалуйста».
Нежные мелодии звучали, сменяя одна другую, всё светлее и задумчивее. И вдруг мальчик побледнел и устало опустил руку.
«Опять из-за меня несчастье!» — ужаснулась Любава.
Она бросилась к матери, жалуясь на себя:
«Почему я не могу ни с кем дружить? Почему я такая несчастная?»
«Ты, самая счастливая, — утешала её мать. — У тебя самые красивые наряды, у тебя волшебный голос — никто не поёт лучше тебя, ты учишься лучше всех. И всё, что ты захочешь, тотчас же исполняется».
«Нет, — грустно ответила Любава. — Самое главное не исполняется. Я хочу, чтобы ты смеялась, а ты всегда молчалива, будто виновата в чём-то. Хочу, чтоб не увядали цветы, которые я дарю. Чтобы выздоровела Алина. И чтобы снова играл скрипач. Почему же не исполняются эти мои желания?»
Фелицата молчала. На лице её появилось чувство сомнения и тревоги. Потом она протянула руки и осторожно сняла с дочери тоненькую жемчужную ниточку. Облегчённо вздохнув, она проговорила впервые радостным голосом:
«Ну, её, эту ниточку! Не нужно нам чужого счастья. Пусть только останется у тебя доброе сердце. Это и моё счастье».
И тут же снова появилась волшебница Даренка, будто она и не уходила. Фелицата поспешно протянула ей жемчужную ниточку, словно боясь, что Даренка откажется её взять и повторила:
«Возьми её поскорей. Возьми. Раздай тем, кто не получил своего счастья. А нам с Любавой будет лучше без жемчужной ниточки».
Даренка улыбнулась и сказала Любаве:
«Иди к людям. Не бойся. Ты больше не принесёшь им зла. Иди!»
И Любава побежала к людям, счастливая, как никогда.
РАЗГОВОРЫ ПОД РАКИТОЙ
— Расскажи нам, где ты был и что видел, — попросила Анюта Тимошу. Они с Гришей любили слушать Тимошины рассказы. Особенно любили слушать их здесь, под ракитой, в своём уютном зелёном дворце.
— Когда я был меньше, я видел горы. Мы поехали с мамой, когда ещё зима не кончилась. Ехали, ехали… Сначала всюду снег был, а потом я глянул в окошко, а снега нет. И всё не белое, а жёлтое. Там я увидел верблюда, на нём верхом ехал человек в халате. Потом ещё появились верблюды.
— Прямо живые верблюды? Не на картинках? перебила его удивлённая Анюта. — Мы видели только на картинках.
— Нет, мы с мамой видели живых, не на картинках, сказал Тимоша. — Они как будто плавали: сначала поднимутся, потом опустятся и опять поднимутся. Потому что там пустыня, там нет дороги. Один песок. И там у верблюдов ноги в песке тонут, а они их вытаскивают…
— А пото-о-о-ом, — протянул Тимоша долго-долго букву «о», — я проснулся в поезде, глянул, а за окошком лето. Мама тогда сказала: «Мы из зимы в лето приехали».