— Тимоша-а-а-а! Тимоша-а-а-а! — разносились над уснувшей речкой голоса.
— А-у-у-у! Тимоша-а-а-а-а!
Из-под ног иногда вспархивала сонная птица, кто-то быстро убегал, испугавшись шума, и все трое — мама, Анюта и Гриша — вскрикивали и шарахались в сторону, потом успокаивали друг друга: ничего, мол, страшного нет — и шли дальше, не переставая звать Тимошу.
А в это время на выручку Тимоши торопился Кирилл.
Сначала он шёл, потом бежал, стараясь не замечать угрюмой настороженности леса, где за каждым деревом так и кажется, притаилось что-то неизвестное.
Вот поляна, где стоит памятник погибшим партизанам. Днём Кирилл и Тимоша проходили мимо, даже останавливались, чтоб прочитать фамилии партизан. Но это было днём. А в этот поздний час вдруг что-то случилось с Кириллом: он не мог больше сдвинуться с места, остановился и стоял. Не мог перейти поляну и войти в затаившийся лес, где ждал его Тимоша. Он уходил, возвращался, а потом подумал: «Что я хожу? Тимоша уже выбрался из ямы сам. Я бы выбрался. Он тоже». И стоял, пугаясь каждого звука и шороха.
Вдруг раздался громкий треск и топот. Кириллу показалось, что это за ним гонится какой-то зверь. Вскрикнув, Кирилл сорвался с места и побежал тропинкой, которая вела в Медвежьи Печи. Оттуда длинной дорогой, через мост, вернулся он уже поздней ночью домой.
Он долго стоял под окнами освещённого дома, не решаясь войти.
Что он скажет? Как признается, что бросил Тимошу в лесу? Но тут же ему снова пришла в голову мысль: «Может быть, Тимоша сам взял и выбрался из ямы? Я бы выбрался. И помогать мне не надо. Наверное, он сейчас сидит за столом и пьёт чай, а я как дурак хожу под окнами». Так убеждал себя Кирилл и вошёл в дом с независимым видом.
Обычно Кириллу доставалось, когда он поздно возвращался, а сейчас все бросились к нему и наперебой расспрашивали его о Тимоше.
— Ты не видел Тимошу? Он пропал.
— Не видел, — солгал Кирилл, — я у Каллистратыча был.
Сказал, и стало самому тоскливо от своих слов. А дома такое волнение! И Тимошу жалко. Но если сказать правду, папа рассердится. «Ты трус!» — скажет он.
Кирилл решил, что завтра, когда все ещё будут спать, он побежит за Тимошей и приведёт его. Только не сегодня!
«Да он, наверное, уже там спит и ни о чём не думает. А мы беспокоимся».
Когда нужно, Кирилл мог самого себя заговорить, не только чужих.
Мама сказала в отчаянии:
— Нет, я не могу оставаться дома, когда бедный мальчик бродит один по лесу и плачет от страха! Я так не могу!..
И мама снова выбежала на улицу, поднялась на пригорок, и оттуда далеко в тишине разносился её голос, звавший Тимошу.
Анюта тихонько плакала. Ей представилось, как Тимоша бредёт сейчас лесом, который тянется до самой Москвы, а на него наступают всякие страшилища. Это они днём прячутся, а там в дальнем лесу они выходят ночью из-за каждого дерева.
— Может, он пошёл партизанские землянки посмотреть? — хитро предположил Кирилл.
— Он собирался туда? — быстро спросил папа.
— Я не знаю. Может, и собирался, откуда я знаю, — отговаривался Кирилл. Он боялся признаться я только намекал, где надо искать Тимошу.
— Кирилл, ты знаешь, где Тимоша, — сказал папа. — Что с ним случилось?
— Откуда я знаю? — нервничал Кирилл. Он понимал, что надо сказать правду. Но как признаться в том, за что сам себя презираешь?
— Может, он шёл, шёл и провалился в яму. Там много ям около партизанских землянок. Каллистратыч говорил, что там сильно бомбили партизанский лагерь…
— Ах, Кирилл, не до рассказов твоих сейчас, — прервал его папа. — Ты ведь что-то знаешь. У тебя на лице написано, что знаешь. Раз намекнул, то говори. Нельзя этого скрывать.
Анюта с Гришей посмотрели на Кирилла. Они хотели увидеть, что у него на лице написано. Но ничего не заметили. Это папа умеет всё замечать, ведь он разведчик.
— Я его хотел вытащить, — сразу заговорил Кирилл, даже обрадовавшись, что не надо больше таиться и скрывать от всех свою тайну, — и не вытащил.
В это время вошла мама и сказала:
— Никто не отзывается. Я всё звала, опять к речке спускалась. Нет его. Где он сейчас, бедняжка?
— Он в яму провалился и меня ждёт, — громко сказал Кирилл. — Я пошёл к нему и вернулся, потому что за мной кто-то погнался.
Мама сначала не поняла, о чём говорит Кирилл, а когда поняла, испуганно воскликнула:
— В яму провалился?! Может быть, он ногу сломал? Руку? Говори скорей, жив он?
— Жив, — сказал Кирилл. — Там не разобьёшься. Там мягко, много листьев.
— Него ж мы стоим?! Скорей пошли к нему! И ты. Идём, — велела мама Кириллу. — Покажешь то место.
Папа достал большой фонарь, с каким он обычно выходит в непогоду или тёмной ночью, и втроём — мама, папа и Кирилл — спешно отправились к партизанским землянкам. А близнецов с собой не взяли, хотя они тоже хотели идти.
Фонарь раскачивается в руках, и по неровной тропке прыгает свет. Три человека идут молча: мама и папа молчат от огорчения и беспокойства, а Кирилл от тоскливого ожидания. Он понимает, как трудно ему будет завтра показаться на люди. Видит заранее, как будут смотреть на него близнецы и Тимоша. Но самое страшное — Каллистратыч…
Так все и шли молча, каждый думая о своём.
ОДИН В НОЧНОМ ЛЕСУ
Тимоша сначала спокойно ждал Кирилла, который сказал: «Я скоро вернусь». Но кто ждёт, для того время тянется очень долго. Сам Тимоша в мыслях уже десять раз сбегал к Каллистратычу и вернулся. А Кирилла всё не было.
«Попробую выбраться сам», — решил Тимоша. Он собрал сухие листья в один угол, набросал на них веток, чтобы повыше было, и стал взбираться на эту маленькую горочку из листьев и веток. Но всё распадалось, рассыпалось у него под ногами, и Тимоша снова сползал на дно ямы.
Иногда ему казалось, что кто-то сверху смотрит на него. Вдруг это волк или медведь? Тимоша испуганно поднимал голову, но никого не было. Лишь один раз заглянул в яму какой-то маленький зверёк. Он пристально посмотрел на замершего Тимошу, фыркнул и исчез.
Тимоше виден только кусочек неба из ямы. Он смотрит вверх. Оттуда — свет. Но вот кусочек неба темнеет всё больше и больше. На нём появляется звёздочка. Тимоша неотрывно смотрит на неё. И оттого, что он видит эту единственную звёздочку, ему не так одиноко.
Наверху идёт своя, особенная жизнь, которую в дневное время, когда идёшь по лесу, не замечаешь. Слышатся шорохи, гулкие в ночной тишине.
Шлёп, шлёп, шлёп! — шлёпает кто-то по краю ямы. — Шлёп!
Бултых! — что-то падает прямо на Тимошу. Он отскакивает в другую сторону. У него сильно забилось сердце. Он даже зажмурился от страха. Кто это сюда свалился?
И снова шорохи, треск, свист, назойливый комариный писк. Ночной лес не спит. Всё там наверху столпилось над Тимошиной западнёй. Заглядывает, шепчется, вскрикивает. Тимоша зажмурился ещё крепче, чтоб ничего не видеть. Не видеть ТЕХ, кто глядит на него сверху. ИМ, наверное, нравится, что он ИХ боится.
Что-то холодное и скользкое прикоснулось к Тимоше. Он отшатнулся и застыл на одной ноге, как аист. Другую ногу, к которой что-то прикоснулось, он поджал.
Ш-ш-ш-ш-ш! — шуршит по краю ямы. «Уж не змея ли? Они, говорят, любят охотиться по ночам». Ш-шшш-шш-ш!..
Но шорох удаляется, замирая: ш-ш-ш шш… Может быть, это набежавший ветер шептал что-то сонным деревьям?
«Ко-a! Ко-а! Ко-a! — пронзительно разнеслось по лесу. — Ко-аааа!»
«Никто почему-то не идёт. Ни Кирилл, ни Каллистратыч, — с тоской подумал Тимоша. — Уже ночь, И звери бегают кругом».
Ему стало тоскливо оттого, что все его забыли. Никто не идёт на помощь. Никто не ищет. Была бы мама, она сразу бы его нашла. Даже в таком тёмном лесу. И дед бы сразу нашёл.
Тяжело топая, ломая всё на пути, промчался какой-то крупный зверь. За ним бежали. Преследователь ступал мягко, не задевая веток, будто проскальзывал сквозь них. Как видно, это был опасный хищник, если напугал крупного зверя. Происходила ночная охота.
И вдруг замолкли все звуки. Стало тихо. И перед Тимошей появились горбатые верблюды и маленькие ослики с тяжёлой поклажей на тележках. Они быстро исчезли, и Тимоша увидел себя на берегу океана. В темноте светился огонёк. Это плывёт маленькое судёнышко, на котором возвращаются Тимошины мама и папа. Всё ближе, ближе мигает огонёк, и вот уже свет скользнул по Тимошиному лицу.
Тимоша проснулся и увидел перед собой блестящие глаза.
Сверху скользнул яркий свет, и Тимоша услышал слова;
— Тут я его оставил. Он здесь должен быть.
— Где же он? — переспросил другой голос, и свет снова заскользил по всей яме.
Тимоша увидел на дне ямы жабу. Вот кто смотрел на него блестящими глазами.
— Тимоша! Ты здесь? — окликнули его сверху.
— Здесь! Здесь! — крикнул Тимоша, сразу узнав голоса Кирилла и его папы.
Для взрослого человека яма оказалась неглубокой, и папа без труда спустился вниз, освещая дно фонарём. Он поднял Тимошу, передавая его наверх, а там уже протянула ему руки тётя Лиза.
Она стряхивала с Тимоши налипшие прошлогодние листья и озабоченно расспрашивала:
— Ноги целы? Руки целы?
— Целы, — отвечал Тимоша, радуясь, что он снова стоит на земле.
Он начал торопливо рассказывать, что с ним случилось, как он оказался на дне ямы.
— Я шёл, и вдруг земля провалилась! — возбуждённо говорил он. — И небо сразу пропало. И солнце. — И, вспомнив, как ему было страшно, Тимоша поёжился.
— Мы так за тебя волновались! Особенно бабушка, — говорила тётя Лиза Тимоше. — Пошли скорей, скорей домой.
И, не отпуская от себя Тимошу, она пошла с ним впереди.
Папа освещал дорогу фонарём, выбирая тропинку поудобней. Сзади всех понуро плёлся Кирилл.
Вот, наконец, показался и дом на пригорке. Он был весь освещён. Бабушка включила свет во всех комнатах, чтобы дом был виден издалека и не сбились бы с дороги мама, папа и Тимоша с Кириллом.
Сама бабушка стояла на крыльце, пристально вглядываясь, не мелькнёт ли среди деревьев огонёк.