— Лиза, доченька, что тебе привиделось? — проговорила тихо Надежда Андреевна. — Наш папа никогда не вернётся, его нет в живых. Ты так сказала «папа!», что я сама чуть не поверила в невозможное.
Лиза не замечала, как взволнована её мама, и повторяла громко, ликующе:
— Нет, это мой папа! Я сама его нашла. Вот он приехал! Папа! Папа! Здравствуй! — проговорила она раздельно, громко, радуясь слову «папа» и счастливо улыбаясь, глядя то на Ивана Антоновича, который остановился у дверей, очень крупный, высокий и растерянный, то на Надежду Андреевну, будто приглашая их разделить её радость. Она в первый раз произнесла вслух заветное слово «папа» и не хотела с ним расстаться,
— Простите её, — сказала смущённо Надежда Андреевна. — Лиза — фантазёрка. Я знаю: стоит ей что-то вообразить, и она сразу поверит своей выдумке. Вот и сейчас вообразила, что папу можно себе выбирать среди хороших людей… Бедная ты моя девочка, — проговорила она и притянула к себе Лизу, улыбаясь грустно, жалея ее.
Иван Антонович тоже улыбался смущённо и был не таким решительным, как тогда, когда увозил заболевшую Надежду Андреевну в город. Ему хотелось найти какие-то слова, чтобы утешить Лизу, но он молчал. Надежда Андреевна стала расспрашивать о его жизни, о дочери Танечке и всё благодарила за то, что он позаботился о них с Лизой.
— Помилуйте, помилуйте, — повторял Иван Антонович, — я рад, что смог хоть немного помочь вам. За что же тут благодарить… — И вдруг совсем неожиданно сказал: — А я ведь за вами приехал.
Надежда Андреевна не сразу поняла, почему он приехал за ними с Лизой. Зачем? Они так здесь прижились… С этой осени школа откроется в Вишенках, и можно опять будет работать не счетоводом, а учительницей. Нет, в город они не собираются ехать. Будут здесь жить.
Но Иван Антонович сказал, что он не может больше жить без них обеих, что в доме стало пусто после их отъезда и что всем вместе им будет хорошо.
— Поедемте! — упрашивал он.
— Поедемте! Поедемте! — обрадовалась Лиза.
Она осмелела от радости и торопилась сказать всё то, что хранила на душе уже долгое время. И, испугавшись своей смелости, тут же замолчала, только с ожиданием смотрела на маму. Что же она не торопится сказать «поедемте»? Ведь так Иван Антонович уедет один!
— Нет, Иван Антонович, — ответила Надежда Андреевна, — мы не можем поехать с вами. Не обижайтесь на нас с Лизой. Мы здесь, в Вишенках, останемся.
— Мамочка, поедем, мама! — стала упрашивать Лиза, умоляюще глядя на неё. — Поедем, мамочка!
— Нет, — повторила снова Надежда Андреевна, сама очень огорчённая своим отказом. — Мы никуда не поедем. Спасибо вам за всё, что вы для нас сделали, Иван Антонович, но мы не поедем. И никогда больше не надо говорить об этом.
Иван Антонович виновато улыбнулся, опустил, голову и проговорил тихо:
— Ну, простите, простите. До свиданья!
Он поцеловал Лизу, попрощался с Надеждой Андреевной и уехал.
— Всё равно он мой папа. Всё равно, — сказала Лиза, когда замолк гул отъезжающей машины, она уже, наверное, скрылась за косогором. — Всё равно он мой папа, — твердила она. — Он самый хороший, самый добрый.
Она с обидой взглянула на маму, но, увидев, какое у неё было опечаленное лицо, подбежала к ней, обняла и заплакала горько-горько от жалости к ней и оттого, что не исполнилась мечта о добром папе.
— Пора нам, доченька, собираться в родные края, — неожиданно проговорила Надежда Андреевна усталым голосом, Знаешь, мне очень захотелось туда вернуться. Там тоже построят скоро школу. И я снова начну учить ребятишек. Тебя отдам прямо во второй класс. Ведь ты уже умеешь, и читать и писать. Поедем, доченька? — уговаривала Надежда Андреевна, заглядывая в заплаканные глаза дочери. А та, молча, чуть всхлипывая, согласно кивала в ответ на мамины слова.
Было тихо. И были они сейчас очень одинокими — одни на целом свете — и печалились от своего одиночества, в которое не захотела Надежда Андреевна никого пустить.
Они скоро собрались в дорогу. Председатель колхоза уговаривал Надежду Андреевну остаться навсегда в Вишенках: мол, им здесь очень нужны учителя, скоро школа откроется. Но потом согласился её отпустить. Понимал, что родные места тянут человека, где б он ни поселился.
— Что ж, поезжайте, — сказал он. — А если не наладится там жизнь, возвращайтесь к нам.
И тётя Поля тоже говорила, что не нужно им уезжать, что она очень к ним привязалась, — так бы, мол, и жили все вместе.
— Тут у вас есть причал, а там ничего нет.
— Как-нибудь, — отвечала Надежда Андреевна. — Ничего, наладим и там жизнь. Ведь там наши родные места. Нам там будет хорошо.
И попросила тётю Полю на прощание не говорить Ивану Антоновичу, куда они уехали. Ей хотелось, чтобы он поскорей забыл их с Лизой.
Они долго прощались с тётей Полей и, нацепив на Ильку мягкий самодельный ошейник, чтобы она не убегала от них, отправились домой, в Заячьи Дворики. Железная дорога туда не проходила, и они добирались до родных мест где пешком, а где попутными машинами, коза Илька тоже забиралась в кузов машины. Километров сто, а то и побольше было до Заячьих Двориков.
Когда, наконец, Лиза с мамой добрались до них, то не увидели никаких двориков, ни домов. Лишь стояли в их дворе обгорелая и израненная старая груша с аистиным гнездом да ракита с длинными, низко опущенными ветвями.
Лиза с мамой поселились в землянке, которую вырыли когда-то в их саду военные, и жили до тех пор в ней, пока не выстроил им совхоз новый дом.
Они часто вспоминали об Иване Антоновиче. Однажды они всё-таки собрались и поехали в тот город, где он жил, чтобы повидаться с ним. Но Иван Антонович куда-то уехал, и никто не знал его адреса. Не удалось им повидать и старика Петровича, его уже не было в живых.
Надежда Андреевна очень жалела, что тогда так поспешно уехали они с Лизой из Вишенок, даже не попрощавшись с Иваном Антоновичем.
— Так надо было, — оправдывалась она перед Лизой, а Лиза вздыхала, смутно догадываясь, отчего так надо было.
Хорошо, что есть у людей память. Она позволяет им дружить и любить друг друга, быть благодарными за всё доброе. Она может возвращать в прошлое.
Анюта, Гриша и Кирилл любят слушать бабушкины и мамины рассказы о том, что было, когда ещё не было их троих на свете. О времени, которое стало ПРОШЛЫМ. Его уже нет, но оно и не исчезло, потому что и мама и бабушка хранят его в своей памяти и рассказывают о нём. И всем троим — Анюте, Грише и Кириллу — кажется, будто они своими глазами видят то время, когда их мама была просто Лизой, а бабушка — не бабушкой, а маминой мамой.
Потому и встретили они так радостно Ивана Антоновича. Ведь он им был не чужой человек. Они знали его, даже видели. В маминых воспоминаниях. В её трудном детстве, о котором она им часто рассказывала.
ТИМОША
Давно уже угомонились аисты на своём гнезде, а в доме, одиноко стоящем на пригорке, всё еще светятся окна. Никто не ложится спать: ни взрослые, ни дети. Взрослые разговаривают, дети слушают.
Много было воспоминаний в тот вечер. Иван Антонович расспрашивал бабушку и маму об их жизни, они его тоже расспрашивали, куда он уехал и как жил всё это время.
— А мы к вам приезжали с Лизой. Приехали в город, а вас нет. Очень мы вас хотели увидеть.
— Правда? — обрадовался Иван Антонович. — А я думал, вы меня забыли. Я ведь сначала долго искал вас, но не нашёл. А потом уехал на Дальний Восток, там работал. Наверное, я и до сих пор бы жил там, если бы не наше с Тимошей горе. Бросили мы всё и вернулись в прошлом году в тот город, где я жил раньше, после войны.
Все как-то с тревогой посмотрели на Ивана Антоновича, а у него самого голос задрожал, и он долго не мог заговорить.
— Вы помните мою Танечку, — заговорил он снова, — Тимошину маму?
— А как же! — воскликнули вместе мама и бабушка. — Так Тимоша — Танечкин сын? — спросила мама.
— Да, — сказал Иван Антонович. — Танечка — Тимошина мама. Нет её больше. Теперь мы вдвоём с Тимошей живём. А Танечка погибла. И муж её — Тимошин папа — погиб вместе с ней. Они были в научной экспедиции на Курильских островах. Там и погибли.
— Какое несчастье… — тихо проговорила бабушка. — Боже мой, какое ужасное несчастье!..
И она с жалостью посмотрела на Тимошу и Ивана Антоновича.
Никто не стал расспрашивать, как случилась эта страшная беда, понимая, что об этом трудно рассказывать.
Не скоро потом все разговорились. И чтобы как-нибудь отвлечься от горестных мыслей, снова вспоминали, как жилось бабушке с мамой в Вишенках, вспоминали и козу Ильку, и хозяйку дома тётю Полю, и старика Петровича. А потом заговорили, как живётся в Заячьих Двориках и Медвежьих Печах.
Ивану Антоновичу понравилась здешняя жизнь.
— Хорошо бы нам, Тимоша, жить здесь. И никуда больше не уезжать.
Он взглянул на Надежду Андреевну, ожидая, чтобы она сказала: «Оставайтесь, куда вы поедете». Но вместо бабушки хором проговорили обрадованные Анюта и Гриша:
— Оставайтесь.
— Оставайтесь, — повторила Анюта. — У нас тут аисты.
Ей хотелось, чтобы Иван Антонович остался. Он понравился ей. Такой он большой, сильный, а смотрит на всех робко, как маленький, и говорит нерешительно. Так и хочется заступиться за него. «Нам хорошо, — подумала Анюта. — У нас много народу и аисты. А у них с Тимошей — никого».
Анюта глядела на бабушку просительно, стараясь своим взглядом уговорить её: пусть она разрешит Ивану Антоновичу остаться. Тогда ещё народу в их доме прибавится. И с Тимошей можно будет играть.
Но бабушка молчала. А когда мама вслед за Анютой повторила: «Оставайтесь! Вот хорошо будет!» — и взглянула на свою маму, как и Анюта, упрашивая её одними глазами, та медленно, сосредоточенно думая (она никогда не скажет не подумав), проговорила:
— Конечно, вам, Иван Антонович, лучше работать в деревне, чем в городе. Ведь вы агроном. Но у нас в Медвежьих Печах есть агроном. Может быть, вам ещё в какую-нибудь деревню поблизости от нас переехать? А так, приезжайте к нам.* Живите, сколько захочется. И Тимошу оставьте у нас на лето, пока у него каникулы.