— Дедушка, мне бы медвежонка, — попросила Анюта. — Он смешной.
Медвежонок был рыжий, неуклюжий, за спиной бочонок с мёдом. Сразу можно было догадаться, что он убегает от пчёл, хотя пчёл тут и не было. Очень у него были испуганные глаза. И лапу он поднял так, будто отбивается от невидимых пчёл, преследующих его.
Тимоше понравилась больше всего деревянная лошадка. Таких он никогда не видел. Ведь дед Игрушечник — умелец. Сам выдумает, сам и сделает лошадку, как ему нравится.
— Бери, не стесняйся, — подбодрил дед Игрушечник Тимошу, заметив, как тот загляделся на лошадку. — Я ещё сделаю, чтоб другим ребятишкам было.
Тимоша сказал «спасибо» и взял подарок. А Гриша попросил себе зайчишку. Лошадка и медведь у него уже были. Они с Анютой всегда уносили от деда Игрушечника какую-нибудь самодельную игрушку. А то сказку им расскажет дед. Он большой выдумщик, в запасе у него много старинных сказок и своих собственных.
Дед Игрушечник поставил самовар и пригласил гостей и папу пить чай, заваренный земляничным листом и цветом. Чай пили с мёдом и домашними пшеничными лепёшками. Папа рассказывал про пчёл. Больше для Тимоши, потому что тот почти ничего о них не знал, лишь знал, что они собирают мёд и умеют больно жалить. Папа вдруг спросил:
— Вы, случайно, не ели чесноку или луку?
— Нет, — ответила за всех Анюта, — мы молоко пили и ели хлеб с маслом.
— Тогда, — сказал папа, — пойдемте, посмотрим, как пчёлы на новом месте устроились. А про лук и чеснок я спросил, чтобы на вас пчёлы не налетели и не ужалили: они не любят резких запахов.
Папа повёл их по пасеке. Пахло липой и мёдом. В воздухе застыло непрерывное жужжание, мерное и спокойное. Оно убаюкивало. Так бы вот лёг под липами и уснул под пчелиную колыбельную песню.
Каждый улей — а их много — настоящий пчелиный город, и живёт в нём местное население по своим законам. У каждого жителя своё дело, свои обязанности в улье. Есть там сторожа, они охраняют вход в улей. Есть уборщицы, поддерживающие порядок. Но больше всего забот у рабочих пчёл. Они кормят личинок, собирают нектар и пыльцу с цветов, приносят в улей воду. И всё у них приспособлено для такой трудовой жизни, даже корзиночка есть на задних ножках, куда полагается складывать цветочную пыльцу.
В согласии с пчёлами-работницами живут пчелы-разведчицы. Они первыми находят цветущие медоносы и приглашают туда, где цветут медоносы, пчёл-работниц. Не словами приглашают, а танцами. Пчёлы-разведчицы как бы разговаривают своими танцами, поясняя, куда следует лететь сегодня, на какой поляне или в каком саду зацвели новые цветы. Их хорошо понимают пчёлы-работницы и летят туда, куда их приглашают.
О пчёлах и цветах папа рассказывает всегда с удовольствием. Были бы слушатели. А слушатели как раз оказались хорошие, им всё интересно. Анюта с Гришей кое-что знали уже от папы про жизнь пчёл и теперь даже напоминали ему, чтоб он не забыл рассказать Тимоше, о чём он им рассказывал раньше.
Папа много знает. Он наблюдательный. Он знает даже, в какое время какая птица поёт. Проснётся папа ночью, прислушается к голосу птицы и без часов скажет, который наступил час. Если соловья ночью услышит — значит, второй час ночи наступил; закукует кукушка — папа скажет: «Ну вот, уже три часа ночи». А за кукушкой зяблик голос подаёт, за зябликом — скворец. У каждой птицы свой час. Все они рано просыпаются. Один воробей любит поспать, понежиться. Раньше шести утра его голоса не услышишь.
Папа знает лес. Он его читает, будто книжку интересную, или как музыку слушает. Он очень любит лес и тишину. Ведь он был на войне. И всё ещё слышатся ему разрывы бомб и снарядов, всё ещё встают перед глазами разрушенные дома и опустошённые изуродованные поля. И он хочет забыть о страшном. Хочет тишины.
Целый день пробыли Анюта с Гришей и Тимошей на пасеке, дожидаясь, когда папа управится со своими делами. Возвращались домой все вместе лесной тропинкой. Не той, что выбрала утром Анюта, а самой короткой — её знал папа. Не успели оглянуться — лес кончился. Забелел на пригорке дом с аистами. Папина тропинка вывела всех прямо к дому.
КИРИЛЛ
Кирилл получил от мамы задание выполоть заросшую морковку. Он не сумел ничего придумать, чтобы отказаться от такого скучного, на его взгляд, занятия, и нехотя поплёлся в огород. В другой раз он упросил бы Анюту с Гришей выполоть грядки за него. Даже и не особенно просил бы, они сами с радостью согласились бы выручить старшего брата, но теперь он не смеет их просить. Они обиделись на него, потому что он не дал им посмотреть в подзорную трубу окрестности Заячьих Двориков и звёзды на небе. С тех пор как бабушка ему подарила подзорную трубу на день рождения, он близнецам даже в руки её не даёт и гонит их от себя. Сначала они просили: «Покажи нам трубу». А потом перестали просить, отвернулись от него и ушли. Конечно, после этого ни Гриша, ни Анюта, даже если он назовёт её хозяюшкой, не станут делать за него работу. Придётся самому поработать, как велела мама.
Кирилл лениво выдернул одну травинку, потом другую, посмотрел на корень, длинный ли он или короткий, вместе с травой вырвал тоненькую морковинку, вытер её и съел.
Из-за кустов вынырнул Афонька. Он всегда появлялся с предосторожностями, чтобы не попасться на глаза маме или бабушке, и всё из-за того, что они учительницы. У Афоньки было странное представление об учителях: будто бы они и дома, и на улице только и думают, какой бы потрудней вопрос задать ученику и какую отметку ему поставить. Вдруг увидят его в саду и спросят правило по русскому языку или где протекает самая длинная река на свете. Потому-то Афонька и появлялся неожиданно и таинственно, выждав, пока не будет учительниц.
— Тебя Каллистратыч звал, — шёпотом сказал Афонька, чтобы никто не услышал. — Говорит, чтобы ты Звёздочку отвёл искупать на речку.
— Ух, ты! — обрадовался Кирилл. — Звёздочку!
Он любил эту красивую и норовистую лошадь и хотел сразу бежать к Каллистратычу. Но, вспомнив, что ему надо прополоть морковку, нахмурился. Опять мама обидится на него, если он бросит грядки.
— Нельзя мне, Афонь, — отказался он, безнадёжно махнув рукой. — Плохая у меня теперь жизнь. Мама каждый день воспитывает, говорит «надо трудиться» и даёт урок. То картошку велит окучить, то грядки полоть. Это у мамы называется трудовое воспитание.
— Да? — сочувственно удивился Афонька.
— Ага, — сказал Кирилл. — И зачем мне трудовое воспитание? Я бы сейчас лучше верхом скакал, а тут возись с этой недорослой морковкой.
— Хитрое дело, — солидно проговорил Афонька — Меня тоже заставляют работать. Только у нас это не называется воспитанием. «Иди, огород тебя ждёт». Я иду и полю,
— Эх, — вздохнул Кирилл, не слушая Афоньку, — пропал человек не за синь-порох.
Афонька поморщился, силясь понять, что это значит и, не поняв, переспросил:
— Не за какой порох пропал человек?
— Не за синий, разве не знаешь? — ответил Кирилл. Но ему и самому стало непонятно, что это значит. — Пойду бабушку спрошу. Она так говорит.
Афонька сразу нырнул в малинник, чтоб его не заметила бабушка, а Кирилл издалека закричал:
— Бабушка, какой это синий порох? Вы говорили, что за него человек пропал.
Бабушка сразу догадалась, ответила:
— Ты всё перепутал, Кирилка. Есть такая русская поговорка: «И пропал человек не за синь-порох». Одним словом, зря пропал. Попусту.
— Ага, — подтвердил Кирилл. — Это про меня. Я тоже ни за что пропал.
— Иди, иди работай, горемыка, — засмеялась бабушка, — тебя урок ждёт, к маминому приходу надо выполнить.
— Ээээх… Пропал человек… — тянул Кирилл поправившуюся ему поговорку, чтобы посмешить бабушку.
Он вернулся и ещё ленивей, чем раньше, принялся за работу. Ему помогал Афонька, вырывая вместе с травой подросшую морковку. Кирилл недовольно ворчал:
— Человека Звёздочка ждёт, а тут — морковка! Лучше бы её и не было…
— Я пойду, — сказал Афонька. — Может, Каллистратыч мне даст Звёздочку. Я сам отведу её на речку.
Кирилл распрямился и сердито закричал:
— Не даст он тебе! Не даст! Тебя Звёздочка не любит. Ещё ударит или сбросит.
— Может, и даст, — проговорил Афонька спокойно, уползая в кусты.
И исчез так же неожиданно, как и появился. А Кирилл вдруг завопил отчаянным голосом:
— Ой, ой, ой! — Он упал на траву и ещё более жалобно застонал: Ооооох!.. Ой! Оооох!.. — и смотрит по сторонам приподняв голову, не идёт ли к нему кто-нибудь на помощь.
Первой услышала его жалобные стоны Анюта. Сначала она посмотрела на старшего брата недоверчиво: отчего это он стонет не переставая? Может быть, опять что-нибудь придумал, чтобы посмеяться над ней и Гришей? Потом всё-таки не выдержала, подошла поближе к нему.
— У тебя что-нибудь болит, что ты охаешь и ойкаешь? — спросила она участливо.
— Ага, болит, — пожаловался он. — Ещё как болит. У меня заболела спина.
Продолжая охать и всхлипывать, Кирилл встал с земли и согнулся перед Анютой, показывая, что он даже не может разогнуть свою больную спину.
— Видишь, она уже не разгибается. Не знаю, что мне теперь делать. Как же я выполю морковку? У меня спина сильно разболелась. Оооох! Ох! — простонал он, страдальчески глядя на сестру.
Анюта сразу забыла все обиды и сказала заботливо:
— Ты иди скорей домой, раз у тебя спина болит, а мы с Гришей сами выполем твою морковку. Правда, Гриша?
— Да, — согласился Гриша. — Ты иди домой.
— Спасибо, — шмыгнув носом, проговорил Кирилл. — Я пойду, полежу.
И, громко охая, согнувшись, он пошел, а Анюта с Гришей наклонились над грядкой.
Вернулась из школы мама, заглянула в огород, но вместо Кирилла увидела близнецов:
— Я дала урок Кириллу, а работаете вы. Почему?
— У него спина заболела, — объяснила Анюта. — Нам с Гришей его стало жалко. Он сказал. «Пойду полежу».
— Что-то тут не так, — усомнилась мама. — Раньше у него не болела спина, а как заставили работать, сразу заболела. Странно.