Так оно и было. Капельдинер Максим в лицо узнал трёх боевиков (разумеется, тогда они были в гражданской одежде), посещавших накануне театр. К нему подошёл бандит, стянул маску, осклабился:
– Узнаёшь? Помнишь, ты не пропустил меня в зал с мороженым? Видишь, я сейчас безоружный? Не бойся, выйдём поговорим по-мужски.
У него было возбуждённое, нервно-игривое настроение: захват удался как по маслу, всё замечательно. Общими усилиями инцидент был замят.
А ЛЮДИ УМИРАЮТ ТИХО
Вообще, заложники вели себя на редкость достойно, даже дети. Правда, тех, кто младше десяти лет, выпустили в первые полчаса после захвата (зал встретил это решение аплодисментами). Остальных детей разместили в бельэтаже. Боевики принесли им из буфета пирожные, из гардероба – курточки. На них, расстеленных на полу, дети спали.
Молодёжь, с разрешения захватчиков, тихонько вполголоса переговаривалась, играла в слова, в крестики-нолики. То и дело в зале, то тут, то там, раздавался приглушённый женский плач. Случались истерики – тоже тихие.
Как ни страшно писать, но страдали от ран и умирали люди тоже тихо и незаметно – совсем не так, как изображают в кино. Примерно вечером третьего дня (в зале постоянно горел свет, и заложники теряли счёт времени и путали день с ночью) ввели мужчину лет сорока, сильно избитого. Он прорвался в вестибюль с улицы, крича, что в зале находится его сын.
– Ну, ищи, выкрикивай по имени. Не найдёшь – умрёшь.
Никто в зале не откликнулся. Мужчину увели, через минуту послышались выстрелы. Всё.
В другой раз точно ниоткуда (возникло впечатление, что сами террористы были ошарашены её внезапным появлением) возникла девушка в лёгком платье, кофточке. Она буквально обрушилась на них с резкими, страстными словами:
– Опомнитесь, что вы делаете?! Немедленно отпустите всех!
– Подсадная утка, – резюмировали бандиты. – В Будённовске мы это уже проходили. Расстрелять.
Весь зал слышал, как она сказала:
– Ну и расстреливайте.
Её вытолкнули в раскрытую дверь и пустили вслед автоматную очередь. И закрыли дверь. После этих случаев в зале воцарялась такая живая, такая отчаянная тишина, которая была жутче, чем если бы люди кричали и рыдали. Бандиты, чувствуя это напряжение и желая снять его, начинали объяснять то, что происходит на воле, а также свои действия:
– Убитые сами виноваты, вели себя неправильно.
РЯД 12, МЕСТА 23-24
У кого-то нервы не выдерживали. Как не выдержали они за шесть часов до штурма у мужчины из середины зала. Он внезапно бросил в проход бутылку из-под минералки – та покатилась гремя, сорвался и побежал прямо по креслам в никуда. После окриков со сцены: «Стой! Стой!» – стали стрелять по живой мишени, в зал. Мовсар Бараев подскочил, грязно ругаясь, к стрелявшему, кажется, даже ударил того.
При стрельбе были ранены (убиты?) женщина – в живот, парень лет восемнадцати – в голову. Никто ничего не успел понять, в том числе Андрей и Максим, сидевшие как раз в середине зала, в эпицентре событий – кстати, недалеко от главного взрывного устройства.
До этого их разделяли два ряда. Братья попросили разрешения сесть рядом: места номера 23 и 24, ряд двенадцатый. Да, именно: 23-е и 24-е места, 12-й ряд – цифры, врезавшиеся в мозг на всю жизнь. Это был их первый и единственный контакт с захватчиками, не считая того, со сладкоежкой с мороженым.
А сидящие в зале не оставляли попыток достучаться до человеческого в душах террористов. Тем более, по поведению некоторых из них можно было заключить, что умирать они не расположены и надеются на благополучный исход событий.
От одной девушки-смертницы узнали, что ей семнадцать лет.
– Твоя жизнь только начинается. Как ты решилась на такое? Зачем ты здесь?
– Ваши убили у меня четверых братьев, отца и мать. И вот я здесь.
Мужчины с автоматами отлучались постоянно и на длительное время. Бараев вообще как-то ушёл и не появлялся в зале часов восемь. Молодые женщины в чёрном, напротив, составляли с залом одно целое. На два дня и три ночи срослись с ним, обречённо деля его судьбу. Так же дремали в неудобных позах в креслах, почти не ели и не пили. И выглядели всё утомлённее, быстро раздражались, становились вспыльчивые, нетерпимые. Непредсказуемые. Некоторые, отворачиваясь, чтобы не видели их слёз, утирали чёрными платками глаз.
ЛУЧШЕ УЖАСНЫЙ КОНЕЦ, ЧЕМ УЖАС БЕЗ КОНЦА
Самой мучительной была вынужденная неподвижность. Нестерпимо – как не изворачивайся, не приспосабливайся в кресле – ныли шея, затылок, спина. В зале было жарко, даже душно, кондиционеры не выключались.
Единственная возможность размять затёкшие ноги и тело – дойти до оркестровой ямы, поделённой перегородкой на «м» и «ж», с полом, залитым жижей. Частые прогулки до ямы террористами, мягко говоря, не приветствовались – поэтому приходилось себя ограничивать в питье.
Устали все: и бандиты, и заложники. Если раньше в головах заложников билась единственная мысль: «Только бы не штурм» – под конец охватила апатия. «Скорее бы развязка, какая угодно, хоть что-нибудь».
…Газ имел резкий, специфический запах. Между прочим, перед этим в передаче вещей «с воли», были медикаменты и… огромное количество гигиенических пакетов. На воле надеялись, что заложники догадаются дышать в момент газовой атаки через них. Не догадались.
Стараясь прикрыть лицо одеждой, братья успели увидеть, как на сцене боевик лихорадочно пытается надеть респиратор. Несколько вздохов и… братья очнулись в больнице. Мелькали белые халаты, перед глазами на штативе висели большие пакеты с прозрачной жидкостью, к венам тянулись трубочки.
Максим видел, как рядом откачивали, выводили из клинической смерти парня – через два часа он, как ни в чём не бывало, расхаживал и напевал. А три девушки, соседки братьев по ряду, так и не проснулись…
КАКОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ НАСТОЯЩИЙ?
Вряд ли спасённые могли впоследствии узнать в лицо своих «крёстных», выносивших их из отравленного зала: все они были в масках, шлемах. Первый после трагедии спектакль «Норд-Ост» был дан именно для группы «Альфа».
– Что в работе СМИ, освещавших захват заложников, вам показалось неприемлемым? – спросила я братьев.
– В таких ситуациях журналистам следует обязательно консультироваться с профессионалами, специалистами. Бандиты смотрели телевизор, внимательно слушали маленькие приёмнички, прибавляя звук на всю мощность во время новостей, чтобы держать заложников в курсе событий.
И вот репортёр в прямом эфире сообщает:
– О, сейчас мы видим женщину, пытающуюся выбраться из окна на втором этаже!
Террористы благодарят телевизионщиков за наводку и непроходимую тупость, бегут и втаскивают несчастную обратно. Или один из шоуменов (он и нынче не сходит с экранов ТВ) услужливо и подробно рассказал перед камерой обо всех известных ему чёрных входах-выходах из театрального центра. Боевики немедленно установили в них растяжки.
Сразу после трагедии полностью изменилась внутренняя планировка зала и сцены. Согласитесь, артистам тяжело было выступать на той сцене, перед тем залом. В первую очередь демонтировали кресла…
В конце встречи Максим раскрыл и показал бархатную коробочку с булавкой для галстука и запонками с искусственными бриллиантами – подарок от МИСИС, где он учился. Братья получили благодарственное письмо от Лужкова:
«Вы мужественно выдержали захват террористов. Поздравляю вас со вторым днём рождения… Пусть у вас сложится долгая и счастливая жизнь».
Искренние, чёткие, правильные слова. Ещё такими же были бы действия московских служб МВД на столичных дорогах. Их террористы охарактеризовали одним презрительным нецензурным словом.
– Два месяца, – откровенничали они перед заложниками, – мы открыто разъезжали по Москве с багажниками, полными оружия и взрывчатки. Нас останавливали, получали две бумажки по 100 долларов и моментально отпускали.
Вот так вся страна стала заложником собственного равнодушия. Потерян последний инстинкт: инстинкт самосохранения. С сонной апатией взираем на продажность одних властных структур, алчность вторых, тупость третьих.
Кстати, у Максима в ноябре день рождения. Не в переносном смысле, как у заново рождённого – а в самом прямом. Хотя кто теперь разберёт, какой день рождения настоящий…
ГОЛУБАЯ ВОДОЛАЗКА, РОЗОВЫЙ ШАРФИК (ПЕДОФИЛ)
Тема, сама по себе, мерзопакостная, после которой хочется вымыть руки. Могу ли я с уверенностью сказать, что человек, о котором я пишу, стопроцентно не виноват? Нет. Но. Совершенна ли у нас на сто процентов система дознания? Следствия? Правосудия? Нет. Нет. Нет…
Мужчиной нынче быть опасно. Особенно мужчиной, имеющим судимость за изнасилование. По закону, из колонии человек выходит чистым, с погашенной судимостью, – но мало ли что у нас по закону.
Когда-нибудь начало ХХI века назовут дремучей эпохой «охоты на ведьм». Только над средневековыми городами стлались смрадные инквизиторские костры, а сейчас несётся: «Держи педофила!» Тогда расправлялись с женщинами, сейчас с мужчинами. Тогда дьявольским знаком были родинки, смуглость и чёрные волосы – сегодня пресловутая статья, будь она хоть трижды погашенная.
В полиции одним щелчком клавиши открывают банк данных по 115-117-й статьям – следствие легко, играючи доказывает – суд сажает. Не преступников ловить – а играть в пинг-понг, сплошное удовольствие и очередная галочка в отчёте раскрываемости. Но вот интересно: сажают и сажают преступников, а их всё больше и больше. Может, не тех сажают?
Настоящих утончённых, профессиональных сластолюбцев изобличить трудно. По слухам (а слухи всегда кишат в непрозрачном криминализированном обществе), педофилы могут скрываться под добропорядочной маской, за высоким чином, за депутатской неприкосновенностью, за личиной уголовных авторитетов. И делают они свои мерзкие делишки под охраной, в неприступных кабинетах, в шикарных саунах и засекреченных охотни