– Извините, что беспокою. Понимаете, Лариса… умерла. А вы ее знали…
– Как умерла? – вырвалось у меня.
– Катя, мы не могли бы поговорить? Пожалуйста. Если можно, завтра.
– Да, да, пожалуйста… – пробормотала я в недоумении. – Где?
– Вы не могли бы подойти к двенадцати в «Магнолию», что на площади? Я там работаю. Придете?
– Приду, но я, честное слово, не знаю…
– Спасибо, Катя. Буду ждать. До встречи.
– Как вас зовут? – закричала я, но ответом мне была тишина – художник уже отключился.
«Магнолия» – гастроном, он сказал, что работает там… Художник?
– Да скажешь ты наконец, кто это? – возмутилась Галка. Она деловито накрывала на стол.
– Я же сказала! Муж моей одноклассницы, Лариски Куровицкой.
– Что ему надо?
– Он сказал, что она умерла…
– Как умерла? – ахнула Галка. – От чего? Ты садись, садись, Катюша!
– Не знаю… Есть чего-то расхотелось… – Я все еще пребывала в обалдении.
– Вы дружили? А мы по чуть-чуть. И помянуть надо… – Галка достала из холодильника бутылку белого вина.
– Нет, мы просто учились в одном классе… – Я представила себе смеющееся лицо Ларисы, дерзкие голубые глаза, светлые вьющиеся волосы… – Знаешь, Галюсь, она была самая красивая в классе и школе, яркая, ничего не боялась. Прогуливала уроки, грубила учителям. За ней полшколы бегало – и старшеклассники, и курсанты летного. Даже наш учитель физики… Вечно из-за нее кто-то дрался, вечно кто-то поджидал ее после занятий. Не могу поверить… Просто в голове не укладывается…
…Последний раз я видела ее лет восемь назад. Она налетела на меня на площади, потащила в кафе, рассказала, что выходит замуж за известного художника по фамилии Андрейченко. Показывала кольцо. Была такая радостная, шумная, хохотала, спрашивала, с кем я, и я постеснялась сказать, что на днях развелась с Эриком, и соврала, что собираюсь замуж за артиста нашего театра. Сказала и похолодела: а вдруг она начнет выспрашивать, как его зовут, – у нее были самые обширные знакомства. Но она ни о чем не спросила. Потребовала записную книжку, нацарапала номер своего телефона…
– И все?
– И все. Знаешь, Галюсь, за все восемь лет мы ни разу друг дружке не позвонили. И вдруг звонок этого Андрейченко! Какой-то странный вечер, странная история с этим Домом с химерами: привидения, дурацкий поход на чердак, голоса… Как-то все слепилось в кучу… И вдруг Лариска Куровицкая! Как гром среди ясного неба!
– Не очень ясного… – заметила Галка. – Скорее, наоборот. Вечерок, конечно, выдался… Прямо мороз по коже! Пусть земля ей будет пухом. Такая молодая… – Она вздохнула. – Вот так живешь и не знаешь, что с тобой будет через минуту. Не чокаемся!
Мы выпили. Вино было легким, нежным и пахло виноградом. Мы наворачивали за милую душу. Я обычно не ем после шести, но уж очень вечерок выдался неоднозначный.
– Знаешь, а мне этот Глеб понравился, – вдруг сказала Галка. – А Вербицкий вообще! – Она закатила глаза. – Нормальный мужик, а слухи про него – вранье! И красавец из себя. Викинг! Как ты думаешь, Жабик на самом деле видел висельника?
Прыжки мысли, однако.
– Галюсь, о чем ты? Какой висельник! Твой Жабик вернулся теплый из гостей… День рождения отмечал, помнишь? И куда он мог деться, если висел? Не верю. И следов от крюка там не видно. И Вербицкий сказал, что не было висельника.
– По-моему, он на тебя глаз положил.
– Вербицкий?
– Глеб. Но лично я не советую. – Галка вдруг ахает.
– Что? – пугаюсь я.
– Ты сказала Ларисе, что выходишь замуж за актера!
– Ну и что?
– Сегодня ты познакомилась с Глебом, и он актер… И тут же ты узнаешь, что она умерла. Странное совпадение. Судьба!
Бессвязно, но убедительно.
Мы уставились друг на друга, и Галка сказала:
– Верь, не верь, а что-то все-таки есть. Вот ты не смотришь про аномальные явления, а я точно знаю…
– И что это, по-твоему? – перебила я.
– Как что? – Галка даже руками всплеснула от моей тупости. – Знак!
– И что мне с ним делать? – Я оглянулась на темное окно.
– Ждать. Они повторят знак. Если человек не понял с первого раза, они повторяют. До трех раз.
– Кто?
– Они. С той стороны. Видимо, она не может там успокоиться, эта твоя Лариса. Повторят еще раз и объяснят.
– Слушай, может, хватит? И так тошно! Все равно не верю. Давай лучше про любовь, – сказала я и тут же прикусила язык. Для Галки тема любви – это когда про незабвенного Ситникова. Но тут уж говори – не говори… Наверное, он уже на Канарах с молодой женой. До чего же мне паршиво…
– Любовь-морковь, – пробормотала Галка. – Я не верю в любовь.
– Почему?
– По кочану. Ты не веришь в привидения, а я не верю в любовь.
Какова логика, а? Я невольно рассмеялась…
…А мальчики, проводив гостей, задержались на крыльце Дома с химерами. Тьма вокруг стояла кромешная, и окно Глеба на втором этаже светилось как маяк – надежда заблудших мореплавателей.
– Хорошие девчонки, – заметил режиссер, закуривая. – Старые знакомые?
– Да нет, сегодня познакомились, – ответил Глеб. – В кафе.
– Глебыч, может, ко мне сегодня? – сказал Петя. – У меня есть раскладушка. А то на душе как-то неспокойно, ей-богу!
– Спасибо, Петя, не хочу стеснять. Я у себя. Кстати, тут в саду какие-то могилы.
– Могилы?! – воскликнул Жабик и оглянулся на темный сад. – Какие еще могилы? Откуда ты знаешь?
– Случайно заметил, в зарослях.
– А чего ты шлялся по саду? Мало тебе чердака?
– Там яблоки… Думал нарвать, оказалось, зеленые еще. Серые гранитные надгробья лежат в траве, замшелые такие, все в трещинах.
– Висельник, не иначе! – фыркнул режиссер.
– Откуда они там взялись? – Жабик снова оглянулся на сад.
– Господа, у меня идея! – вдруг сказал Вербицкий. – Глебыч, ты тут лопат не видел?
– Виталя, может, не надо? – Жабик выразительно взглянул на Глеба.
– Надо, Петя, надо!
– Не видел. Зачем тебе лопаты? – вступил Глеб.
– Вы со своими дурными разговорами меня достали уже. Пойдем и раскопаем. Я вам докажу! Привидения они тут видели, алконавты гребаные! – Режиссер от возмущения хватил кулаком по двери и зашипел от боли.
– Виталя, давай завтра, – сказал после паузы Глеб, поймав новый выразительный взгляд Жабика.
– Хочу сейчас! Прям сию минуту! И поставим точку в этом гребаном деле. Навсегда. Поняли, слабаки?
Глеб и Петя снова переглянулись.
– Виталя, давай завтра днем, а? Я у Валентины лопаты возьму. Глебыч, ты как?
– Фонари слабоватые, Виталя, лучше днем, – поддержал Жабика Глеб. – Да и лопат нет. Пошли, досидим, а завтра с утречка пораньше и раскопаем.
Петя вдруг издал полузадушенный звук и взмахнул руками.
– Э-э-э… т-т-ам! Там! Смотрит! Глебыч, у тебя! Виталя! – Он тыкал рукой куда-то вверх.
Глеб и режиссер задрали головы.
– В окне! – прошипел Петя.
– Ну, я тебя сейчас! – взревел режиссер, бросаясь в дом. За ним – Глеб, и замыкающим Петя. Они протопали наверх, как стадо бизонов. Режиссер рванул дверь – взметнулись языки свечного пламени; они сгрудились на пороге. Комната была пуста.
– Куда эта… сука делась?! Я же своими глазами! В окне!
– Висельник! – прошептал Петя, крестясь и оглядываясь. – Опять! А ты не верил. Ты его видел, Глебыч?
– Видел… кажется.
Режиссер бросился по коридору, дергая за ручки дверей. Двери с треском распахивались.
– Где он? – ревел режиссер. – Убью!
– Виталя, остынь! – Глеб перехватил режиссера за талию. – Пошли!
…Они сидели еще около часа, полностью протрезвевшие, принимая по новой, обсуждая странное происшествие.
– Что вы видели? – уже в который раз вопрошал режиссер.
– Тень! – уже в который раз отвечал Петя. – Тень в этом самом окне! – Петя кивал на окно.
– Не знаю, пламя на сквозняке… Движение было, кажется… Не знаю! – говорил Глеб с сомнением.
– Завтра же с лопатами! Раскопаю все к чертовой матери! Лично! И забью дверь досками! – клялся режиссер, ударяя себя кулаком в грудь. – Вы меня еще не знаете! Проклятый дом! Петя, пусть Глебыч у тебя перекантуется эту ночь, а завтра мы тут все разнесем на… к такой-то матери! Наливай!
…Они ушли наконец после долгих уговоров, криков, а затем прощаний, и Глеб остался один. Он едва держался на ногах от усталости, был пьян, и ему было море по колено. И привидений он не боялся. Наоборот, ему снова хотелось услышать голос и, если удастся, поговорить с ним или с ней и спросить, кто оно такое…
Он проводил ребят, запер дверь и медленно и тяжело стал подниматься по лестнице, освещая ступеньки фонариком. Дверь в его комнату была открыта, там горели свечи, и в коридоре висела туманная вязкая серость. Он подошел к двери и услышал легкий шелест справа… Резко повернулся, всмотрелся, и ему показался в конце коридора силуэт человека… женщины… Тонкая, высокая, она неподвижно стояла у стены…
Глава 20Художник
Утром я позвонила на работу, сказала, что не приду по семейным обстоятельствам. Деликатный пенсионер Гавриленко спросил: может, надо чего? Так ты не стесняйся, Катенька, скажи… Я заверила старика, что все в порядке, просто кое-что накопилось по хозяйству. Понимай, как знаешь. Накопилось, и точка. После чего отправилась на кухню готовить завтрак. Утром мне достаточно овсянки и кофе, но Галка, по ее собственному выражению, привыкла завтракать как нормальный человек.
– Галюсь! – Я потрясла ее за плечо. – Вставай! Завтрак на столе.
– Который час? – Галка рывком сбросила одеяло. – Мне пора домой!
– Еще рано. Твои в гостях, так что расслабься. Сейчас позавтракаем. Знаешь, что я приготовила?
Галка втянула носом воздух, зажмурилась.
– Неужели жареная картошка? Ты чего, Катюха? Картошку с утра? Для меня?
– Для нас. Иди умывайся.
– Иду. Катюха, я так тебя люблю! – Галка шмыгнула носом…
…В двенадцать я подошла к «Магнолии» и увидела, что там ремонт. Дверь была закрыта, и я постучала. С той стороны подошел молодой человек и развел руками – видимо, давал понять, что магазин не работает. Я закричала: «Мне господина Андрейченко!»