– Откуда «наган»?! – занёс рукоятку отнятого револьвера над поверженным вожаком скинхедов капитан Точилин, грозя сделать щербатость его крупных зубов поводом для клички Щербатый, располовинив их остаток.
Случилось это сразу же после того, как одноглазого и глухого Кузьму удалось науськать на преследование остальных скинхедов, нарочно отпустив их на все четыре стороны. И попадавших в поле зрения его единственного глаза с трёх сторон бультерьер пригонял по одному борцу с засильем «понаехавших чурок» в минуту.
– Выкопал… – заскулил Щербатый. И по мере того, как Кузя загонял обратно под стену если не бездыханных вовсе, то бесштанных его соратников, он становился всё разговорчивей. – Немцев копаем, оружие реставрируем, продаём, – скороговоркой старьёвщика вырисовывал щербатый предводитель род деятельности обыкновенного «чёрного археолога», специализирующегося на немецкой (что вполне в духе защитника русской нации) форме, и торговле восстановленным оружием.
– Боеприпасы к оружию тоже продаёте? Патроны, например? – поинтересовался Арсений, уже не замахиваясь «наганом», а только сидя подле на корточках и с брезгливым любопытством рассматривая Железный крест под горлом, медную бляху немецкой полевой жандармерии, нашедшуюся под кожаной косухой, татуировку свастики на шее…
– Конечно. А как без боекомплекта? – не без скромной гордости за «фирму» согласился Щербатый.
– Бронебойно-зажигательный, например, Б-32?
– На такое спрос невелик, – с уважением к профессионалу поделился опытом щербатый «оружейник». – Лучше уж сразу винтовочную гранату. Но один раз, правда, был заказ… – замялся он.
– И кто заказал? – в трепетном предчувствии истины капитан даже забыл подкурить вынутую сигарету.
– Я… – раздался трагический тенор над его головой.
– Но почему? – спросили чуть ни хором оперативники, оборачиваясь на уменьшенную, очевидно, нездоровую и состарившуюся копию гранд-баса Сургутской оперы, ежели такая опера существовала в природе.
Глава 16. Вот почему
Михалыч, Савченко Михаил Михайлович, отнюдь не был ни ворошиловским стрелком, ни ветераном Финской или тем более Маньчжурской кампаний, ни даже пионером-героем – так и не довелось. Ни с гранатой в руке, ни с дедушкиным топором в спине – не успевал по возрасту. Хоть и на его молодость времена приходились самые, что ни есть, революционные. Если, конечно, маркетинговые войны «Пепси-Кола» и «Кока-Кола» за рынки СССР и впрямь счесть демократической революцией начала 90-х. Но сам М.М. Савченко на сей счёт никогда не обманывался. И, проходя с пустой авоськой как мимо революционных баррикад, так и контрреволюционных танков, ворчал: «Делать вам нечего, товарищи?.. Мы-то тут при чём?». Как-то сразу он, уже кандидат в «Михалычи» не по возрасту, а по образу жизни – то есть стеклотару ходил сдавать, – понял, что «мы-то тут не при чём». Это вон их дело, тех, кто на танках ораторствует.
Но гнев, не то чтобы совсем праведный, но в известной мере обоснованный, копился очень долго. Хотя начался с чувства почти собачьей преданности.
В партийной номенклатуре нынешний банкир Георгий Иванович Варге высоко не взлетал, не столько даже фамилия (и кудрявее видали) – имечко не пускало. Ибо был он на самом деле никакой не Георгий Иванович, а самый взаправдашний Генрих Иоганн, а это уже не Первый секретарь обкома получается, а гауляйтер какой-то. Так что прозябал не вторым даже, а третьим секретарем, за идеологию ответственным. А что тут такого? Генрих Гиммлер тоже цвет нации воспитывал.
Впрочем, поскольку должность эту Варге принял, когда от «морального кодекса строителя коммунизма» остался только повод для диссидентских анекдотов, – особо не усердствовал. И бдительного ветерана НКВД выслушает, грозно сведя брови, – о том, как сосед советскую власть хулит; и с соседом тем же, разгладив морщины, хохотнёт над анекдотом про Брежнева. А ещё более развеселится, узнав, что оба соседа, как выясняется, служили в смежных отделах.
Когда пришла пора в очередной раз «грабить награбленное», в 90-х, вдруг выяснилось, что на этот раз «грабить награбленное» придётся самим грабителям. Выходило как-то неловко. Первому не с руки, его и так с постамента чуть ли не с «Дубинушкой» ухнули; второй тоже как-то шибко примелькался – как отдашь фабрики и заводы человеку, который и без того директорами помыкал, как холопами? Тут и стали вспоминать о третьих, о которых мало кто чего знал вразумительно. И даже о ещё более отдалённых персонажах. Заме по науке, например, у которого чуть ли не в частном владении пребывали проектные бюро и экспериментальные заводы. Заме по торговле, который знал все входы и выходы Промторга, Коопторга и Общепита. Заме по производству, который ни черта в жизни своей не произвёл и оттого нигде не засветился. И даже вспоминать о завотделом по общим вопросам, о котором вообще никто ничего не знал, но который знал всё и обо всех. И вот в их-то руки и ухнула, как в песок, вся советская экономика, которая якобы где-то куда-то рухнула.
Длинная эта преамбула нужна только для того, чтобы объяснить, что бывший третий, идеологический, секретарь Демидовского обкома вполне мог, походя, раздавить одного из братьев своих меньших, М.М. Савченко, бывшего третьего секретаря Демидовского горкома. И не просто раздавить, а прямо-таки переехать рифлёной шиной своего шикарного «бентли». Причём настолько незаметно для себя, что и сейчас бы не заметил.
Примерно так, как не замечал, что время от времени следит за его модно антикварным автомобилем ствол действительно антикварной СВТ, заряженной ещё более древним бронебойно-зажигательным патроном Б-32. Чтобы уж наверняка, чтоб вместе с машиной в куски и синим пламенем…
Бывшего третьего секретаря Демидовского горкома Михаила Михайловича Савченко 91-й год застал уже вполне сложившимся «товарищем», и даже из числа гораздо больших товарищей, чем прочие товарищи. По крайней мере, много большим тех товарищей, которые подолгу выстаивали очередь у оконца «Стеклотары» и мимо которых кандидат в ещё большие товарищи проходил, брезгливо морщась.
…И к которым вскорости присоединился.
Случилось это, когда горкомовского третьего заочно обласкал третий обкомовский (оба Демидовские) и потянул за собой в Москву, на повышение. Обласкал, явно опасаясь зама своего, которого ему, по традиции, надо было бы за собой сволочь. Сволочь такую. Верного прихвостня и соратника. Знал Георгий (Генрих) Иванович (Иоганн) и знал не понаслышке, что верный его соратник давненько копит яд компромата в ядовитых железах, и резонно побаивался, кабы не впрыснул прихвостень яду прямо под хвост благодетелю. Как бывало сплошь и рядом. А вот об аналоге своём нижестоящем, горкомовском, ничего не знал, окромя анкетных данных примерной партийной агиографии. Подумал, что и без того рад будет до потери штанов и совести безвестный Демидовский третий стать ещё более безвестным и нумера невесть какого, но – Московским.
И правильно думал. И рад был тов. Савченко М.М. переезду в номенклатурную квартирку, фонда хоть и резервного, но в самом, что ни есть, сердце Москвы. До такой степени рад, что уже ногами сучил, угадывая, как бы «оправдать верой и правдой» в номенклатурном понимании, как вдруг – ка-ак гэкачепэнётся всё вокруг…
И о Михаиле Михайловиче, с его верой и правдой, не говоря уже о совести, все позабыли. Все. Не только абстрактная Родина-Мать, которая у нас спокон веку сыновей своих в дырявом лукошке носит, но и конкретный Георгий Иванович. Привёл тов. Варге тов. Савченко к мечте его – и бросил у порога. Как мечты, так и собственных апартаментов, когда тот появился на нём (на пороге) растерянный, де: «А как же я? Как коммунист коммунисту? Как друг, товарищ и брат друзьям своим и братьям, товарищи?»
И сколько потом ни приходил, ни бил спьяну в те двери ногами, ни приползал потом униженно… Один раз только и услышал от господина Варге резолюцию по личному своему делу: «Зацепился в Москве – и радуйся». А где ж зацепился, чем? У него ж никаких навыков нет, да и с разворотливостью как-то не очень, а стартового капитала и нужных связей в Белокаменной, в отличие от Демидовска, вовсе нет? Даже образование и то настолько комсомольское, что чего там в дипломе написано, он прочесть, может, и способен, а вот всерьёз понять, а уж тем более чтобы воплотить, приложить к какому-то делу – уж совсем никак.
«Всем тяжело», – поучал тов. Варге тов. Савченко. «Всем тяжело, но как-то по-разному», – подметил Михаил Михайлович. Товарищу Варге, может, и тяжело было в господина обратиться, из кресла видного партаппаратчика в кресло невидного поначалу кооператора кряхтя пересесть, из чёрной «Волги» в красную «девятку». А вот товарищ Савченко как пересел из кресла его заместителя на табуретку кухонную, так и засел. Да много ли на той табуретке сиднем высидишь? Пару лет негоже было бывшему хоть и третьему да секретарю горкома скрести веником загаженные рыночные задворки или коробейничать импортным ширпотребом в подземных переходах, да на третий – стерпелось.
Ему. Но не молодой жене с московскими перспективами, так внезапно потускневшими. Ушла молодка в перспективу. И к кому? Как в анекдоте, к соседу.
Но это потом выяснилось, когда бывший политрук и товарищ, а теперь, со всех сторон, господин Варге, стал соседом всё так же, по-прежнему, «товарища» Савченко. Только ведь нынешний «товарищ» – не чета прошлому. Если прошлый товарищ в господа не выбился, то это нечто кафкианское, а то и таракан музейный, приклеенный к изнанке жизни, как к новым обоям на старой стене. Что в случае товарища Савченко оказалось особенно наглядно. Поскольку в Кривоконюшенный переулок Генрих (теперь можно) Иоаннович (теперь – пожалуйста) въехал с другой стороны. Парадной. С того фасада гигантского дома № 2/13/9/20, что обращён к огням проспекта, – а Михал Михалыч как оставался с его (дома) изнаночной стороны, которая за последние десятилетия из резерва московского горкома вовсе в трущобы выродилась, так и остался. Теряя постепенно этажи и метражи, мебель и здоровье, стыдливость и брезгливость. Тогда как с парадной стороны – эвон, каков прогресс! Апартаменты в два и более этажа, а коли мало, то и пентхаус с бассейном, окна оранжерейные, частные лифты, огни рекламы, будто там антиподы какие живут…