Впрочем, эта заслонка, мимо которой боком, пыхтя и ругаясь, они с Крысом протискивались уже в который раз, ничем другим, кроме как печной заслонкой, быть не могла. Во-первых, вполне традиционного размера. Во-вторых, вся в чёрных наростах сажи, которой, соответственно, и под ногами было полно. Вот только чёрный «Адам с костями», как на трансформаторной будке, зачем-то был отштампован на заслонке.
Переглянувшись, они принялись её изучать, уже хотя бы потому, что надо же было как-то отвлечься от тихого ужаса, который уже не подкрадывался, а прямо-таки шёл за ними по пятам, хлопал по плечу железной ладонью, то и дело окликал гулким эхом их собственных голосов. Ведь кружили они здесь со вчерашнего, а может, и позавчерашнего дня, а может, и того больше.
Диггеры поярче подкрутили фонарики на немецкой и брандмейстерской касках. Горлум уверенно, но почему-то одним пальцем затолкал задвижку в щель, обрамлённую чугунной рамкой. Оба затаили дыхание, хоть в общем-то чего можно было ожидать от обычной печной вьюшки? Но поскольку до сих пор ничего в этом зачарованном царстве они не тревожили, тревожно стало самим. Впрочем, спустя полминуты они наконец-то синхронно выдохнули, так как ничего не произошло. И что, собственно, должно произойти? И собрались диггеры уже протиснуться дальше в узком, как встроенный шкаф, лазу, как вдруг задвижка медленно поползла обратно, из стены наружу. Поползла со скрежетом и стоном, настолько протяжными и раскатистыми, что эхо терялось где-то в глубине кирпичной стены. Будто там, за почернелыми кирпичами, и впрямь раскинулись подземные залы средневекового замка.
Горлум и Крыс, не сговариваясь, стали энергично проталкиваться в обратную, известную им уже сторону.
На поверхности
– И что делать? – риторически спросил капитан Точилин у худющего, но всё ещё боеспособного Вильгельма, почёсывая дога за обрубком ушной раковины.
– С кем? С Савченко М.М? – встрепенулся Владимир Ильич, почесывая, в свою очередь, бультерьера Кузю, с которым неожиданно сдружился. Как для Кузьмы, то весьма неожиданно, судя по его недружелюбной морде.
– С этим «М.М.», как раз таки, всё понятно, – отмахнулся Арсений куцым обрубком Вильгельмова уха. – Будет отвечать теперь за незаконное хранение оружия, порчу имущества и убийство…
Арсений осёкся, – не захотел в присутствии Вильгельма говорить, что бронебойно-зажигательным Михалыч не только разнёс машину Варге, но и пристрелил в ней такого же дога, как сам Вильгельм. Хозяйского дога, откормленного и холёного, и даже умевшего самостоятельно пользоваться кнопкой дверного замка «бентли». Впрочем, могло статься, что этот тощий Вильгельм, от которого, положа руку на сердце, ничего, кроме имени, не осталось, залёг бы рядом с Михал Михалычем в засаду, чтобы сгрызть буржуазного сородича со свету. Так, в порядке гражданской войны…
– В общем, тему Савченко можно закрыть, – после деликатной паузы закончил капитан.
– Можно, – согласился Ильич. – А какую тогда открывать будем?
Не успел Арсений и рта открыть, как ответ пришёл сам собой. Он взревел в кармане Точилина шотландской волынкой так погребально и торжественно, что и Вильгельма, и Кузю сдуло, как и не было никогда.
Арсений порылся в кармане реглана.
– Вот! – торжествующе показал он Ильичу дисплей с телефонным номером. – Открывать будем тему московского диггерства.
– Ну-ка, ну-ка! – оживился ст. лейтенант Кононов.
– Ну-ка, бери задержанного, – остановила его нездоровый энтузиазм поднятая ладонь Арсения. – И препроводи в обезьянник со всеми подобающими почестями. А мне, кажется, сейчас ехать надо будет. Вернее, надеюсь, что надо будет. – Точилин вскочил и заторопился куда-то в сторону, бросив через плечо: – Нужен будешь, позвоню…
Глава 18. Заглянуть в историю
Чего только не было в дома Шатурова на протяжении его многолетней истории и многоквартального периметра! Молочная кухня, кинотеатр, баня-прачечная, библиотека для умственно отсталых, клуб любителей кошек и отдел зачистки бродячих животных в одном подъезде. Всё, вплоть до колониального представительства Гондураса, под боком у которого и находился бар со скромным именем «Королева Гондураса».
Арсений нашёл его сразу по выдающемуся бюсту королевы Виктории в нише над вывеской. Прямо как медальон на старинном фунте стерлингов, только очень рельефный.
«А ведь всегда помалкивает королева Англии, чьей ещё она королевой является…» – хмыкнул Арсений, проходя мимо шоколадных и щербетных студентов Института дружбы народов, сидящих на вытертых ступенях бара в дыму с подозрительным душком жжёного веника. Тут, в баре, и назначила студентка архитектурного, а также бывшая студента юридического и исторического институтов, плюс кулинарный техникум, встречу действующему оперуполномоченному уголовного розыска.
Нашёл он её не сразу. Вовсе не потому, что лысых персонажей, среди которых Точилин предполагал обнаружить Аннушку, тут было предостаточно, наоборот, всё больше чернели вокруг смоляные косички с бусами, мелкие каракулевые кудряшки с ленточками и пучки волос с заколками из костей. А потому, что и Аннушка была сегодня при волосах. В этаком древнеегипетском парике.
Так неожиданно после подземелья и сумерек вчерашнего дня, когда он видел её в последний раз, что Арсений даже запнулся на полпути к столику – уж больно хорошеньким оказалось бледное личико, оттенённое прямоугольной рамкой агатовых локонов. С драматическим изломом брови и зауженными уголками глаз в макияже, будто в угольной пыли…
Едва он опустился в кресло напротив, как Аннушка без предисловий ошпарила его горячечным шёпотом:
– Им грозит опасность!
Ошпарила, перегнувшись через столик так близко, что капитан с минуту вообще ничего не соображал, уставившись в её вишнёво-карамельные губы.
– Кому грозит?.. – спросил он наконец, когда Аннушка уже вернулась в своё кресло с заключительными словами:
– Такие дела…
Девушка посмотрела на него с недоумением и, запоздало поняв причину капитанского столбняка, вдруг зарделась как школьница. Хоть и буркнула недовольно своим грубоватым, не слишком девическим, голоском:
– Этого мне ещё не хватало. – И на вопросительный взгляд Арсения, пояснила сухо: – Стать музой уголовного сыска.
– Не дай бог! – открестился и сам оперуполномоченный. – Ты б её видела. С вываленным языком как у овчарки, в руке дубинка, под мышкой Кодекс…
– Неужто одной дубинки не хватает? – привычно съязвила девушка.
Арсений сделал вид, что не расслышал.
– И что всё это значит?.. – мотнул он подбородком на зал, полный чёрных косичек, цветных ирокезов, пучков и кудряшек, тоже преимущественно чёрных, а под конец выразительно глянул на древнеегипетский парик девушки. – Это конспирация, что ли? Затесаться сюда. По какому поводу мимикрия?
– Да-а… – протянула Аннушка, прикрыв глаза так, что угольные ресницы упали низко на самые скулы. – Значит, в мегафон не услышал. Попробуем через 102. Как я уже говорила, – вновь распахнулись антрацитовые глаза, – в 1917 году…
Что такое не везёт
На очередном кастинге в рекламном агентстве «Бееп Интернасионал» произошёл очередной ужасный казус, в результате которого всё та же несвоевременная старлетка, несмотря на весь блеск очей и выдающиеся, безо всякого силикона, физические данные, пролетела мимо Баскин и даже мимо Роббинс, как…
Нет, воспитание бедной девушке не позволило уточнить с должным размахом, как именно пролетела.
Реклама какой-то шведской фирмы шарикоподшипников (на кой им реклама в центре Москвы?), доставшаяся ей, оплачивалась неплохо. Это немножко утешало, но только до тех пор, пока не было представлено тяжеленное пластиково-металлическое сооружение, одинаково оскорбительное при ношении хоть на шее, хоть через плечо…
Судебные архивы в пересказе Анны
Национализации им было мало! Теперь им подавай: «Экспроприацию экспроприированного!» – даже Иван Фиодорович не сразу сумел прочитать новый лозунг, когда впервые увидел его над толпой оборванцев, марширующих на свой очередной митинг. Подумал тогда ещё: «Как же они, господи, сами такое осилили, если “Ра-бы не-мы!” в фабричной школе и то по слогам разбирают?» Экспроприация… А скандировать-то как станут вслед за своим вождем, если он у них ни в жизнь такое не выговорит?
– Никак не выговорит, – покладисто раздалось из далёка прихожей грудным женским голосом. – Да, я так понимаю, барин, что и не станет он им выговаривать. Он им попросту растолкует: «Грабь, мол, ребята, награбленное!» И пойдёт…
– И пошло уже, Алевтина, пошло! – зарычал мануфактурщик, распуская зубами узелок на кожаной папке. – Понеслась уже русская пугачёвщина! Комиссары, вон, ходят в картузах, но с золотыми цепями на кожанках, солдаты в обмотках – и собольих шубах, всё сплошь начальники, стучатся в двери какие-то тёмные типы с винтовками и мандатами, требуют от имени народа золото и калоши! Ухтомских грабили, Вяземских грабили!.. – зло шуршал бумагами мануфактурщик.
– Помилуй Бог, – поддакнула Алевтина. – У нас пока тихо, слава богу, а не дай бог…
– А не дай?! – не так расслышал её миллионер Шатуров. – Вон, Гохман не дал, вытолкал взашей, так другие пришли и застрелили его из револьверов!
– Страшные времена, последние, – скучая, протёрла батистовым платочком содержимое декольте Алевтина. – Напрасно вы сами не поехали с семейством своим до Берлина.
– Так ведь надеялся – уляжется, схлынет! – всплеснул руками Шатуров. – Думал, придёт власть, всех выпорют, разгонят, а мы с тобой станем барыни дожидаться из Берлина! Это же бунт! А бунт положено разгонять и пороть!
– Верно, как нельзя верно говорите, барин, – скучая, понюхала Алевтина платочек и спрятала его обратно за пазуху. – Уж мы с вами так дожидались бы…
– А они говорят, они сами и есть власть! – не расслышав её реплику, в сердцах разорвал ненужный вексель Иван Фиодорович. – Что ж это за власть такая дикарская? У них же не чины и министры, а всё «вожди», как у краснокожих каких-то? И притом все товарищи. Даже «вожди»! Кого извольте спросить, слушаться, если господ нет, а все товарищи? А Советы их?! – риторически выкрикнул предприниматель, пряча в саквояж папку с бумагами ценными. – Дума, на что головаста была, ни черта не надумала, а они, голоштанные, советовать взялись! Что ещё за Советы?!