— Не такой уж он и обыкновенный, — проворчал шедший по левую руку Егоров.
— Ты о ком? — Старцев уже успел позабыть, о чем говорил, так как мысли рвались вперед.
— О бутерброде, — пояснил Василий. — Пока Изотенко его жрал, я, знаешь ли, трижды чуть слюной не захлебнулся.
Возвратившись из Бутырской тюрьмы, Василий рассказал товарищам о встрече с пожилым вором. Старцев просиял, вмиг заинтересовавшись сведениями об угнанной осенью 1941-го полуторке с сейфом. Мобилизовав народ, Иван Харитонович приказал разузнать все о той полуторке и ее ценном грузе.
Спустя некоторое время пронырливый Бойко прилетел из архива с пыльной папкой под мышкой. В папке хранился материал с незавершенным уголовным делом, начатым 18 октября 1941 года.
Ознакомившись с делом, «братцы-товарищи» решили перекурить и обмозговать ситуацию. Да вот беда — табачка ни у кого не осталось. Весь извели за работой, за суетой. Как-то незаметно закончились папиросы и в ящике с неприкосновенным запасом. И тогда Иван предложил прошвырнуться по ближайшим магазинам, а заодно и обсудить дерзкий бандитский налет четырехлетней давности.
— …Стало быть, пропавший мосторговский сейф с инвентарным номером «1172» — дело рук Паши Баринова, — продолжал радоваться удаче Старцев. — Считай, одним незавершенным делом меньше. И как тебе, Вася, только в голову пришло навестить этого Шуру-крестьянина?
— Хорошо, что вспомнил о нем, — довольно прогудел тот.
— А опись! Опись вы видели?! — негодовал Васильков.
Опись ювелирных изделий, украденных вместе с сейфом, едва поместилась на двадцати шести машинописных листах. Причем многие позиции в этой описи имели далеко не штучное значение. К примеру, золотых колец с одним бриллиантом в каждом в сейфе хранилось пятьдесят восемь штук. Простеньких золотых серег без камней — сто двадцать два комплекта. Золотых колец с изумрудом в описи значилось около сотни. А мужских и женских золотых часов — более двухсот штук. Плюс колье, кулоны, цепочки, броши, браслеты… Все пропавшие ювелирные изделия были изготовлены до начала войны на Московской ювелирной фабрике и переданы для реализации в Мосторг.
— Ознакомились, Саня, — похлопал его по плечу Егоров. — Золотишка там было в ценах 1941-го года — будь здоров — на сумасшедшую сумму!
Старцев негромко добавил:
— Между прочим, я недавно прочитал: танк «Т-34» в начале войны стоил двести шестьдесят тысяч. Истребитель «Як-1» — двести девяносто. Представляете, сколько техники можно было построить на это золото и отправить на фронт? А эта вошь по кличке Барон взяла и наложила на драгоценности свою грязную лапу!
— Да, гадина еще та, — согласился Васильков. — Жаль, до суда не дожил. Там бы ему все припомнили…
Покинув Управление, Старцев, Васильков и Егоров зашагали по Петровке в сторону Дмитровского переулка. Там находился ближайший коммерческий магазин с незатейливым названием «Продукты» — небольшой, но с довольно приличным ассортиментом. Хлеб, молоко, консервы, овощи, спички, керосин, мыло. Два-три вида алкогольной продукции и столько же наименований дешевых папирос. Иной раз появлялись на прилавке говяжьи ребра, сливочное масло, рыба, все это долго не залеживалось — раскупалось в полчаса. Цены, конечно, кусались, но большинство москвичей заглядывали в коммерческие магазины раз в месяц, а то и реже.
Дойдя до Дмитровского переулка и повернув за угол, сыщики увидели длинную очередь, начинавшуюся у крыльца заветного магазинчика.
— Вот те раз, — проворчал Старцев.
Егоров вздохнул:
— Видать, завезли чего-то.
— Спрошу, — отвалил от компании Васильков.
— Неугомонный, — посмеялись вслед Иван с Василием.
Васильков вырос в большой и дружной московской семье, проживавшей на берегу Яузы. В школе он учился с удовольствием и с первой попытки поступил в Геологоразведочный институт. Став геологом, успел разок съездить «в поле», на Урал, после чего в июне 1941-го был призван на военную службу.
Сашка строил жизнь по правильным лекалам, потому все легко и получалось: школа, институт, любимая работа. Понадобилось защищать Родину — он готов и к этому. Прошел ускоренные офицерские курсы — и вперед. На фронте поначалу командовал взводом; получив первую боевую награду, попал в разведку. Стал членом ВКП(б), дослужился до ротного и до самой победы возглавлял дивизионных разведчиков. Закончил войну в Германии в звании майора.
Комдив долго не давал хода его рапорту с просьбой о демобилизации — все же такой огромный опыт, образование, боевые ордена. Опять же, партийность и безупречная репутация. Считай, прямая дорога в академию, а там и в полковники. Но Сашка горел желанием вернуться в родную Москву и снова заняться любимой геологией.
Сменив офицерскую форму на старый гражданский костюм, он и в самом деле отправился в Московское государственное геологическое управление. Но не судьба. Все его сотрудники находилось в эвакуации, свободных штатных единиц в наличии не имелось. Пришлось идти на ближайший завод и устраиваться учеником слесаря.
Новая работа оказалась не по душе. Привычный к свободе и риску, Сашка изнывал от однообразия. И кто знает, чем бы все закончилось, если бы в один из вечеров после рабочей смены он не заглянул в пивнушку. В густом табачном дыму, среди пьяного люда, к своему величайшему удивлению, он повстречал Старцева. В тот же вечер узнал о его службе в МУРе. И тогда же услышал предложение попробовать себя в уголовном розыске.
Вернувшись от хвоста длинной очереди, Васильков объявил:
— Белый хлеб подвезли. Разгружают с машины у заднего входа. Давать будут по буханке в одни руки.
— Постоим? — предложил Егоров. — И папирос прикупим, и белым хлебушком заодно разживемся.
Старцев еще раз поглядел на очередь. На вскидку возле магазина топтались человек сорок — сорок пять. Белого хлебушка, конечно, хотелось. Очень хотелось! Потому что отпускавшийся по карточкам так называемый «ржевский», или «тыловой», хлеб — темный и твердый, с подмешанными отрубями и картофелем — страсть как надоел. Однако, толкаясь в очереди, о служебных делах не поговоришь — кругом посторонние люди. Разве можно?..
— Лучше пройдемся до Пушечной, — сказал Иван Харитонович и, поудобнее перехватив трость, зашагал к Петровке.
На улице Пушечной, в квартале от площади Дзержинского, располагался другой коммерческий магазин. Он был гораздо больше, состоял из нескольких отделов и назывался «Бакалея». В нем-то уж точно получится прикупить табачку.
— Значит так, братцы-товарищи. Что мы имеем по Барону и по незавершенному уголовному делу? — Старцев медленно вышагивал по Петровке, заметно припадая на больную ногу. О зажатой под мышкой тросточке он позабыл, так как был занят совершено другим.
— Имеем пропажу грузовика, датированную 16 августа, — лаконично ответил Егоров.
— Верно, — согласился Иван и дал развернутый ответ на свой же вопрос: — В день большой московской паники — 16 октября 1941 года — он выехал из Главного управления госбезопасности, загрузил сейф в Мосторге на Красной Пресне, а на товарную станцию Лефортово не прибыл. Об этом в уголовном деле имеется донесение майора милиции Мишина, отвечавшего за погрузку сейфа в спецэшелон.
— В донесении он также сообщил о звонке в Главное управление госбезопасности, — дополнил Васильков. — Но дежурный по Управлению сообщение майора воспринял спокойно, так как поток автомобилей, подвод и пеших граждан в этот день был сумасшедший. Зашевелились в Управлении только после того, как поблизости от товарной станции обнаружили два трупа.
Запнувшись больной ногой о бордюрный камень, Старцев тихо выругался и наконец вспомнил о трости.
— Так точно — два окровавленных трупа в исподнем, — сказал он. — Позднее в них опознают лейтенанта государственной безопасности Николаенко и его водителя — сержанта Карташова…
В материалах дела значилось, что ближе к вечеру на два тела с колотыми и резаными ранами наткнулись жильцы дома № 12 по Кирпичному переулку. Судя по описанию, переулок представлял собой узкую, малопроезжую улочку, по одну сторону которой тянулась стена старой маслобойки, по другую благоухали акации в палисадниках частных домишек.
— Проживающий в переулке семидесятишестилетний гражданин Спиридонов подтвердил, что во второй половине дня недалеко от его дома минут на десять останавливалась грузовая машина, — продемонстрировал отменную память Егоров.
— Полуторка. Которую на следующий день случайно обнаружил милицейский патруль на улице Пантелеевской, — закончил Васильков.
И с этим фактом Иван согласился:
— Верно. Только никакого сейфа в ее кузове уже и в помине не было…
В «Бакалею» на улице Пушечная тоже стояла очередь. Правда, людей в ней толкалось раза в четыре меньше, да и те, как оказалось, нацелились в рыбный отдел, где в этот день продавали селедку и мороженую треску.
— Мамаша, будьте добреньки, — настойчиво продвигался к входу Старцев.
— Куда ж вы, сынки, без очереди-то? — Женщина не торопилась их пропускать.
— Нам, мамаша, ваша селедка без надобности. Нам бы только табачку прикупить.
— За папиросами, что ли? Тогда проходите…
У прилавка скинулись и попросили продавщицу отоварить на всю сумму. Средних лет женщина в белом халате окинула оценивающим взглядом молодых мужчин, шустро посчитала деньги и негромко объявила:
— «Южные» вчера подвезли. Будете брать?
Папиросы «Южные» ленинградской табачной фабрики имени Клары Цеткин были получше «Беломора», но и стоили подороже.
Переглянувшись с товарищами, Егоров кивнул:
— На все.
Продавщица перекинула туда-сюда несколько костяшек на счетах. Затем выудила откуда-то и положила на прилавок двенадцать запечатанных папиросных пачек.
— Спасибо! Вы сегодня неотразимы, — торопливо рассовывал папиросы по карманам Егоров.
— Да я и вчера так же выглядела, — растянула она в улыбке густо накрашенные губы.