— Ну… будем рассчитывать. — Она взяла его под руку и повела в дом, отметив про себя, что тело капитана враз одеревенело.
«Господи! Он что, никогда не приближался к женщине ближе, чем на метр, этот странный безутешно влюбленный в тетушку тип?»
Она спросила по-деловому:
— Вы же обыскивали дом?
— В каком смысле?! — моментально опешил Синичкин, из чего стало ясно, что Сашка на правильном пути.
— Вы не видели такую большую тетрадь? На обложке еще Лео из «Титаника».
— Лео?
— Леонардо Ди Каприо, такой красивый русый парень.
— Хм… — капитан почесал в затылке, закатил глаза, вспоминая, потом посмотрел на нее, будто прозрев: — Может быть, в библиотеке? Я заходил туда вчера днем, еще подумал: что такая легкомысленная тетрадка может делать в серьезном месте.
— Вы ее открывали? — Сашка отпустила его и шагнула к лестнице. Коленки у нее задрожали, как у скаковой лошади перед забегом.
— Да не то чтобы открывал… Так, откинул обложку, понял, что это ваша, ну и закрыл.
— О! — она ринулась наверх.
— А в чем дело?
— Идемте, не пожалеете!
Он последовал за ней в том же темпе. Оба они вознеслись на третий этаж, пролетели по коридору чуть ли не наперегонки, но в библиотеку Сашка влетела первой.
— Где? — запыхавшись, она повернулась к капитану.
— Да на столике, под журналами. Вон там, — он махнул рукой в сторону низенького журнального столика, стоящего у большого кресла, в котором любил посидеть с книгой отец. Разумеется, когда у него выдавались свободные полчаса.
Сашка подскочила к столику, разметала журналы и, о чудо! — там действительно мирно лежала ее тетрадь. Она сжала трясущиеся пальцы в кулаки и перевела дыхание, пытаясь успокоиться. Взгляд любимого актера на обложке тетради показался Сашке зловещим. Она почти услышала предостережение, произнесенное то ли им, то ли еще кем-то, кого не было в библиотеке, мол, не трогай.
— И что? — Синичкин заглянул через плечо. — Где секрет-то?
— Помните, что сказал Ко Си Цин?
— Вы все о том же, — в его голосе явно проскользнуло разочарование.
— Нет, вы вспомните. Он говорил, что рукотворная картина из темноты или что-то в этом роде… словом, все это хранится в письменах. И посмотрел на меня. То есть он имел в виду, что Надя доверила свою тайну именно моим письменам. Значит, картина может быть только в этой тетрадке — ведь тут мои единственные письма.
С этими словами она осторожно взяла тетрадь, раскрыла ее и полистала. Действительно, в середине, между чистыми листами был прикреплен скотчем обыкновенный белый конверт.
Сашка раскрыла конверт и улыбнулась:
— Ну и мозги у этого Косицына были, круто сваренные, я бы сказала. Надо ж так обозвать обыкновенную фотографию. Картина из рукотворной тьмы! Завернул, доложу я вам.
— А что на фотографиях? — заинтересовался капитан.
— Сейчас посмотрим…
Сашка долго вглядывалась в групповой снимок. Потом в какой-то еще эпизод, запечатленный на второй фотографии. Затем пожала плечами и протянула карточки Синичкину:
— Ну и что?
Тот рассмотрел их и, удовлетворенно кивнув, усмехнулся:
— Как это что? Ведь мы только что раскрыли все преступления!
Сашка вышла из библиотеки со смешанными чувствами разочарования и недоумения. Она надеялась, что действительно отыщет в тетради нечто такое, что прольет свет на тайну их дома. Но ничего такого она не нашла. Два снимка, на которых изображен Павел. Наверное, фотографии были сделаны примерно год назад. На одной из них он был в компании каких-то людей на крыльце, по всей видимости, заштатного театра или здания какой-нибудь провинциальной филармонии. Во всяком случае, за спинами этих людей виднелся кусок афиши о гастролях Воронежского театра оперы и балета. На другой фотографии Павел был на сцене. Он сидел на стуле с изогнутыми ножками в костюме начала века и обращался к некоей девушке в длинном платье. И что из всего этого выходило? Что когда-то Павел увлекался самодеятельностью? Что из того?
«Ну, допустим, что Павел актер. Хотя он никогда не признавался в этом. И что из этого следует? Что он выдает себя не за того, кто есть на самом деле? А за кого он себя все-таки выдает? За призрака? Но отец не может поверить в это. Или… Отец просто так во всякую чушь верить не станет, ему нужны доказательства. Значит, Павел предоставил ему эти доказательства. Иного не дано. В таком случае, куда Павел меня приглашал с собой?»
Она покачала головой. В то, что Павел призрак, она верить не желала. Скорее верила в то, что он затеял странную игру в этого призрака, что ему удалось убедить в этом всех. А может быть, отец делает вид, что поверил ему, потому что так выгодно. Ну какой нормальный человек, скажите на милость, поверит в то, что призрак спустился на землю и живет в человеческом доме? На дворе конец второго тысячелетия, не средние же века, в самом деле! Так говорило ей сердце.
А вот разум подсказывал, что сердце ее не право. Ведь все, что творится в доме с появлением Павла, может происходить разве что в палате для умалишенных. А они все нормальные люди. Значит, ненормален Павел. Не в том смысле, что у него крыша отъехала, а в том, что он действительно не совсем человек.
«Господи! Да как же во всем этом разобраться? И почему Синичкин, узрев снимки, решил, что узнал тайну всех преступлений? Как это все связано?!»
Пока она думала, успела принять душ, переодеться и даже выпить кофе на пустой кухне. А потом пошла к пруду. По дороге встретила дворника Игната, который и сообщил, что Аркадий Петрович уже вернулся домой и пошел прогуляться до беседки.
Сашка, теряясь в неприятных догадках, опрометью бросилась туда же. Почему ей казалось в тот момент, что не в библиотеке, а в разговоре с отцом ей откроется некая страшная тайна? Она не могла сказать. Она хотела увидеть отца всем сердцем, потому что устала от неразберихи последней недели, но одновременно боялась узнать что-то, что перевернет ее представления о собственной жизни, да и о жизни ее семьи.
Мамонов сидел в беседке. Сашка добежала до нее и застыла в двух метрах, не решаясь подойти ближе. Он оглянулся на шум и, улыбнувшись, похлопал ладонью по скамейке, приглашая сесть рядом.
— Я сижу тут и размышляю, что тебе сказать?
Она почувствовала в нем напряжение, словно он не решался сделать первый шаг. Она присела рядом и замерла, опустив голову.
— Прежде всего я хочу, чтобы ты навсегда запомнила, что самое дорогое в моей жизни — это ты и Виола. Самое дорогое. Дороже вас у меня никого не было, нет и не будет.
— Я знаю это, папа.
— И еще у меня была ваша мама. Я очень ее любил. Когда ее не стало, я поверил, что мир перевернулся, что теперь ничто не имеет значения.
— Знаешь, о чем я вспомнила? — она усмехнулась. — Ты никогда не бросал окурки под ноги, помнишь? Ты всегда говорил, что нужно беречь свою Родину, начиная с малого. А потом ты перестал беречь Родину, ну это как-то глупо звучит, когда речь идет о мелком мусоре. Только меня это в первый год без мамы удивляло. Ты бросал окурки под ноги, и вообще, в этом смысле тебя словно подменили…
— Правильно, детка, ты попала в самую точку. Меня перестало заботить все: и окружающая среда, и богатство страны. Единственное, чего мне хотелось, так это сделать вашу жизнь похожей на сказку. Пусть сказку без главного, без мамы, но сказку. Чтобы вы с Виолой не знали никаких проблем. И у меня это получалось до недавнего времени.
— Я все равно не понимаю.
— Мне надо было выбрасывать окурки в урну. А я этого не делал. Я говорю тебе это потому, что, наверное, ты узнаешь обо мне много такого, чего я бы не хотел, чтобы ты знала. Помни, что в последнюю минуту я сожалел.
— Папа, ты так говоришь, словно собираешься на голгофу, — голос ее дрогнул.
— Ну, вряд ли на голгофу…
— Это как-то связано с Павлом?
— Разве он не говорил с тобой?
— Он говорил странные вещи, что я должна выбрать между семьей и им. Что там, куда он меня приглашает, не будет ни тебя, ни Виолы, ни Виктории. Знаешь, он говорил так, словно речь шла о каком-то другом мире…
Тут Сашка осеклась, глянула на отца испуганно и, прикрыв рот рукой, прошептала:
— Боже, папа! Он действительно говорил о другом мире? Папа, это что, все правда?!
— Отчасти, детка, отчасти.
— Ты веришь в эту чушь?! Ты веришь, что он призрак?
— А ты не веришь?
— Да я просто не могу в такое поверить! Это же фантастика, причем даже не научная. Ну, мы все верим в бога, даже в церковь стали ходить. Только это же совсем другое. Бог же не спускается из-под купола, как какой-нибудь воздушный гимнаст.
— Котенок, в мире еще очень много непознанного, и ничего нет в том странного, что одна загадка природы вдруг взяла да и разгадалась в нашем доме.
— Это ты говоришь? Ты?!
— У меня есть на то основания, поверь мне.
— Папа, скажи мне прямо, ты действительно считаешь, что Павел пришел с того света? Что он призрак?!
— Я склонен так думать.
— А зачем он пришел?
— Это нелегко сказать… — Мамонов замолчал, долго смотрел на деревья на другом берегу пруда. Наконец тихо проговорил: — Странно, правда? С одной стороны, сосновый бор, а с другой — ивы. А мы с тобой словно на границе миров…
— Не может быть, — прошептала Сашка, до которой в этот момент дошел ужасный смысл всего происходящего. — Папа, ты собираешься уйти с Павлом?
— Когда-нибудь это должно было случиться, милая, — он обнял ее и прижал к себе.
В его движениях, в его голосе чувствовалась спокойная уверенность человека, уже все для себя решившего.
Сашку затрясло. Тело ее превратилось в страшную машину, концентрирующую в себе разрушительную энергию, которая вот-вот вырвется наружу.
— Сейчас я спокойно ухожу, потому что знаю: дело мое оформилось и во главе него теперь Виола. Она не даст в обиду себя, она не даст в обиду тебя. Все будет хорошо.
— Нет! — Сашка дернулась и, упав лицом в колени, зарыдала, громко причитая: — Я чувствую, я чувствую, что это Виола виновата. Она давно рвалась к власти. Папа, не верь ей! Она гадкая, ну почему ты веришь!