В квартире грымзы было три окна — одно в кухне, по одному в комнатах. Занавески ни на одном из них не были задернуты. Павлик в момент вскарабкался на дерево, растущее перед окном соседкиной квартиры, Яночка так же быстро залезла на груду кирпичей у гаража, откуда можно было заглянуть в соседкину кухню. И в комнатах, и в кухне было пусто. Ни одной живой души!
— Куда она могла подеваться? — ломал голову Павлик. — Ведь в дом вошла, мы сами видели. Вот ведь старая ведьма!
— Может, как ведьма, в трубу вылетела? — предположила Яночка, а когда Павлик недовольно взглянул на нее, поспешила добавить:
— Да шучу я. Хабр! Ищи грымзу! Ищи! Грымзу!
Умный пес прекрасно понял, к кому относится словечко «грымза». Он бросился к двери в дом, а когда ее открыли, пересек маленькую прихожую устремился вверх по лестнице, ведущей на чердак. Дети на цыпочках последовали за ним.
— Видишь! — радовался Павлик. — Точно, дело нечисто, раз она сразу поперлась со своей посылкой на чердак.
— Тихо! — шипела на него сестра. — Не можешь тише подниматься? Трещишь, как трактор.
— Это ступеньки трещат, а не я, — оправдывался Павлик.
Замок на двери, ведущей на чердак соседки, был отперт, самой соседки не было видно, но о ее наличии на чердаке очень выразительно проинформировал Хабр. Прислушавшись, дети услышали тихий шелест бумаги.
— Интересно, что она там делает? — прошептал одними губами Павлик.
— Не знаю, — также тихо ответила Яночка, — но думаю — посылку свою распаковывает. Слышишь, бумага шелестит?
— А почему на чердаке? — недоумевал Павлик.
— Откуда мне знать? Может, догадалась, что мы станем подглядывать в окна, и забралась на чердак?
Вот шелест бумаги прекратился, что-то легонько стукнуло, а потом послышался уже знакомый непонятный звук — будто что-то тяжелое волокли по полу. Павлик ткнул сестру в бок, но она и без того навострила уши. Потом послышалось легкое потрескивание и снова тот же самый звук. Тут до сих пор спокойно сидящий у ног Яночки Хабр вскочил и, беспокойно оглянувшись на девочку, чуть слышно предостерегающе рявкнул.
Схватившись за руки, брат с сестрой бросились со всех ног наутек. Они еще не успели спуститься с лестницы, когда услышали лязг запирающегося замка.
Яночка поцеловала Хабра в нос.
— Песик, дорогой, ты просто спас нас!
— Что бы мы без него делали? — вторил Яночке брат. — А чем она так трещала, ты не поняла?
— Ничего я не поняла, — раздраженно ответила сестра. — Сначала вроде бы тащила по полу корзину, а потом трещала. Непонятно!
Из кухни выглянула удивленная бабушка.
— Дети, вы уже пришли? Как же это я не слышала, когда вы входили? Раздевайтесь скорее, у меня для вас новости...
— Мы уже знаем, бабуля, — с горечью произнесла Яночка, повесив куртку в прихожей и вслед за бабушкой входя в кухню. — Грымза специально прогуливалась по улице, чтобы получить свою посылку.
— Ах, Господи! — всполошилась бабушка. — Значит, все-таки получила? А я так старалась! Сегодня целых два раза я успевала раньше нее встретить почтальона! Потом я видела, как она вышла из дому, но надеялась, что почтальон ей не попадется. Выходит, попался?
— А как ему было не попасться, если она часа два прогуливалась по улице, поджидая его? — раздраженно спросил Павлик.
— Бабуля, ты не огорчайся, — садясь на свою табуретку за стол, сказала Яночка. — Как бы ты ни старалась, все равно бы не устерегла его. Они сговорились, что она выйдет и встретит его, а тебе он ни в коем случае ее посылки не отдал бы. Тут какая-то тайна.
— Так что будем делать? — огорчилась бабушка.
Павлик вздохнул:
— Пока мы не знаем. Но что-то делать надо, нельзя этого так оставить.
Расстроенная бабушка принялась за приготовление бутербродов. Она уже втянулась в партизанскую войну с соседкой и твердо уверовала в то, что это лучший путь к достижению цели — переезду соседей из их дома. И бабушка уже вот-вот одержала бы верх в войне, как вдруг неожиданный тактический маневр неприятеля принес ему успех.
Дети без аппетита принялись за бутерброды, думая о последних событиях. В кухне воцарилось тягостное молчание. Нарушила его Яночка.
— Бабуля, — сказала она, — а ты не рассказывала настоящему почтальону об этом... самозванце?
— Нет, ничего я ему не говорила, а разве нужно? — удивилась бабушка.
— Конечно, нужно! — подхватил Павлик. — Надо было пожаловаться, что не отдает тебе посылку и вообще ведет себя подозрительно.
Бабушка отмахивалась от напиравших на нее внуков куском сыра:
— Отстаньте вы от меня! Ну как я могла признаться человеку в том, что шпионю за соседкой? Ни за что в жизни! Что он обо мне подумает?
— Ничего плохого не подумает, а рассказать ему надо, — сурово заметила Яночка. — И ни в чем шпионском не признаваться, зачем? Просто скажи — удивляет тебя такое его поведение. Ты случайно оказалась у калитки, он принес посылку...
— А почему это я оказалась у калитки? — ехидно поинтересовалась бабушка.
— Ты что, не имеешь права стоять у калитки собственного дома? — подключился к агитации старушки внук. — Стояла себе, а тут идет почтальон. Ты удивилась — ведь знаешь вот этого, а тут другой какой-то, подозрительный.
Бабушка уже обрела присущую ей твердость.
— Кажется, мои внуки учат меня, старуху, говорить неправду? — веско произнесла она.
— В твоем возрасте могла бы уж и без нас научиться! — бестактно брякнул прямолинейный внук, а умненькая внучка поспешила разрядить обстановку:
— Какая же тут ложь? Чистая правда. А если о чем и умолчишь, то это тоже не ложь.
Бабушка собралась было сурово отчитать внуков и преподать им основы морали, но тут ей вдруг пришло в голову — очень несвоевременно — весьма обескураживающее соображение: а ведь то, о чем ей сейчас толкуют дети, в мире взрослых называется дипломатией. Да, так оно и есть, не надо лгать, следует говорить правду, только не всю. О чем-то надо умолчать, что-то дипломатично обойти...
— А врать нехорошо! — не удержалась бабушка от поучения и добавила: — Ложь — это не просто нечестность. Ложь еще и отвратительная трусость...
Встретив полные упрека взгляды внуков, она вздохнула:
— Ну ладно, скажу ему правду. Скажу, что тот почтальон показался мне подозрительным и я специально поджидала его. И пусть думает, что хочет!
— Правильно, бабуля! — похвалила Яночка. — Пусть настоящий почтальон скажет тебе, кто этот подозрительный — тоже почтальон или самозванец какой, и почему себя так странно ведет.
— А ты сможешь описать внешность подозрительного самозванца? — спросил Павлик. — Чтобы настоящий почтальон мог его узнать.
— Постараюсь, — ответила бабушка, чувствуя, как у нее с сердца спадает тяжелый камень. — Может, и в самом деле поможет нам разгадать загадку. А вы почему ничего не едите? Пока вот перекусите немного, сегодня пришлось мне с обедом задержаться. Ничего страшного, ваши родители поехали за какими-то трубами и вернутся поздно, а дедушка совсем замотался со своими фальшиво... марочниками, предупредил, что вернется поздно.
14
— Вот и получается, что грымза всех нас оставила в дураках, — с горечью констатировал Павлик, вытаскивая из-под подушки свою пижаму. — Сделала свое дело — и большой привет!
С тяжелым вздохом мальчик присел на кровать. За день он страшно вымотался, так как пришлось помогать родителям. В доме наконец начали ремонт, и Павлик один, по его словам, перетаскал на помойку столько строительного мусора, что им можно было наполнить два самосвала. Теперь все эти доски, битый кирпич, железки он ощущал в костях и во всем теле. Болели руки и ноги, ныла поясница. Физическая усталость явно сказывалась на настроении.
Возможно, потому, что устала меньше, Яночка была настроена более оптимистично. Она поспешила вселить в брата бодрость:
— Не так уж все плохо. Бабуля поговорила с нашим почтальоном. И он ей сказал — никакой посылки по нашему адресу не приходило. Если бы пришла, доставить ее должен был он, это входит в его обязанности. Разве что заграничная, тогда, случается, доставка поручается внештатным почтальонам.
Павлик немного оживился.
— Когда она тебе это сказала? Почему я не знаю?
— Ты еще из школы не вернулся. А я не успела сказать, тебя сразу запрягли в работу. Сам знаешь, потом разговаривать не было никакой возможности. Какая все-таки страшная вещь ремонт!
— А что она еще говорила?
Кончив стелить свою постель, Яночка тоже присела на ее край.
— Сказал — раз о посылке ничего не знает, значит, она заграничная. Сказал — того подозрительного почтальон не знает и не представляет кто это, хотя бабуля его красочно описала. А бабуле все это показалось еще более подозрительным, она знает, как должны выглядеть заграничные посылки, а та совсем на них не похожа.
— А если и заграничная, то еще больше подозрительная, — убежденно заметил мальчик, но Яночка перешла уже к следующему подозрительному моменту:
— Как ты думаешь, зачем она там, на чердаке, двигала корзину? Прятала туда посылку?
Тайны всегда действовали на Павлика вдохновляюще. Вот и теперь он забыл об усталости и целиком переключился на непонятную историю посылкой.
— Зачем ей лезть в корзину? Ведь она битком набита пустыми банками-склянками. А в посылке судя по словам бабули, никак не могла быть банка. Да мы и сами видели, вспомни.
— Конечно, зачем бы ей прятать так старательно какую-то банку? — согласилась Яночка, задумчиво глядя в темноту за окном.
Павлик тоже уставился туда, и, возможно, именно темнота вдохновила его, ибо он высказал дельное соображение:
— Если это была банка с вишневым вареньем... еще можно понять. А вдруг она прятала ее от сыночка, чтобы не сожрал?
— Ты не о варенье думай, а о том, как ей жизнь отравить, — одернула сладкоежку-брата строгая сестра. — Я ничего путного придумать не могу.
— Я тоже, — вздохнул Павлик. — Дом рушится... рушится дом, ничего нового в голову не приходит, — безнадежно махнул рукой мальчик, сознавая всю слабость этой устаревшей концепции.