Все обернулись. В проходе стоял Жора Козакевич.
– Простите, – спросил распорядитель, – вы что-то сказали?
– Я буду бороться! – твердо выкрикнул Жора.
– Простите, а спортивный костюм у вас есть?
– Как-нибудь! – крикнул Жора и, не сходя с места, стал стягивать рубашку.
Только он стащил ее, мы увидели широкую загорелую его грудь, очень сильные его руки.
– Барышни, прошу не смотреть! – крикнул Козакевич и, согнувшись, ловко сбросил штаны, оставшись в одних трусах и тяжелых ботинках.
– Костик, дай-ка твои тапочки! – попросил он, протягивая в ряды рубаху и штаны.
Ему сразу же подали взамен белые, на лосевой подошве, тапочки. Козакевич разулся, надел тапочки, попробовал, хороши ли они, и, увидев, что хороши, приглаживая пальцами взъерошенные волосы, прошел мимо нас к сцене.
Вытянув шею, старичок в толстовке силился разглядеть его.
Когда Жора подошел к подмосткам, распорядитель спросил:
– Гражданин, а вы знаете правила французской борьбы?
– Как-нибудь! – ответил Жора и, задрав ногу, вскочил на сцену.
Жмурясь от внезапно нахлынувшего на него света, он стал возле рампы спиной к волжскому богатырю и, улыбаясь, хлопнул себя ладонью по груди. В зале засмеялись. Тогда Жора повернулся к Жегулеву и вытянул руки, чтобы бороться.
– Погодите, молодой человек, – остановил Жору распорядитель. – Еще успеете. Скажите вашу фамилию.
– Козакевич, Георгий Павлович! – весело тряхнув головой, ответил Жора.
Из зала закричали:
– Жора, а ты пил боржом?
– Жора, завещание напиши, Жора! – крикнул мой сосед, толстый усатый кузнец Приходько.
– Ничего, как-нибудь! – сложив лодочкой ладони, прокричал в публику Козакевич.
Зот Жегулев тем временем поправил свой широкий резиновый пояс и, взяв со стола кусочек мела, стал медленно натирать им ладони.
– Скажите вашу профессию, гражданин Козакевич, – осторожно попросил старичок.
– Металлист! – гордо ответил Козакевич.
– Жора, адрес оставь, – не унимался какой-то крикун в задних рядах.
Старичок распорядитель пошептался с волжским богатырем и объявил:
– Итак, мы продолжаем: следующая пара: волжский богатырь, мастер стального зажима, непобедимый Зот Жегулев и любитель французской борьбы металлист Георгий Павлович Козакевич! Музыку, прошу!
Дрогнули сияющие трубы в руках у пожарников.
Борцы шагнули друг к другу. Жегулев пригнулся.
Он протягивает навстречу Жоре длинные руки – видно, хочет выведать, каков Жора на простом захвате. Но Жора, не дожидаясь, хватает Жегулева прямым поясом и поднимает его вверх. Черные ноги богатыря уже в воздухе, он болтает ими, готовый ко всему.
Тряхни его как следует, стукни ногами об пол!
Жегулев ловко выбрасывает вперед обе свои руки, одной из них он упирается в шею Козакевича, отталкивается. Жора покраснел, но не отпускает богатыря. Жегулев жмет его сильнее. Тогда Жора круто поворачивается и пробует стать на колено, но Жегулев, громко крякнув, вырывается… Бросились снова друг другу навстречу.
Жора неловко повернулся, и Жегулев сразу захватил его руку под мышку. Жмет. Крепко жмет! Слышно, как хрустят кости. Вот он, стальной зажим!
Пропал Жора, недаром он такой красный. Поворот.
– Здорово!
Жора выскользнул и сразу поднял Жегулева на бедро. Богатырь пробует высвободиться, хочет опоясать Жору, но тот широк и ловок.
Козакевич быстро подхватывает Жегулева, потом с размаху опускается на колено и швыряет его на спину.
Богатырь успел вывернуться.
Он падает на бок. Оба они возятся на ковре, богатырь кряхтит, силится вырваться. Но Жора крепко держит его обеими руками, а потом приказывает стать в партер.
И вот этот черный длинноногий борец покорно переползает на карачках на середину сцены и устраивается там на ковре; его недобрые глаза блестят, на локте краснеет ссадина.
– Жора, дай «макароны»! – закричал Приходько.
Жора не слышит. Он нежно похлопывает богатыря по спине – видно, не знает, каким приемом схватить его.
– Бери двойным, Жора! – заорали с «Камчатки».
Козакевич услышал.
Он пробует схватить Жегулева двойным нельсоном, но тот быстро прижимает обе руки к туловищу, – двойной не получился. Тогда Козакевич ловко и словно невзначай хватает Жегулева обеими руками за плечо, рвет его на себя. Богатырь хотел вскочить, но поскользнулся, – он лежит на боку, Жора наваливается изо всей силы. Еще немного, и Жегулев будет придавлен спиной к полу. Слышно, как тяжело кряхтит он, сопротивляясь, быстрые его ноги елозят по ковру, он пробует задержаться ими.
Ну еще, еще!
– Жми его сильней!
В зале зашумели.
Все вскакивают. Стучат скамейки.
– Давай, давай, Жора! Прибавь давления! – кричит усатый Приходько.
– Жора, ты же пил боржом! Не подкачай! – крикнули сзади.
Даже музыканты, побросав свои трубы, столпились у рампы.
Козакевич жмет богатыря широкой грудью, одна его тапочка отлетела под судейский столик, он упирается в Жегулева левым плечом, давит его изо всей силы вниз, вот-вот щека Козакевича коснется острого богатырского носа, – как бы этот Жегулев со злости не откусил нашему Жоре ухо. Остается еще капелька до полной победы, как вдруг Козакевич круто вскакивает и, задыхаясь, кричит в зал:
– Это жульничество! Он меня мажет!
А Жегулев тем временем вскочил и налетает на Козакевича сзади – видно, не хочет, чтобы тот его выдавал.
Жегулев хватает Козакевича двойным нельсоном, давит ему на шею, – это очень опасный прием, но Козакевич рассердился не на шутку. Собрав последние силы, он нагибается, падает на колено и перебрасывает богатыря через себя.
Падая на спину, Жегулев ударяет ногой по жестяной рампе. Точно ведро бросили! Рампа погнулась.
Жора бросается к богатырю и, схватив его за плечи, оттаскивает на середину ковра и с ходу – на обе лопатки.
Полагутин зазвонил.
Жегулев опомнился. Он хочет вырваться, он вертится на ковре так, словно это не ковер, а раскаленная плита. Теперь он страшен, очень страшен, этот никем не победимый и побежденный Козакевичем богатырь, но ему не вырваться. Жора навалился на него и не пускает ни в какую.
– Хватит! Хватит! – кричит на ухо Жоре Полагутин.
К борющимся подбегает Котька Григоренко, трогает Жору за локоть. Козакевич бьет локтем назад, Котьке по колену.
– Правильно! Не лезь!
Котька отскочил.
Полагутин смеется. Широко расставив ноги в красных бархатных брюках, он подносит звоночек к самому Жориному уху. Козакевич, сообразив наконец, что победил, вскакивает и подбегает к рампе.
– Граждане! Граждане! – силится перекричать он шум и аплодисменты.
Жора потерял и вторую тапочку, он стоит теперь на сцене в одних серых носках, волосы его слиплись на лбу, нос блестит, щеки мокрые, на потной груди очень хорошо заметна татуировка: русалка с длинным рыбьим хвостом и серп и молот.
– Та тихше, нехай скаже! – обернувшись к публике, басом кричит усатый Приходько.
Когда шум затихает, Жора Козакевич, тяжело дыша и не глядя даже на Жегулева, выкрикивает:
– Я с этим бугаем борюсь… а он… дам тебе, говорит, десятку, только поддайся… Слышите?
– То жулик, а не мастер! – кричит в ответ Приходько.
– Он врет!.. Врет!.. – порываясь подойти к Жоре, кричит со стороны сцены Жегулев.
Полагутин его не пускает.
Старичок распорядитель дрожащими руками распутывает веревку занавеса.
– Ну, давай тогда еще бороться. Посмотрим, кто кого! – кричит богатырь.
Жора Козакевич тяжело прыгает в зал.
Уже снизу он отвечает Жегулеву:
– Хватит. В Одессе, на Молдаванке, поищи себе партнеров, а я с такими жуликами больше не борюсь…
– Жора, тапочки! – через весь зал кричит приятель Козакевича.
Услышав этот крик, Котька Григоренко подбирает белые тапочки и протягивает их Козакевичу.
Зажимая их под мышкой, взволнованный Жора в одних носках быстро шагает в глубь зала. И не успевает он подойти туда, крашенный масляными красками тяжелый холщовый занавес, раскручиваясь, падает вниз и закрывает сцену, судей и злого, побежденного волжского богатыря, мастера стального зажима Зота Жегулева.
Мы вышли не сразу. Мне казалось, что скандал на этом не закончился, и я предложил подождать немного. Разгоряченные и взволнованные не меньше Жоры, мы пошли в буфет, где, вытягивая из комнаты табачный дым, гудел в окне вентилятор.
Нам сразу стало прохладно. Сквозняк обдувал нас. Петька Маремуха угостил Галю шипучей сельтерской водой. Мне тоже хотелось пить, но просить у Петьки денег на воду при Гале я стыдился, а он, коротышка, не догадался сам меня угостить.
Скандала не было.
Прямо в трусах, не одеваясь, Жора Козакевич вышел на улицу. Я пожалел, что мы захватили Галю. Если бы мы были одни, можно было бы свободно пойти за Козакевичем, послушать, что он рассказывает своим приятелям. А теперь мы не спеша прошли по душному и уже пустому залу на площадку и стали медленно спускаться по лестнице.
– Василь! – сказал Петька. – Я одного не понимаю. Отчего Жора закричал: «Он меня мажет». Чем он его мазал?
– Дурной! – ответил я, смеясь. – Мажет – это значит взятку дает. Он ему хабар обещал.
– А-а-а! Хабар! А я не понял, – протянул Петька, прыгая через ступеньку. – Какой же это волжский богатырь? Разве такие богатыри бывают? Это заправский шарлатан…
На улице было совсем прохладно. Вверху, над крыльцом, горела лампочка, освещая кусок тротуара и кривую акацию.
Огни на площади уже погасли. Темная стояла сбоку типография, под аркой костельных ворот было совсем темно.
– Галочка! – послышалось сбоку.
Я увидел в темноте белую рубаху Котьки. Галя вздрогнула, оглянулась и, бросив нерешительно: «Подождите меня, хлопцы», – быстро пошла к Григоренко.
Не знаю, о чем они говорили. Зато было очень больно стоять здесь, на освещенной полоске тротуара, и знать, что любимая тобою девушка шепчется с твоим врагом. Этот проходимец не постеснялся и при нас назвал ее нежно Галочкой. А быть может, она сама дала ему право называть себя так? Меня передернуло от этой мысли! Озадаченный Петька молчал и только посапывал.