Потом чуть нахмурился и подался вперёд.
– А вы что сами думаете? Какой психотип, по-вашему, способен совершить всё это? Мне кажется, вы знаете гораздо больше, чем поделились со мной.
Адам поглядел на доктора. Глаза Джейкобса лукаво поблёскивали.
– Вы тоже, мистер Джейкобс, знаете больше, но отчего-то не хотите делиться.
– От того, чем владею я, расследование не заиграет новыми красками, – отмахнулся доктор.
– В таком случае давайте сверим наши мнения, – предложил Карлсен.
– Давайте.
– Вы начали с Венеры.
Это было не тем, чего ожидал Джейкобс. Но он всё-таки кивнул и подтвердил:
– Начал.
– Венера, потому что перед глазами у вас всё ещё был распахнутый халат Ольги.
– Предположим, – согласился доктор, немного смутившись.
– Венера, в представлении художника, плывёт по воде в раковине, на которую дует Зефир, западный ветер. Гомер описывал Зефира как бога, от чьего дыхания наступала весна. Для меня весна – взрыв Телевага, где был мой дом. Эту новость я услышал на рассвете. На рассвете ваша сестра встретила незнакомца – Томпсона. Почему-то Томпсон вызвал в ней ассоциации с воскресеньем. Как вы думаете, почему?
У Майкла Джейкобса не нашлось никаких догадок.
– Этот момент мне кажется важным, – заметил Карлсен. – Далее. Воскресенье – конец недели…
Доктор несколько оживился:
– Тут я смогу помочь. Мама Томпсона умерла в воскресенье много лет назад.
– Ясно, – произнёс Адам. – Вот, значит, откуда взялось и «тело», благодаря которому мы все услышали про Ванессу.
– Сомнений нет.
– Жаворонок – отличный противовес чему-то грустному, тёмному, – продолжил Адам.
– Пожалуй, соглашусь.
– Кровь – тут всё понятно. Наши утренние анализы в начале недели.
– Верно.
– Следом было «обещание» и адресовано было вам. Полагаю, не случайно.
– Что конкретно вы полагаете? – не понял Майкл.
– Вы могли обещать Ольге, забирая её из монастыря, что будете любить её?
– Мог и вообще-то обещал, – твёрдо заявил доктор. – Но эта любовь сродни заботе, а не та, о которой вы говорите.
– Что ж, похоже, ей вы этот момент не уточнили, – не глядя на Джейкобса, подытожил Адам. – Что было дальше?
Неуверенно доктор, водя по лбу указательным пальцем, сказал:
– Вроде бы ночь.
– Нет, вы ответили «время».
– Да, верно, время.
– О чём вы думали в ту секунду?
– Признаться, в тот момент я больше всего хотел побыть один.
– Вас расстроила мысль о погибшей невесте?
Доктор кивнул.
– Было сложно сконцентрироваться. И я сказал первое, что увидел – это была ночь в окне.
– Которую боялся Бульденеж.
Доктор снова кивнул.
– И мы знаем почему. Следом была «измена», вероятно, он всё же раскаивался за своё давнишнее преступление.
– Возможно.
– И вновь ваша сестра подкидывает мне загадку. Сено. Что за сено перед ней возникло при слове «измена»?
– Для меня это такая же загадка, – протянул Джейкобс.
– Но, по всей видимости, измена так или иначе имела к ней отношение, ведь следом прозвучало «сердце».
– Должно быть, вновь её образ вдовы…
– Опять вы врёте! – взорвался молодой человек. – Так мы ни до чего вразумительного с вами не дойдём.
Майкл Джейкобс счёл верным не отвечать.
Карлсен, хмурясь, отвернулся к огню.
Помолчав, доктор взвешенно произнёс:
– Мать Томпсона сгорела заживо. Отсюда и тлен. Томпсон был в замешательстве, мысли не давались, и он сказал «снег» при взгляде в окно. Вы ответили «дом». Предположу, что снег – это первое, что вы представляете, вспоминая дом.
Адам ничего не комментировал и только слушал.
– «Убийцу» вы, конечно, уже минуту как вынашивали и неспроста кинули тот мяч Ольге. Вас уже тогда встревожило «тело».
Доктор вздохнул. Когда заговорил вновь, его тон изменился, голос наполнился тревожными нотками.
– Почему Ольга сказала «ад», вот этого я так и не разобрал.
Адам Карлсен вдруг ухмыльнулся и прямо посмотрел на доктора.
– Вот видите, мистер Джейкобс, вы мне не говорите про сено, потому и я не скажу вам, что означал «ад».
– Обидно, правда? А ведь мы с вами не дети.
Палец доктора вновь поглаживал лоб.
– Я закончу, – сказал Карлсен. – Адом для Томпсона была война. Крысы, очевидно, жили в заброшенном доме, где он, по его рассказам, однажды пережил ночь. Отсюда – убежище. Для Бульденежа убежищем была ванна, из которой он многократно наблюдал закат. Для вашей сестры закат был только один – её карьера. Аплодисменты всколыхнули во мне воспоминания о моём первом походе в театр, ковры и кресла там пахли плесенью. В свою очередь я хотел понять, чем в тот момент был занят мозг Ольги. Она ответила прямо, что хотела бы попытать с вами счастья. Вы дали понять, что это невозможно.
Адам притормозил и ухмыльнулся.
– Знаете, здесь я мог бы подумать, а не потому ли Ольга покрывала преступника полтора года? Может, она просто любила убийцу?..
– Теперь вы должны спросить, за что я мог убить Ванессу.
Его тон – нарочито хладнокровный – не обманул норвежца.
Определённо доктор не верил в серьёзность своих слов.
– У вас готов ответ? – спросил юноша.
– Он не убедит вас, поскольку не убеждает меня. А я, кажется, начинаю рассуждать, как вы.
– Попробуйте.
– Допустим, мой мозг помутился в далёком детстве и я стал чем-то одержим.
– Допускаю.
– Кстати, моя мать ещё жива и готова предоставить вам свои рекомендации относительно меня.
– Это будет нелишним, – согласился Адам. – Продолжайте.
Доктор хмыкнул – не верил, что был способен паясничать, да ещё так глупо. Он глубоко вздохнул.
– Взрослея, пытаясь разобраться в себе, я выбрал психиатрию своей профессией.
– Сапожник без сапог, – подсказал Карлсен.
– Мозгоправ без мозгов, – выразил согласие доктор. – В какой-то момент я влюбляюсь, назначаю дату свадьбы, а за день до неё пугаюсь, как младенец, и не знаю, как спасти себя. Чувствую себя в панике, когда гуляю с невестой, и толкаю её, не отдавая отчёта своим действиям. Затем вынужден молчать о том, что совершил, ведь совершил не я, а ребёнок во мне. Как вам?
– Блестяще. Бред в лучших традициях детективного жанра.
Майкл Джейкобс какое-то время улыбался. Затем он притих, оцепенел, как берег перед волной. Зачем он это сказал? Глупо было шутить так о Ванессе, той единственной, кого он любил.
Под стеклом очков покатилась слеза.
Доктор Джейкобс встал, потушил окурок.
– Заприте меня в моей комнате, если считаете нужным. Я бы хотел прилечь.
– Тогда мне придётся стеречь вас у окна, а там мороз, – посетовал Адам.
– Я доверил вам свою сестру, это самое дорогое, что у меня есть. Стерегите её. Барбара закрыта изнутри. Если позволите, я пойду к себе, – уже равнодушно произнёс доктор.
– Я боюсь не вас, мистер Джейкобс, я боюсь за вас.
Майкл Джейкобс приподнял свитер, под ремнём в свете пламени блеснул чёрный револьвер.
– В барабане ещё три патрона. Но не переживайте, я в безопасности. Потому что я не знаю, кто убил Ванессу.
Он запустил палец под роговую оправу и вытер влагу.
– Мистер Карлсен, прошу вас воздержаться от дальнейшего расследования. Пока что всех, кто обличил убийцу, постигла одна и та же участь. Пока вы не знаете – вы в безопасности.
Голос доктора прозвучал официально, почти начальственно.
Карлсен оставил это без комментариев.
Тревога коснулась его много раньше, чем доктор высказал предостережение.
Он знал больше, чем высказал.
Уже знал, кто и зачем поджёг машину.
Знал, чьи шаги он слышал.
И кто перерезал провода…
Но неясным по-прежнему оставалось многое.
К примеру, сейчас его очень интересовал вопрос – что здесь, в гостиной, делал металлический вентилятор, который раньше стоял в оранжерее?
Глава 18
Доктор Майкл Джейкобс вошёл к себе в комнату и снял свитер, разулся, вынул револьвер и положил его на тумбочку у кровати. Устало вздыхая, прилёг. Его мысли в тот момент занимала Ванесса. Он чувствовал себя виноватым в её смерти.
Не защитил, не уберёг, хотя очень любил.
Ольга, Сара, Патрик. Их он тоже не защитил, не уберёг. Смерть кружит над ним, отнимая любимых и любящих…
Он открыл глаза минуты через две. Кругом были свечи, те, что расставила Сара. Сейчас они горели.
Взгляд доктора сфокусировался. Перед ним полыхал камин, а перед камином стояла Барбара. Абсолютно голая.
Доктор сел в постели и отвернулся, намереваясь встать.
– Извините, Барбара. Я забыл, что отдал вам свою комнату. Я сейчас уйду.
– Сядьте, мистер Джейкобс.
Он сел, сложил руки на коленях.
– Посмотрите на меня, – велела Барбара.
Взгляд доктора завис на полпути к женщине.
– Посмотрите на меня!
Майкл Джейкобс посмотрел.
– Что вы видите?
Он увидел гребень из черепахового панциря в её жидких волосах.
– Прошу, Барбара, не надо… – он покачал головой.
– Я вам нравлюсь?
– Барбара…
– Вы ничего не видите, – её голос звучал властно. – Перед вами стоит красивая, пышущая здоровьем женщина. И я люблю эту женщину…
Ему вспомнился день, когда он сидел в оранжерее у открытого окна, утёс был залит солнцем, где-то близко плескалось море. Воздух был чистейшим, цветочные ароматы комнаты мешались с ним, создавая множество образов. А может, это было из-за диэтиламида, тогда он его впервые попробовал. Ему казалось, что растения вокруг стали огромных размеров, их краски были неестественно яркими. Казалось, что из пустых углов кто-то следит и хочет напасть. Когда он увидел Барбару, перед ним был самый страшный гоблин-великан, какого он мог бы представить.
Следующим днём, усталый, с обострённой чувствительностью, он впервые подумал о Барбаре как о женщине. Его как врача заинтересовало, какой она видела себя сама, и он очень удивился, когда обнаружил отсутствие женской чувственности в её самосознании.