Он начинает убирать руки, но в процессе проводит большими пальцами по моему телу.
Я слишком медленно реагирую, и его большие пальцы проходят по моим шершавым соскам через ткань бюстгальтера и платья, показывая, что он знает, как сильно я волнуюсь, когда его тело прижимается к моему.
Я пытаюсь оттолкнуть его руки, но он уже отступает.
«Теперь перестань меня отвлекать». Он кладет руку на дверную ручку. «У меня есть работа. Я опоздаю, так что заказывай ужин, когда будешь голодна».
«А когда ты говоришь «работа»…?» Я скрещиваю руки на груди.
Губы Дома дергаются вверх. «Я имею в виду охоту».
ГЛАВА 29
Вэл
Я прохожу мимо кровати. Снова.
Уже почти полночь.
Дома нет уже десять часов, и я не знаю, нормально ли это для него или мне стоит беспокоиться.
Мои руки сжимаются в кулаки, отчего нежная кожа на левом безымянном пальце начинает пульсировать.
«Этот придурок», — шиплю я, тряся рукой.
Наконец, когда вооруженный охранник в коридоре передал мне пакет с едой на вынос, я поняла, что я действительно в деле. Типа, действительно в деле.
Я смотрю на четыре буквы «Доминик», обвивающие мой палец, и стараюсь не смотреть на «Только Смерть» под ногтем.
Не могу поверить, что он так со мной поступил.
Серьёзно, не могу в это поверить.
И я не могу поверить, что меня это не злит еще больше.
На самом деле, мне больше всего неловко, потому что, рано или поздно, я снова появлюсь на людях, и это будет выглядеть на мне настолько неуместно, что я уверена, что каждый прохожий будет пялиться на это.
Может быть, если я сделаю татуировку-рукав и покрашу ногти в черный цвет, она не будет так сильно бросаться в глаза.
После того, как Дом оставил меня здесь, я простояла в гостиной какое-то странное количество времени, а затем отказалась от попыток почувствовать себя комфортно в этом огромном пространстве и вернулась в спальню.
Я приняла душ после похорон. Затем я надела свои самые удобные спортивные штаны, и, поскольку они выглядели мягкими, я стянула с одной из вешалок Дома толстовку Йельского университета и надела ее тоже.
Потом я села на кровать с ноутбуком и принялась за работу. А Доминика все еще не было дома.
Тогда я села в мягкое кресло в углу спальни и погуглила Доминика Гонсалеса.
В основном фотографии с крупных городских мероприятий. В одном из заголовков статей рассуждали о его причастности к чикагской мафии. Но в целом их было на удивление мало.
Поэтому, конечно, я поискала Альянс.
Что привело к получению сообщения от Кинга, спрашивающего, почему я ищу их в интернете. Что затем привело к тому, что я захлопнул свой ноутбук и выключила телефон.
И теперь, когда делать больше нечего, я хожу взад-вперед. Интересно, есть ли выход из этого?
Я разворачиваюсь и иду обратно через комнату, когда меня останавливает какой-то звук.
Это была входная дверь?
Я на цыпочках подхожу к двери спальни и наклоняюсь к проему, чтобы прислушаться.
Шаги.
Все, что я слышу, это шаги, раздающиеся эхом по этой гигантской главной комнате. Но как, черт возьми, я должна знать, Дом это или кто-то другой?
Пока ты здесь, ты в безопасности.
Я отхожу от двери.
На лестнице раздаются шаги.
Это должен быть он.
Я продолжаю пятиться, огибая изножье кровати и переходя на ту сторону, на которой я спала прошлой ночью.
Разрываясь между поисками оружия и притворством спящей, я стою там, застыв, когда в дверях появляется Доминик.
Заметив меня, он останавливается, и я шумно выдыхаю.
«Ты меня напугал», — обвиняю я.
Он усмехается. «Это значит, что ты рада меня видеть?»
Я прищуриваю глаза. «Я боялась, что это может быть убийца с топором. Так что, конечно, я рада, что это ты».
«В следующий раз я…» Дом замолкает, и я прослеживаю его взгляд до своей груди. «Хм, мне это нравится».
Я дергаю за ткань. «Тебе нравится, когда я одета в твою мешковатую одежду?»
«Мне нравится, как ты освещаешь мою альма-матер».
Мои глаза расширяются, и я снова смотрю на толстовку. «Ты учился в Йеле?»
Он обходит кровать и подходит ко мне. «Да, все хорошие школы были переполнены».
«Я думала, ты его украл». Я отступаю на шаг. «Я не знала, что в Лиге плюща есть гангстерские курсы».
Дом рычит, и я это ненавижу. Потому что я хотела бы, чтобы он делал это чаще. «Чёрт возьми, Валентина, ты мне нравишься».
«Я… Ну… ты мне не нравишься». Жар моих слов ослабевает, когда я торопливо забираюсь на кровать. Единственная оставшаяся мне форма побега.
Его смешок дает мне понять, что моя колкость не достигла цели. «Я тебе нравился когда-то. Понравлюсь снова».
Я фыркаю и натягиваю одеяло до подбородка. «Твоя сторона кровати там». Я киваю головой в другую сторону.
Он садится на матрас рядом с моим бедром. «Дай мне свой палец».
Я поднимаю средний палец.
"Мило."
Я держу левую руку под одеялом. «Зачем? Ты собираешься попытаться заполнить миллиметр пустой кожи, который ты оставил?»
Дом держит в руках небольшую банку, которую я не заметила.
Только тусклые потолочные светильники горят, но я узнаю белую банку и синюю крышку. Поскольку меня всегда завораживали татуировки, я посмотрела все о подготовке и уходе. И я думаю, что это мазь, используемая для того, чтобы ваша татуировка выглядела хорошо.
Не желая отпускать свое неповиновение, даже лежа на спине, я держу руку там, где она есть. «Извини, что разочаровываю тебя, но эта татуировка — не совсем то, что я хочу. Так что сохранение ее привлекательности не является для меня главным приоритетом».
«Две вещи».
«С тобой всегда происходят две вещи», — бормочу я.
Доминик выглядит так, будто пытается не улыбаться, но у него ничего не получается. «Две вещи», — повторяет он. «Во-первых, что хуже? Иметь татуировку, которую ты не хочешь, или иметь татуировку, которую ты не хочешь, но которая к тому же выглядит плохо?» Я не даю ему ответа. «И, во-вторых, я уверен, что твой изящный пальчик болит. Это поможет». Он встряхивает банку.
«Мои пальцы не изящны». Я ворчу. Я знаю, что ворчу, потому что ненавижу, что он прав.
Он поднимает темную бровь. «Ты уже забыла о том времени, когда мы клали руки ладонью к ладони? Твои пальцы чрезвычайно изящны по сравнению с моими».
Он рассказывает о нашем первом полете на самолете.
Поскольку я не хочу это обсуждать, и поскольку мой палец действительно болит, и поскольку — ладно, он прав — я не хочу, чтобы татуировка плохо зажила и выглядела еще глупее, чем сейчас, я вытаскиваю руку из-под одеяла.
«Я все еще злюсь», — говорю я ему.
"Я знаю."
«Это было неправильно, Дом».
Его глаза слегка прищуриваются, но он не отвечает, откручивая крышку и проводя кончиками пальцев по поверхности вещества.
«Я смогу это сделать». Мои челюсти сжимаются. Я не хочу, чтобы он обо мне заботился.
Дом ставит банку на тумбочку. «Я это сделаю».
«Нет», — начинаю я, но его рука стремительно вытягивается и хватает мое запястье, притягивая мою руку ближе к себе.
«Доминик, прекрати!» Я пытаюсь оттолкнуть его правой рукой, но он не двигается.
«Просто сиди спокойно, Малышка».
Я снова пытаюсь отшвырнуть его, но он отбивается локтем и размазывает мазь по моей коже.
Я напрягаюсь, но его прикосновение настолько легкое, что совсем не причиняет боли. Это… приятно. Успокаивает.
Ублюдок. Лучше бы это было больно. Если бы я могла злиться на него за то, что он причиняет мне боль.
Наблюдать, как он осторожно гладит мой палец, для меня слишком, поэтому я закрываю глаза.
Но это тоже ошибка, потому что теперь ничто не отвлекает меня от его прикосновений. От тепла его объятий на мне.
Мои бедра прижимаются друг к другу под одеялом.
Его пальцы скользят по моим вверх и вниз.
Раздраженная кожа уже остыла, но кровь кипит, и я больше не могу.
«Хорошо», — я убираю руку и надеюсь, что он не заметит, как хрипло я говорю.
Мои глаза все еще закрыты, и я жду, когда он встанет и уйдет, но он этого не делает.
Есть движение. Звук шуршащей одежды и банка, которую… ставят обратно на тумбочку?
Я открываю глаза.
А затем они расширяются до самого конца.
«Что…?» Я сажусь и толкаю Доминика в руку. «Что это?»
Его рубашка расстегнута, и он в последний раз проводит покрытыми мазью пальцами по шее, прежде чем позволить мне опустить его руку.
«Доминик!» — выдыхаю я.
«Ты была права, Ангел. Это справедливо».
Я моргаю. И снова моргаю.
«Только одна?» — спрашиваю я, не в силах сдержаться.
«Но она большая», — ухмыляется Дом. «А размер имеет значение».
Я наклоняюсь ближе, качаю головой и смотрю на гигантское имя, вытатуированное у основания его шеи.
Мое имя.
Валентинка. Большими черными буквами.
Не в силах остановиться, я протягиваю руку и провожу пальцем по букве V.
Это тот же шрифт, который использовался на мне.
«Это не искупает того, что ты сделал», — шепчу я, одновременно выводя буквы «А» и «Л».
«Конечно, нет», — его голос тоже тихий.
Я даже не заметила, что у него осталась полоска голой кожи, но она подошла идеально.
Дойдя до центральной линии буквы E, я обвожу ее, а затем провожу пальцем по остальным буквам.
«Я все еще не прощаю тебя». Мой палец скользит вниз по центру его груди, останавливаясь на черепе.
«Тебе не следует этого делать».
Я опускаю руку на колени. «Я сейчас пойду спать».
«Вероятно, так и следует поступить».
На самом деле я не ожидала, что он оставит меня в покое, поэтому удивилась, когда он встал.
Но он не выходит из комнаты и не ложится в постель. Он хватает банку с тумбочки, затем отступает к креслу в углу комнаты.
Он ставит банку на подлокотник, затем снимает с себя рубашку до конца.