Когда я выражала несогласие с решениями мужа по подготовке к свадьбе, он всегда повторял одно и то же: «Ты меня не уважаешь, потому что у меня нет родителей?» Эти слова, словно обладая магической силой, заставляли подчиняться. Когда возникли разногласия по поводу приданого и свадебных покупок, муж поднял руку, угрожая мне. Я понимала, что он хотел ударить, но старалась обмануть себя: «Он просто сильно рассердился. Это просто была ошибка. Каждый может так поступить в гневе. Ведь он в итоге не ударил меня. Я действительно была слишком резка».
В тот момент признать, что муж пытался меня ударить, казалось бессмысленным. Было так много дел при подготовке к свадьбе, и размышления об этом не принесли бы пользы. Свадьба была уже совсем близко. Тогда я не знала, что буду жалеть о том, что не прекратила подготовку к ней.
Если бы я тогда отказалась от свадьбы, могла бы с теплом вспоминать фотографии из папки «Вождение». Но теперь снимки вызывали у меня совсем другие чувства. «Вождение» стало символом решения, которое помогло мне избавиться от мужа.
Муж, выпив мой детокс-сок со снотворным, быстро заснул. Я отодвинула сиденье водителя и устроилась в узком пространстве между его ног, чтобы вести машину от дома мамы до водохранилища Кисан. Хрупкое телосложение помогло мне разместиться там. Доехав до места назначения, я припарковала машину там, где редко появлялся смотритель. Затем вернула сиденье на место, положила руку мужа на рычаг переключения передач и перевела его в режим движения.
Машина двигалась медленно, секунд десять. В тот момент казалось, что ее ведет моя ненависть. Мне было все равно, если меня обвинят в преступлении. Единственное, что имело значение, – то, что муж исчезнет из этого мира.
Когда машина начала тонуть, я отправилась пешком по обочине до дома мамы. Мне предстояло пройти около шести километров. Я рассчитывала успеть до одиннадцати вечера, полагая, что Пак Чэхо к тому времени уже приедет и заявит в полицию. Но идти быстро с тяжелым животом по обрывистой дороге было крайне трудно. Когда я, наконец, добралась до дома мамы чуть позже одиннадцати, племянник Чонмин и мама уже спали. Я отмыла в душе свое промокшее от пота тело и легла рядом с ней. Ночь прошла беспокойно: я испытывала радость от того, что наконец-то справилась с этим делом, и отвращение к себе за то, как сложилась моя жизнь.
Я ощущала, как ребенок шевелится внутри. Мой вес уже увеличился на два килограмма, и, хоть это и не сильно ограничивало мои движения, живот становился все тяжелее. Я осознавала всю ответственность за эту маленькую жизнь, которая полностью зависела от меня. Однако сомневалась, что такие чувства – именно тот материнский инстинкт, которого ожидал от меня муж. Будет ли ребенок на моей стороне, когда вырастет? Я думала не столько о том, что обязана любить его, сколько о том, что он должен любить меня. Ведь я эгоистична.
Когда ребенок вырастет, я собиралась рассказать ему о папе. Мечтала показать красивые фотографии из папки на компьютере и сказать: «Вот так мама и папа любили друг друга, и у них появился ты». Я хотела, чтобы мир, который он увидит, был немного другим, чем мир, в котором жила я.
Но удалила папку «Вождение» с компьютера мужа. Эти фотографии никто не должен был видеть. Ведь они могли стать доказательством слов Пак Чэхо вне зависимости от того, был он свидетелем преступления или нет.
Муж меня не заметил. Когда он вошел, я невольно опустила голову и напряглась, но тот прошел мимо, уверенно направляясь к Санын. Я сидела в углу «Старбакса» и наблюдала за ними, но не слышала их разговора. Вечером в кофейне было шумно: рядом с моим столиком сидела компания громких мужчин, которые общались так, словно старались заглушить все вокруг. С одной стороны, они служили перегородкой между мужем и мной, с другой – создавали помехи.
Сквозь толпу я пыталась уловить выражения лиц Санын и мужа. Иногда мимика рассказывает больше, чем слова. Меня сильнее интересовало, с каким выражением муж будет общаться, чем то, о чем они будут говорить.
Я попросила Санын сообщить мне место и время их встречи.
Ее ответ был сухим и безэмоциональным: «20 часов, „Старбакс“ на перекрестке Пупхён».
Считала ли она меня своим союзником? Или, наоборот, хотела уничтожить?
Санын внимательно слушала мужа. На ее лице не было ни улыбки, ни теплоты. Эмоции мужа сменялись: то он был ласков с ней, то вежлив, то насмешлив. Спустя некоторое время, прежде сохранявшая спокойствие Санын внезапно встала, явно рассердившись. Заметив ее гнев, муж улыбнулся, и эта улыбка ранила меня до глубины души.
Я слишком хорошо знала ее. Он всегда так улыбался, когда я говорила что-то неудобное. Улыбка… Если подумать, он улыбался всегда. И мне, и пациентам в больнице, коллегам, друзьям. Но никогда не смеялся от души. Возможно, поэтому я так старалась рассмешить его, натыкаясь на углы мебели или падая, как нелепый комик. Но он не умел смеяться громко. На его лице всегда была лишь эта улыбка.
Улыбка, которую тот сейчас демонстрировал, казалась насмешливой и презрительной по отношению к Санын, но на самом деле скрывала его истинные чувства. Он словно носил маску, называемую улыбкой. Я сразу поняла, что она означала.
Санын в гневе стремительно вышла из кофейни. Казалось, муж сказал ей что-то крайне неприятное. Он остался сидеть у окна, допивая напиток. Видеть его в одиночестве было тяжелее, чем наблюдать за ним, носившим маску перед Санын. Как только муж понял, что остался один, маска исчезла и улыбка уступила место презрению. С плотно сжатыми губами и широко раскрытыми глазами он выглядел разъяренным. Его лицо исказилось в гримасе, как будто он готовился выплеснуть свою ярость.
Я никогда не видела такого выражения на лице мужа. Тот никогда не показывал мне его.
Муж сидел в одиночестве около десяти минут, словно собираясь с мыслями. Как только он допил напиток и вышел, мне понадобилось столько же времени, чтобы разобраться в мыслях. Кто тот мужчина, с которым я жила? И кто я рядом с ним?
Он всегда казался мне хорошим человеком. Нет, он был хорошим мужем. Я думала, что благодаря его поддержке моя жизнь стала благополучной. Но, возможно, он изолировал меня и загнал в рамки, чтобы я довольствовалась лишь тем, что находится внутри них. Муж всегда поощрял мои хобби, но, когда я заговорила о поступлении в аспирантуру, он мягко дал понять, что это нежелательно, и заставил меня отказаться от этой идеи. Он утверждал, что это мой выбор, но одновременно давал понять, что любые проблемы в семье из-за моего поступления будут моей виной.
Муж всегда предлагал мне роли, которые я должна была исполнять. Сначала он дал мне роль милой студентки, затем – идеальной жены и матери. И постоянно подбадривал меня, чтобы я справлялась с этими ролями как можно лучше. Когда мне было трудно ухаживать за новорожденным Сынчжэ, знакомые порекомендовали хорошую домработницу, но, из-за того что муж не хотел видеть посторонних в нашем доме, мне пришлось взять все домашние дела на себя. Я страдала от лишнего веса, плохого здоровья и послеродовой депрессии, но он лишь продолжал настаивать, чтобы я исполняла свою роль. И еще…
Возможно, именно муж стал причиной того, что я начала так сильно переживать смерть сестры.
«Прости, кажется, твоя сестра умерла из-за того, что мы поехали в путешествие в Гонконг».
Его слова глубоко застряли в моем сердце, впервые породив чувство вины. Я думала, что он тоже винил себя в ее гибели, поэтому так активно помогал мне во всем. Но всякий раз, когда муж оказывался в затруднительном положении, отступал на шаг, вновь обретая хладнокровие и вид человека, который лишь оказывает поддержку. В какой-то момент его позиция изменилась с «извини» на «помогу, если попросишь». Так смерть сестры стала моей личной проблемой. Когда я падала в бездну своих чувств, барахтаясь и прося о помощи, он всегда был рядом, будто ждал этого момента. Только он мог быть в этой позиции. Муж изолировал меня от других людей, чтобы быть единственным, кто слышит мои мольбы.
Я завела машину, припаркованную на общественной стоянке, но не сразу ввела пункт назначения в навигатор. Я колебалась, не зная, куда ехать. Подумала, что можно к маме в Инчхон, но знала, что меня там ждут лишь бесконечные вопросы. Поэтому я по привычке направилась к нашему дому в Пхангё. Меня охватило отчаяние, что, как бы ни сложились обстоятельства, возвращаться мне все равно придется туда.
Когда я приехала домой, муж уже сходил в душ и теперь сидел на диване, погрузившись в просмотр телевизора. Это была спокойная, привычная картина. Он совсем не походил на человека, который недавно встречался с женщиной, подозревающей его в убийстве. Кто же он на самом деле?
– Где ты была? Даже не предупредила…
– Хм… Как думаешь, где я могла быть?
Муж взглянул на меня и убавил громкость телевизора.
– Что-то опять случилось? В церковь, что ли, ездила?
– Ну… Может, я и вправду в церкви была.
Тот, казалось, не проявил особого интереса к моему поведению. Он снова увеличил громкость и отвел взгляд, но по привычке похвалил:
– Молодец, что съездила. Свояченица наверняка слышит твои молитвы.
Его слова вызвали у меня саркастическую усмешку. Он снова свел все к смерти сестры.
Я бросила сумку в гостиной и вышла во двор. Взяла лопату из сарая, сняла туфли на каблуках и забралась в цветник. На черном небе ярко сияла полная луна.
Я своими руками уничтожала герани, тюльпаны и маргаритки. Каждым взмахом лопаты беспощадно срезала красные и желтые лепестки, которые падали на землю. Больше я не видела в них красоты. Не заботясь об их былом очаровании, продолжала раскапывать клумбы.
Я искала тело. Тело Сумин. Но сколько бы ни копала, оно не появлялось. Я лишь находила все больше земли, и так снова и снова. Одержимая идеей найти тело, я продолжала рыть без остановки.
В какой-то момент я поняла, что муж стоит сзади. Без эмоций он отобрал у меня лопату. Его сильная хватка на моем запястье дала понять, что у меня нет сил сопротивляться. Он с силой бросил лопату на землю и попытался вытащить меня из цветника. Я была слишком слаба, чтобы противостоять ему.