Амару впервые пригласили на частную территорию имения Юлии, и она понимает, какой чести удостоилась. Она идет следом на почтительном расстоянии, вдыхая запах лаванды; она знает, что эти побеги используются для ароматизации воды в бассейнах. Сад Юлии, который она только мельком видела из окон купальни, оказывается еще роскошнее, чем она себе представляла. По центру, под сенью деревьев, проложен длинный канал, и Амара видит извивающихся в воде серебристо-серых угрей.
— Ливия, дорогая, смотри, кого я привела.
Амара ожидала увидеть молодую женщину, может, даже почти девочку, но та, что поднялась со скамейки в тени колоннады, выглядит даже солиднее своей тетки.
— Кто это? — властным тоном вопрошает она и, выйдя на солнце, прикрывает глаза рукой.
— Адмиральская вольноотпущенная, Амара. Девочка, про которую я тебе говорила.
— Та гречаночка Плиния? О, какая радость! — Ливия лучезарно улыбается Амаре, в ее взгляде читаются любопытство и задор. — Я чуть не умерла от смеха, когда Юлия рассказала мне о тебе. Как тебе вообще удалось привлечь его внимание? Я и подумать не могла, что Плиний в состоянии оторвать глаза от свитка и заметить женщину.
Амара слегка краснеет, не зная, как ответить так, чтобы не оскорбить благодетеля.
— Я читала ему.
Ливия откидывает голову назад и разражается смехом, подобно мужчине, совершенно не думая о том, как она выглядит в этот момент.
— А ты опасное создание. — Она берет руку Амары и сжимает ее. — Я настаиваю, чтобы ты рассказала мне все в подробностях.
Ливия тащит Амару на скамью, нетерпеливо махнув Юлии.
— Во имя Венеры, ты не думала послать за вином?
Юлия вскидывает брови, но, к удивлению Амары, повинуется надменному требованию Ливии и жестом отдает приказ одному из ожидающих неподалеку слуг.
— Поверить не могу, что Юлия все это время тебя прятала, — продолжает Ливия, дружелюбно глядя на Амару, прежде чем вскинуть брови и искоса глянуть на свою тетю. — Хотя, может, и могу.
Юлия смеется:
— Теперь я ее привела, дорогая, так что не злись уж очень сильно.
— Вы обе хорошо знаете Плиния? — спрашивает Амара, слегка смутившись от подтруниваний, не понимая, над кем именно они смеются.
— Он добрый друг Юлии, — отвечает Ливия. — Да и я старикана очень люблю. Так что не тревожься, любовь моя! Мы не высмеиваем его. И к тому же, — она понижает голос до заговорщического шепота, — я никогда не сплетничаю. Что бы ты ни сказала, тебе это никак не повредит.
Это настолько неожиданное заявление, Амаре только и остается, что рассмеяться.
— Я так и думала, что вы поладите, — с улыбкой говорит Юлия.
По меньшей мере час Амара только и делает, что отвечает на бесцеремонные вопросы Ливии, а когда, слегка раскрасневшаяся от вина, возвращается домой, Руфус уже ждет ее. Он стоит у пруда, рядом Филос и Виталио, еще один его слуга. В руках Виталио сжимает плетеную корзину, никто не отдавал ему приказа поставить ее на землю.
— Я не ожидала увидеть тебя сегодня, любовь моя, — восклицает Амара и подбегает к патрону. Руфус целует ее и поднимает в воздух, сжав в жарком объятии. Амара чувствует, как близко к ним стоит Филос, хоть и не видит его. Руфус опускает ее на землю, но его руки по-прежнему лежат на ее талии.
— Разве мне не позволено сделать тебе сюрприз? — Руфус смотрит на нее сверху вниз, от улыбки в уголках его глаз залегли морщинки.
— Хоть каждый день, — произносит она, улыбаясь в ответ.
— Я намерен представить тебя одному очень дорогому мне человеку. — Руфус берет ее за руку и ведет к двери. — Мы пойдем к нему за стены города.
Филос и Виталио молча следуют за ним. Ювентус отступает в сторону, пропуская их, в присутствии хозяина Амаре нечего опасаться его ухмылок, тем более что его взгляд устремлен в пол. На улице Виргула кланяется им, когда они проходят мимо, Руфус приветствует ее, элегантно наклонив голову. Филос выдвигается вперед, и Амара, к своему огорчению, понимает, что, куда бы они ни направлялись, Филосу, видимо, было приказано идти впереди, а Виталио — сзади. Всю дорогу ей неизбежно придется смотреть на своего любовника.
Прохожие почтительно поглядывают на Руфуса и Амару, когда они идут мимо, им уступают дорогу. Амара понимает, что дело в Руфусе, не в ней, но его общественный статус озаряет ее надежным защитным ореолом. Перед Филосом никто не расступается. Единственная его задача — привлечь внимание других, чтобы они пропустили его хозяина. В резком солнечном свете его туника выглядит еще беднее, чем дома. Темная материя износилась на плечах; на спине небольшой шов, должно быть, прореха, которую Филос аккуратно зашил. Он идет с прямой спиной — Филос никогда не сутулится, как большинство рабов, — но без богатства и сопутствующей ему власти даже красивая внешность не дает Филосу преимущества. Амара, к своему стыду, понимает, что, не будь она уже влюблена в него, она бы едва обратила на Филоса внимание.
Они идут к Везувианским воротам, голубоватая гора медленно вырастает над крышами домов по мере того, как они приближаются. Это не главный торговый путь в городе, поэтому на улице достаточно места, чтобы спокойно идти по ней. Амара знает, что за этими стенами располагаются виноградники и виллы, территория роскоши за пределами Помпеев.
— К кому мы идем? — спрашивает Амара, стараясь подбавить в голос больше волнения и надеясь, что, куда бы они ни направлялись, Филос затеряется где-нибудь на заднем плане и день не будет омрачен чувством вины в различных проявлениях, которое она испытывает перед обоими мужчинами.
— Я не стану портить тебе сюрприз, — отвечает Руфус. — Придется тебе проявить терпение.
Они приближаются к окраине города, и на улице становится более тесно: люди выстраиваются в очереди перед лавками с едой, что расположились у ворот. Многие собираются в небольшие группы и общаются, кто-то, как Виталио, держит в руках корзинки. Амара и Руфус оказываются зажатыми между толпой зевак и ватагой детей, которые сидят на обочине и бросают камни в собаку на противоположной стороне дороги. Прежде чем Филос успевает расчистить им путь, какой-то человек с криком пересекает дорогу, хватает одного из мальчиков за ухо и тащит его обратно в очередь. Остальные дети разбегаются.
— Сегодня день, когда навещают мертвых? — спрашивает Амара, беспокойно оглядываясь на целые семьи, которые стоят в очереди. Руфус пожимает ее руку, но не отвечает.
Быстро миновав приятную тень арки, они оказываются на еще более широкой дороге. Вдоль нее выстроились гигантские надгробия и памятники, чья торжественность слегка умаляется расположившимися вокруг группками людей. Кое-кто подносит мертвым родственникам пищу и вино, но большинство просто болтают и едят. Амара и Руфус вслед за Филосом идут к семейному склепу, расположенному в виду городских стен. Это высокое квадратное сооружение, обращенное входом к дороге, внутри по кругу вдоль стены идет скамья, а сводчатый потолок защищает от солнца. В нишах в стене стоят маленькие раскрашенные статуэтки мертвых. Руфус останавливается и указывает на одну пару:
— Мои дедушка и бабушка.
Филос и Виталио стоят позади них. Амара рада, что Филос не видит ее лица и выражение поддельного умиления, которое она напускает на себя при встрече с Теренцием.
— Как мило, что ты привел меня сюда! — восклицает она. — Надеюсь, они бы не возражали против моего визита.
— Дедушка был бы от тебя в восторге, — отвечает Руфус, ведя ее к скамье под сенью склепа. Виталио оставляет корзинку подле Амары, после чего они оба с Филосом уходят, чтобы ждать их снаружи, на жаре.
— Он был яркий человек. — Руфус наклоняется через Амару, чтобы достать из корзины маленькую бутылку вина.
— Это мы предложим ему, прежде чем уйти, — говорит он, устанавливает бутылку на каменном полу и жестом просит передать ему корзину. Амара повинуется. Внутри доверху хлеба, оливок и даже сушеного инжира, завернутого в ткань. Примерно то же самое она вместе с родителями взяла бы к более скромным могилам своих предков.
Амара сейчас в таком напряжении, что не может есть. Филос стоит к ней спиной, лицом к дороге, и его кожа наверняка горит под палящим солнцем.
— Должно быть, ты очень любишь своих дедушку и бабушку, — говорит она Руфусу. — Я удостоилась такой чести.
— Завтра я приду сюда со своей родней, — отвечает он, смакуя оливки. — Но мне внезапно захотелось, чтобы ты тоже их увидела.
— Спасибо, — говорит Амара, которую, вопреки всему, трогает это проявление привязанности.
— Именно благодаря деду наша семья вошла в политику, — продолжает Руфус, окидывая взглядом поблескивающие стены и выплюнув в руку косточку. На стенах склепа изображены символы богатства: груды столового серебра и драгоценностей на воображаемых полках.
— Он был дуумвиром[11] одно время. В народе до сих пор поговаривают о делах, которые он проворачивал. — Руфус тянется за бокалом с разбавленным вином и предлагает его сначала Амаре. Она делает небольшой глоток. — С ним бывало непросто, но у него были благие намерения. Он рассказывал восхитительнейшие истории. Мальчиком я всегда любил его слушать: как он описывал падение Икара с небес! Пока я слушал, мне казалось, будто у меня самого выросли крылья. И он обожал театр. Отец почти не интересовался этим искусством, а дедушка часто брал меня на представления.
Филос стоит рядом с Виталио, абсолютно неподвижно. Амара знает, что он слышит каждое слово.
— А твоя бабушка? — спрашивает она, надеясь отвлечь Руфуса от воспоминаний о Теренции.
— О, это была важная женщина, — говорит Руфус. — Из куда более древнего рода. Я подозреваю, что, будь иначе, дедушка бы к ней и не прислушивался. С возрастом он стал слегка… эксцентричным. Тогда мне было немного жаль рабов, которым довелось прислуживать ему. Один раз он был в саду и начал бить какого-то бедного мальчика по голове сандалией, тогда бабушка с криком выбежала к нему — и он перестал. Я подумал, что ее возмутило наказание, но на самом деле она расстроилась из-за