К тому времени, когда адмирал присоединяется к ним, уже спускаются сумерки, и все переходят в столовую на веранде. Задняя стена специально сделана так, чтобы имитировать скалу, а вода стекает по ней в пруд, выложенный мозаикой, изображающей морское дно. Лампы расставлены по всему столу и в нишах в стенах. Амара замечает, что световой рисунок повторяет контуры созвездий, которые отец показывал ей в детстве.
Плиний сердечно приветствует присоединившегося к ним мальчика, своего племянника. На вид ему лет двенадцать, и адмирал относится к нему с большим вниманием, просит его подробно рассказать, чему сегодня выучился, и предлагает Алексиосу проэкзаменовать мальчика по греческому языку. Амара вспоминает, с каким воодушевлением Плиний заваливал ее свитками в те дни, когда она оставалась у него, и как подробно расспрашивал ее, чтобы понять, читала ли она их все.
Кажется, среди всех гостей Плинию больше всего приятно общество Деметрия, и, глядя на них, Амара радуется, что максимально честно ответила на вопросы о своем прошлом. Деметрий представляется ей одним из тех людей, которые сами предпочитают наводить справки по любому вопросу. Пока гости общаются, слуги подают на стол: вареные яйца, популярный в этой местности суп из морских ежей, пойманных в заливе, и подносы с дорогими фруктами, которые растут в это время года. Все такое вкусное, что Амара не может удержаться и ест досыта, не думая о том, что вызовет недовольство Руфуса, если наберет вес. После ужина она видит, что Плиний уходит в свои мысли, и вспоминает его фразу о том, что работает он в основном по ночам. Его взгляд останавливается на ней.
— Амара, — говорит он, — я хотел спросить: не откажешься ли ты порадовать всех своим чтением? А я тем временем буду делать записи. Тексты, которые я имею в виду, написаны на греческом, не на латыни, так что ты легко с ними справишься. У тебя такой мелодичный голос, я уверен, что остальным будет приятно тебя послушать.
— Я буду счастлива выполнить твою просьбу, — отвечает она, радуясь, что хотя бы в такой форме она может отблагодарить его. Она ждет, пока двое рабов принесут свитки и письменные принадлежности Плиния, а также небольшой столик. Когда она садится рядом с ним, он показывает ей нужный отрывок, а когда Амара наклоняется, чтобы начать читать, ненадолго кладет руку ей на макушку — так иногда делал ее отец, и Амара видела, как сегодня вечером Плиний точно так же хвалил племянника.
Текст, авторства философа Демокрита, написан разборчивым почерком, но ничего подобного Амара прежде не видела. Она читает медленно, в то время как Плиний делает пометки. Остальные гости какое-то время слушают, а затем начинают расходиться. Плиния удаляется первой, чтобы уложить сына. Юлия, Ливия и Алексиос ускользают чуть позже. Никто не желает Плинию спокойной ночи, очевидно, стараясь не раздражать его и не прерывать ход мыслей. Под конец остается только Деметрий. Амара не видит его, но ощущает, что он рядом, и чувствует сильный запах лаванды от его трубки. Затем он тоже уходит, остается только Плиний. Сад погружается в кромешную темноту, мрак, в котором разносится шепот сверчков и плеск воды в фонтанах. Амара продолжает читать только благодаря двум утомленным рабам, которые то и дело возвращаются, чтобы подлить масла в лампы.
Уже поздней ночью, когда голос Амары становится хриплым, Плиний наконец разрешает ей остановиться.
— Что ты об этом думаешь? — спрашивает он ее.
Прошло несколько часов с тех пор, как Амаре еще удавалось концентрироваться на содержании текста.
— Раньше мне не доводилось слышать подобных идей. Что мы состоим из невидимых атомов, что даже душа внутри нас материальна и ее нельзя уничтожить.
— И ты готова в это поверить?
— Не знаю, — честно отвечает она.
— Это чушь. Идея о том, что смерть ведет к следующей жизни, — это не более чем детская фантазия. — Он берет Амару за руку, сжимая пальцами ладонь. — Это твое тело, Амара, а где твоя душа? Почему я не могу ее увидеть или потрогать? Потому что ее не существует.
Плиний не отпускает ее и продолжает крепко держать за руку.
— После смерти что тело, что ум обладают не большей чувствительностью, чем обладали до рождения. Таково мое мнение.
Амара думает о Дидоне, обо всех, кого она потеряла.
— Я не уверена, что готова поверить в это.
— Почему? — спрашивает Плиний, глядя ей в глаза и удивленно хмурясь. — Смерть — это дар Природы. Нам лучше знать, что страдания конечны. Как только мы принимаем эту жизнь как то единственное, что у нас есть, мы способны лучше ею распоряжаться.
Амара не в состоянии отвечать. Мысль о том, что Филос, может быть, никогда не узнает свободы, даже после смерти, причиняет ей невыразимую боль. Она думает, как он одиноко сидит в своей каморке, в доме в Помпеях, и желает обнять его, остановить неумолимо проходящие часы и дни, которые ведут к неизбежному, мучительному расставанию. По этой причине Амара просто садится рядом с Плинием. Он как будто забыл о ней и смотрит во тьму, укрывшую сад, и ни словом, ни жестом не отпускает ее. Амара слегка ерзает на диване, чтобы напомнить о своем присутствии, — и он отпускает ее руку.
— Ты, наверное, устала. Слуга покажет тебе твою комнату.
Не дожидаясь прямого приказа, раб, один из тех, что меняли масло, выходит вперед, держа в руке лампу. Амара поднимается с места, желает Плинию спокойной ночи и следует за рабом во тьму.
Глава 27
Он всегда говорил, что нет такой плохой книги, из которой нельзя извлечь ничего полезного.
В Мизене время проходит в том же успокаивающем, ласковом ритме, с которым волны набегают на берег неподалеку от виллы, каждый день Амара слышит их шум. Каждое утро она просыпается в чудесной комнате для гостей, которую выделила ей Плиния, — здесь намного просторнее и свежее, чем в ее покоях в Помпеях. Она расписана изысканными фресками, посвященными истории Аполлона и Дафны. Амара может часами разглядывать их: исступленное выражение на лице Аполлона, пораженного стрелой похоти, посланной мстительным Купидоном, ужас Дафны, убегающей от обезумевшего бога, превращение нимфы в лавровое дерево, как на месте ее рук появляются нежные ветви. Изображение настолько реалистично, что Амаре кажется, будто она может сорвать листья прямо со стены.
Каждый день после завтрака она присоединяется к Юлии и Ливии в отдельной купальне, где молчаливые рабы массируют и разминают ее тело и все напряжение уходит под действием обильного горячего пара. Дни она проводит в саду или на террасе. Плиний не оставил своей привычки нагружать ее свитками, и Амара часами лежит в тени, вчитываясь в них. Часто к ней присоединяется Деметрий под предлогом того, чтобы расспросить ее о прочитанном. Интерес этого почтенного мужа одновременно льстит Амаре и внушает ей беспокойство. Сложно разобраться, как ему отвечать. Кажется, в особенности его забавляют их с Плинием ночные чтения. После того как Амара приехала на виллу, Плиний освободил от этой обязанности своих секретарей, заявив, что тембр голоса у Амары идеально подходит для чтения некоторых писателей.
— Ты только растравляешь в Плинии тирана, когда так покорствуешь ему, — как-то раз замечает Деметрий; на тот момент уже прошло больше недели с тех пор, как Амара приехала на виллу. — Этот человек готов сгореть над книгами, а заодно и тебя оставить без голоса.
На террасе сидят только они вдвоем, Юлия и Ливия под каким-то предлогом ушли вскоре после прихода Деметрия. Амара заметила, что эти двое постоянно стараются оставить их, стоит только Деметрию появиться на горизонте, как если бы их об этом попросили.
— Читая человеку, который подарил мне свободу, я выплачиваю лишь маленькую толику своего долга перед ним, — отвечает она. — К тому же мне это очень нравится.
Деметрий вскидывает брови:
— Либо ты действительно настолько ему предана, либо ты великая актриса. Не знаю, какое из этих качеств можно назвать более предпочтительным в женщине.
Он наклоняется вперед, чтобы поправить шаль, соскользнувшую с ее плеча, словно затем, чтобы укрыть ее от морского ветра. Мимолетный жест, но чересчур интимный. Амара заметила, что Деметрий все чаще находит предлог, чтобы коснуться ее.
— В данном случае я искренна, — говорит она, и Деметрий улыбается, понимая, что таким образом она намекнула, что может обладать двумя талантами сразу. Они разглядывают друг друга, пока Амаре не становится неприятно оттого, что он явно ее желает. — Может быть, я смогу убедить тебя, оказав ту же услугу? Если ты любишь, когда тебе читают вслух.
— Мне будет очень приятно.
Амара разворачивает свиток с «Теогонией» Гесиода и начинает читать, прекрасно зная, что Деметрий по-прежнему не сводит с нее взгляда. Амара слишком долго жила, пользуясь своим умом и телом, а потому не может не отметить про себя, что не будь она влюблена в Филоса и не связывай ее контракт с Руфусом, Деметрий был бы неплохим вариантом. Юлия успела рассказать ей кое-что интересное о его жизни: Деметрий вольноотпущенный, пользуется большим расположением императора и, помимо всего этого, чрезвычайно богат. Амара не может представить себе, чтобы она когда-нибудь возжелала его, как Филоса, несмотря на ту силу, которую он излучает, — Деметрий слишком стар. Однако и отторжения к нему она не чувствует. Юлия столько раз как будто случайно упоминала о сварливой конкубине, которую ее друг оставил в Риме, что у Амары сложилось впечатление, будто он хочет подыскать ей замену. Мысль о том, что Юлия занимается сводничеством, неприятна Амаре.
Только она расслабилась, погрузилась в текст и забыла, что на нее смотрят, как вдруг на пергамент, который она держит перед собой, падает тень. Деметрий склоняется над ней. Амара медлит, не зная, продолжать ли читать дальше, а затем Деметрий берет ее за подбородок указательным и большим пальцами, касаясь нижней губы. Амара действует не раздумывая. Она резко отстраняется, ее тело само стремится оказаться подальше от человека, которого она не любит и которому не доверяет. Это не Филос.