— Думаю, нам повезло, что он не держит меня за мужчину, — говорит он. — Иначе он бы не решился оставить меня с тобой.
Он как будто шутит, но Амара слышит в его словах гнев и, что еще хуже, стыд.
— Я знаю, что ты мужчина, — говорит она. Они смотрят друг на друга. Он целует ее снова, нежно, потому что он всегда бережно касается ее, и Амара более чем уверена: что бы она ни сделала, даже предай она Филоса, он никогда не воспользуется своей силой, чтобы причинить ей боль. Она хочет сказать ему, как много он для нее значит, но не может подобрать слова. Вместо этого она задирает тунику вверх и стаскивает ее через голову. Он как будто огорошен ее внезапной наготой.
— Мы договаривались, что днем не будем, — шепчет он, хотя уже обнимает ее, касаясь обнаженной кожи.
— Я передумала, — отвечает Амара.
Каждый раз с Филосом удовольствие становится чуть сильнее, но она не думала, что тело подарит ей разрядку вот так, во время лихорадочного, поспешного соития на столе в кабинете. Когда Филос понимает, что происходит, он замедляется и крепко держит ее, в то время как она прижимается к нему и пытается не закричать. После она не хочет расставаться, наслаждаясь теплой светлой нежностью и еле слышными заверениями в любви, пока вдруг не приходит осознание. Она не воспользовалась противозачаточным.
Глава 29
Сон о мяснике, который режет мясо и продает его на рынке, предвещает опасность.
Старик сидит у святилища Венеры на углу улицы. Резкий запах из сукновальни по соседству, казалось, должен бы отпугивать людей, однако вокруг старика все равно собирается толпа. Предсказатели всегда пользуются популярностью во время Фортуналий, фестиваля в конце июня, когда чествуют богиню удачи.
Амара и Виктория присоединяются к зрителям. Они заслужили право побездельничать. Виктория только что убедила противного сутенера, Кастренсиса, заплатить им побольше, потому что он выдвинул особые требования к выступлению Виктории и флейтисток, которое должно было состояться сегодня вечером. Амара вытягивает шею, чтобы видеть, что происходит. Предсказатель в характерной для ворожеев манере речи предлагает бросить кости, чтобы узнать свою судьбу, или пересказать ему свой сон. Виктория толкает подругу локтем, когда какой-то мальчик-раб платит ему, а затем подробно описывает долгий скучный сон, явно надеясь, что он предвещает свободу.
— Ты грек? — хрипит старик. Мальчик качает головой. — Жаль.
Предсказатель шмыгает носом:
— Носить белое во сне сулит свободу рабу-греку, а всем остальным — смерть.
Лицо мальчика вытягивается.
— Вы уверены?
Предсказатель вскидывает руки к небу:
— Фортуна никогда не лжет!
Не успевает Амара остановить Викторию, как та хватает ее за руку и тащит ее за собой. Виктория бросает монету к ногам старика.
— Брось нам кости, отец, — говорит она.
Старик смотрит на Викторию, отмечает соскользнувшую с плеча тунику и то, в какой соблазнительной позе стоит эта женщина.
— Хорошо, дочь моя.
Он бросает кости и ухмыляется Виктории и Амаре:
— Ты встретишь на углу улицы человека, который будет лучшим из всех твоих любовников.
Толпа смеется. Даже Виктории весело, хотя для вида она и надувает губы.
— Идем, — говорит Амара, пытаясь утащить подругу прочь, — ей неприятно быть в центре внимания такой вульгарной толпы.
— А ты не хочешь услышать свою судьбу, дочка? — спрашивает старик, указывая пальцем на Амару и повышая голос, чтобы перекрыть гогот.
У Амары нет ни малейшего желания слушать сомнительные предсказания, но она знает, что отказываться — дурная примета.
— Хорошо.
Старик бросает кости вновь и выдерживает долгую театральную паузу, глядя на видавшие виды кубики в дорожной пыли.
— Боль принесет тебе прибыль, — говорит он.
— Что это значит?
Предсказатель поднимает на нее хитрый взгляд:
— Толкование за дополнительную плату.
— Нет, спасибо. — Амара пятится. Какой-то раб тут же проворно занимает ее место, несомненно также желая услышать предсказание о скорой свободе.
— Это стоило бы одну монетку! — говорит Виктория, в то время как Амара быстро идет прочь.
— После такого предсказания? С чего я буду еще платить?!
— Иногда ты совсем забываешь, как веселиться. А я зарабатываю тебе горы. Мы выступаем почти каждую неделю! Ты наверняка уже скоро рассчитаешься с Феликсом?
— Нет, — сквозь зубы отвечает Амара, которой сегодня днем предстоит заглянуть к прежнему хозяину. Филос несколько дней только об этом и говорил, так что они чуть снова не поссорились. — Мы еще не скоро уплатим этот долг.
Амара смотрит, как он внимательно изучает восковую табличку, лежащую на столе. Такое знакомое положение тела, напряжение, долго сдерживаемая энергия, готовая прорваться в любую секунду. В профиль его лицо напоминает ей бога-трикстера, Гермеса, статую которого она часто разглядывала на форуме в своем родном городе. Сейчас он особенно привлекателен, на данный момент его внимание направлено не на нее, и она может забыть, что он за человек. Феликс поднимает взгляд:
— Тебе не интересно?
Амара пожимает плечами. Чем он дружелюбнее, тем ей тревожнее.
— Я не собираюсь попирать твою добродетель, — ухмыляется он. — Не стоит беспокоиться.
У нее нет никакого желания подходить ближе, поэтому она забирается с ногами на стул и наклоняется над столом, чтобы лучше видеть.
— Ладно, — бросает он, встает, обходит стол и с размаху кладет табличку перед ней. — Это выручка таверны. Смотри. А это арендная плата за другое помещение. Что ты думаешь?
— Почему ты меня спрашиваешь?
— С числами у тебя все хорошо. Мне интересно, совпадут ли твои расчеты с моими.
Амара бросает на него хмурый взгляд, но берет в руки табличку, не в силах противиться искушению посмотреть поближе. Она изучает числа: расходы, выручка, возможные риски.
— Я бы сказала, что это того стоит, но есть риски. Наверное, лучше подождать еще один месяц и посмотреть, смогут ли Бероника и Галлий поддерживать доход на этом уровне.
Феликс ворчит и забирает у нее табличку:
— К тому времени другое место может уже уйти.
— Будет другое. — Амара пожимает плечами. — Не стоит идти на такой риск.
— Я не думал, что ты будешь таким осторожным советчиком.
— Это твои деньги. Я просто говорю тебе, что я бы сделала, будь они у меня.
Феликс по-прежнему стоит рядом с ней, и ей очень хочется, чтобы он отодвинулся, но, в конце концов, ее прежний хозяин никогда не делал того, что ей хотелось. Он делает шаг ближе.
— Нет. — Она не повышает голос. При мысли о том, что за стеной стоит Филос, готовый броситься на ее защиту, она только сильнее нервничает.
К ее удивлению, Феликс замирает на месте. Знай Амара его чуть хуже, она могла бы принять выражение его лица за смущение.
— Я не хотел угрожать тебе в прошлый раз.
Какое-то время Амара просто смотрит на него, разинув рот:
— Что?
— Да чтоб тебя, я не пытаюсь извиняться. Я не хотел угрожать тебе. — Феликс с размаху опускает ладонь на стол, так что Амара подскакивает на месте. — Не так уж трудно понять, что я говорю.
— Ты всегда только и делал, что угрожал мне, — произносит Амара, все еще в изумлении. — С самого первого дня, когда мы встретились.
— Что, если я скажу, что больше не буду?
— Ты солжешь.
Феликс проводит рукой по своим аккуратно зачесанным назад волосам, еще один совершенно не привычный жест. Он как будто боится:
— Ты считаешь, что я гребаное чудовище.
— Так и есть, — парирует она, чувствуя, что его раскаяние почему-то причиняет ей боль. — Тебе ничего не стоит обидеть меня или кого-либо еще. Иногда я думала, что ты можешь меня убить.
— Я бы никогда этого не сделал.
— Конечно, потому что это стоило бы тебе до хрена денег! — кричит Амара. К собственному смятению, она понимает, что готова расплакаться. Феликс тянет к ней руку, и она отшатывается. — Нет!
Феликс сжимает кулаки, и Амара видит, что он пытается сдерживать себя.
— Ты всегда знала, как меня спровоцировать.
— Тебя и дыхание провоцирует. Тебе никогда не требовался предлог, чтобы ударить кого-нибудь.
— Ты говоришь так, будто я только и делал, что бил тебя. А как насчет того, когда ты работала здесь с моими счетами, когда я помог тебе, начав ссужать деньги? Как насчет той ночи, когда ты осталась у меня? Для шлюхи ты всегда была кошмарна в постели, никогда не могла сделать вид, что тебе это нравится, и я поверить не могу, что ты вдруг научилась так улыбаться мужчине, которого ненавидишь.
Амара отлично знает, какую ночь он имеет в виду, и, что еще хуже, помнит сокрушительный стыд на следующее утро. Именно тогда она решила, что не будет испытывать к Феликсу ничего, кроме ненависти, потому что любовь к нему ее уничтожит.
— Уже слишком поздно для этого.
— Почему это? — спрашивает он, уцепившись за то, что она не стала ему возражать. — Ты не отрицаешь того, как все было. Что, если бы я не причинил тебе столько боли, что, если бы я был добрее к тебе? Ты могла бы по-другому относиться ко мне.
— Но ты не был добрее.
Феликс тяжело опускается на край стола.
— То, как ты на меня смотришь, — начинает он, — помню, я так смотрел на своего отца, желая, чтобы этот гад умер. И не говори мне, что я такой же, как он, потому что это я и так знаю.
— Ты сам решил быть таким, — отвечает Амара без тени сочувствия.
— Какая же ты бессердечная сука, — говорит он, и она вдруг видит, что его плечи трясутся от смеха. — Ни одна другая женщина не посмела бы мне такого сказать. И даже когда я владел тобой, когда ты помалкивала, я видел, что ты все равно так думаешь. Именно поэтому ты мне всегда и нравилась.
Не знай Амара Феликса так хорошо или не люби она другого человека, может, его лесть и подействовала бы на нее. Но она знала, как резко меняется у него настроение, и видела, как он обращался с Викторией, с его постоянными и жуткими метаниями между нежностью и жестокостью.