— Ты же не ждешь, что я вот так сразу начну тебе доверять. — Амара смягчает голос и пытается выдавить улыбку. — Если ты не будешь угрожать мне ближайшие несколько месяцев, может быть, я тебе и поверю.
— Звучит крайне удобно для тебя, — огрызается Феликс, недоверчиво прищурившись. — И почему я должен считать, что ты не морочишь мне голову?
На этот раз Амара улыбается искренне. Подозрительность Феликса ей милее всех его попыток очаровать ее. По крайней мере, она непритворная.
— Ни почему. — Она наклоняется к нему ближе, чувствуя знакомый жар ненависти в своем сердце. — Может быть, я морочу голову тебе, а ты — мне. Нам придется ждать и смотреть, чем закончится игра.
Неморалии
Глава 30
Ничто не длится вечно;
Солнце, что сияет ярко, стремится обратно за океан.
Тает луна, что некогда была полной.
И даже неистовство Венеры порой обращается лишь дуновением ветра.
Запах запоздало расцветшего в саду жасмина окутывает весь дом. Сладкий аромат переносит Амару обратно в те дни, когда Руфус только начинал за ней ухаживать, только сейчас ее руку держит не он, а Британника, которая пытается научить подругу наносить более сильные удары. Они стоят в атриуме, мозаичный пол приятно холодит босые ноги в это жаркое августовское утро.
— Тебе важно быть быстрой, — поясняет Британника. — Для долгой драки сил мало. Попробуй еще раз.
Амара нападает, используя один из многочисленных приемов, которым научила ее Британника. Та с легкостью блокирует удар, но одобрительно кивает.
— Лучше, — говорит она.
Из сада доносятся пение и смех. Амара знает, что это Виктория и флейтистки готовятся к ближайшему выступлению. За одну неделю им удалось договориться сразу на два ужина, во многом благодаря расторопности Виктории. Амара признательна ей за то, что Виктория взяла на себя эти заботы и часто одна ходит на встречи со знакомыми сутенерами, тем самым избавляя Амару от лишней неловкости. В те вечера, когда у Виктории нет работы, обычно в доме ее не застать: отношения с Крескентом как будто не думают идти на спад. Амара боялась, что влюбленной Виктории будет непросто обслуживать клиентов, но та только рассмеялась и сказала, что Крескент не ревнив.
— Сколько тебе было лет, когда ты начала учиться драться? — Амара смотрит, как Британника наносит удары деревянным ножом, при этом легко переступая с ноги на ногу, точно в танце.
— Мы учимся с детства, — отвечает Британника. — Весь мой народ. Так лучше.
— Я скорблю о твоей семье.
Британника не останавливается; Амара вспоминает, как в борделе британка дралась с воображаемым противником в своей клетушке, чтобы не потерять форму.
— В смерти нет бесчестия. Они умерли как жили, воинами, — отвечает она. — Бесчестье на мне.
— Больше нет, — говорит Амара, подумав, что Британника имеет в виду свою работу проституткой. — Те времена прошли.
Британника останавливается и медленно опускает руку:
— Навсегда бесчестье. Оно меня никогда не оставит.
— Из-за твоего брата?
— Филос сказал тебе. — Британника пристально смотрит на нее. Амара не в первый раз задается вопросом о том, сколько ей известно.
— Мой брат был не мужчиной, не мальчиком. — Британника мрачнеет. — Старшие сказали мне спрятать его, защищать его. Я недостаточно быстрая.
— Но ты была совсем одна, а солдат наверняка было очень много.
— Я недостаточно быстрая, — повторяет Британника. — И для Дидоны тоже.
— Ты не виновата! — восклицает Амара, в изумлении от того, что Британника, похоже, винит себя в смерти Дидоны. Сейчас, постоянно видя силу британки, при ее устрашающем росте и день ото дня крепнущих мускулах, Амара почти забыла, какой она была при их первой встрече. Злая, но в то же время разбитая, неспособная справиться с мужчинами из борделя, она чуть не умерла в драке с ними.
— Ты не виновата. — Взгляд Амары наливается яростью. — Это все Феликс.
Британника кивает.
— Когда-нибудь я убью его, — говорит она спокойным голосом. — Когда он первый раз меня коснулся, я пообещала это себе. Но сначала я верну себе честь.
Клятва мести не удивляет Амару, в отличие от намерения британки повременить с кровопролитием.
— Как?
— Когда буду гладиатором, — говорит Британника. — Победи или умри. Это честь.
— Гладиаторы — рабы. На арене, может, они и выглядят блестяще, но жизнь у них тяжелая и суровая. Я не хочу, чтобы ты умерла подобным образом.
Британника смеется:
— Я не собираюсь умирать.
Она резко разворачивается, и тупой кончик ножа оказывается у горла Амары.
— Видишь, — говорит она. — Им меня не достать.
Эту таверну Амара помнит хорошо. Она улыбается Руфусу, ей приятно, что он решил привести ее сюда, в заведение, куда они пришли перед тем, как впервые провели ночь вместе. Терраса на крыше такая же уютная, как в ее воспоминаниях, увитая ползучими лозами, которые отбрасывают приятную тень, и с видом на крыши и Везувий на горизонте, на фоне темно-синего сумеречного неба. Амара подозревает, что Руфус выбрал это место в том числе из-за чувства вины. Амара знает, что он спал с Викторией.
Амара тянется к кубку с вином, Руфус перехватывает ее руку и целует ее. Амара томно наклоняет голову, словно очарованная его жестом, а затем поднимает свой кубок.
— Ты так прекрасна, — шепчет Руфус.
Амара думает, говорил ли он то же самое Виктории. У них это было всего несколько раз, и, по словам Виктории, Руфус каждый раз в муках раскаяния просил ее хранить тайну, чтобы не разбить Амаре сердце. Бедный Руфус и не подозревает, что женщины сговорились.
— Ты так добр ко мне, — произносит Амара, глядя на него из-под опущенных ресниц.
Руфус принимает комплимент без тени неловкости. «Значит, не настолько ему стыдно», — думает Амара. Она первая заметила, как взгляд ее патрона скользит по соблазнительному телу Виктории, когда она выступает перед ними в саду. Туман в его глазах. После этого она рассказала Виктории о своем плане, и та, к удивлению Амары, была только рада помочь. При всяком удобном случае Амара оставляла их наедине, а потом мимоходом сообщила Руфусу, что собирается целый день провести с Друзиллой. Конечно же, Руфус наведался в дом в ее отсутствие.
— Я не знаю, почему он всегда ворчит, если ты отъедаешься, — впоследствии размышляла Виктория, когда они вместе с Амарой сплетничали в ее покоях. — Кажется, мои формы ему вполне по вкусу.
В тот момент Амара представила Викторию и своего патрона вместе — и ей стало неприятно, но тем не менее она рассмеялась. Пусть Виктория немного похорохорится. В конце концов, Амара сама предпочла бы не спать с Руфусом. Почему ее должно это волновать? Друзилла всегда удерживала интерес патрона тем, что подсовывала ему различных женщин. А для Амары это еще один способ не потерять Филоса.
— Птичка, тебе не кажется, что этого достаточно? — спрашивает Руфус, перебив тем самым ход ее мыслей. Он подчеркнуто смотрит на кусок морского ежа, который она как раз начала вытаскивать из стоящего между ними глубокого блюда.
— По-моему, я не потолстела, любовь моя, — отвечает Амара, продолжая накладывать морепродукты себе на тарелку.
— Конечно нет! — восклицает Руфус, округлив глаза, словно сама эта мысль привела его в ужас. — Я просто подумаю, что сейчас ты в идеальной форме.
— Для меня это почти праздник, — добавляет она. — Дома мы и впрямь проявляем сдержанность, когда дело доходит до еды. А об этом месте у меня такие счастливые воспоминания.
— Значит, ты помнишь?
Руфус устремляет на нее кристально-чистый взгляд. Амара вспоминает, как он произвел на нее впечатление, как ее трогала его невинность, как он казался ей не таким, как другие мужчины. Теперь ей известно, каков он на самом деле, и это скорее огорчает ее, чем вызывает гнев. В конце концов, она тоже не его птичка.
— Помню, — отвечает она, глядя ему прямо в глаза и улыбаясь.
— Друзилла и Квинт сидели прямо вон там. — Он указывает на лучший столик в углу, где под фреской, изображающей Венеру, теперь сидит какой-то другой богатый молодой человек и его куртизанка. — Она довольно грубо рассталась с этим виноторговцем или кто он там. Ты знала, что он вольноотпущенный? Бывший хозяин усыновил его и сделал наследником, а он и рад разглагольствовать, будто это его отец.
— Я думаю, что он все-таки ее любит. — Амара знает, что это деликатная тема, тем более что Руфус дружит с Квинтом, а она — с Друзиллой.
— Сомневаюсь, — смеется Руфус. — Полагаю, она тебе все о нем рассказала. Какой он богатый. Как осыпает ее украшениями. Бедный Квинт.
Почему-то его насмешки оскорбляют Амару, хотя он смеется над Друзиллой, а не над ней.
— Я думаю, что она в самом деле его любит. Она говорит, что он очень добрый.
— Порой ты такая наивная. — Руфус снисходительно смотрит на нее. — Именно поэтому ты мне и понравилась. В тот первый вечер, когда ты пришла ко мне после театра, ты была так напугана.
— Я не была напугана, — уточняет Амара, которую раздражает его плохая память. — Я злилась.
— Знаю, я идиот, — отвечает Руфус с той покладистой самокритичностью, которая когда-то нравилась Амаре, а теперь она чувствует в ней фальшь. — Но даже я знаю, когда девочка напугана. Ты блефовала. И тот абсурдный ультиматум, который ты мне выдвинула! Насчет того, что сначала нужно покорить твое сердце. Ни одна женщина прежде не говорила мне ничего настолько возмутительного и в то же время настолько восхитительного.
Амара знает, что он не думает о требованиях, которые предъявляют женщины одного с ним социального статуса, не говоря уже о молодых девушках, на одной из которых он когда-нибудь женится. Ни одна шлюха прежде не говорила ему ничего настолько восхитительного. Руфус видит выражение ее лица и вздыхает: