Амара пытается представить Феликса ребенком — запуганным мальчиком, который любил свою мать и который страдал так же, как страдает она, — и заставляет себя поверить, что может воззвать к его душе. Остается только разыграть оставшиеся карты. Феликс удивленно смотрит на нее, когда Амара берет его руку в свои.
— Я не верю, что ты этого хочешь. Ты же не твой отец, Феликс. Я не верю, что ты таков на самом деле.
Выражение его лица, когда он поднимает взгляд, напоминает ей тигров на арене: свирепость, которую обреченные видят перед смертью, лицо существа, неспособного на сострадание. Он сжимает ее пальцы с такой силой, что ей больно:
— Тогда скажи мне да.
Когда Феликс обнимает ее, Амара мысленно возвращается в те дни, когда он только купил ее, когда она только поняла, на какую жестокость он способен. Она думает о Филосе и старается не впадать в панику; пытается подавить слезы, зная, что будет дальше, когда Феликс прижимает ее к столу. И все-таки он может дать ей кое-что, ради чего она готова вытерпеть эту боль.
Амара берет лицо Феликса в свои руки, чтобы он посмотрел на нее:
— Сначала я хочу получить кое-что от тебя.
— Что? — Он настолько изумлен, что замирает. — Ты хочешь, чтобы я скостил тебе часть долга? Я угадал?
Амара смотрит ему прямо в глаза, чтобы ничего не упустить: она знает, что второго шанса у нее не будет.
— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты похоронил ее.
Что-то едва заметное мелькает на его лице. Будь это другой человек, это было бы похоже на стыд. Феликс пытается убрать ее руки, чтобы она не смотрела ему в глаза, но Амара только вцепляется крепче.
— Нет, — говорит она, не отрывая взгляда, надеясь получить ответ. — Только не Дидону. Даже ты не смог бы этого сделать. Ты не мог так поступить. Не на свалке.
Амара хочет, чтобы Феликс стал отрицать обвинения, но он этого не делает.
— Ты должен был похоронить ее, — говорит она, ее голос уже звучит истерично. Она отпускает его лицо и толкает в грудь. — Скажи мне, что ты не оставил ее там!
— Значит, я должен был сделать тебе одолжение, так, что ли? Сразу после того, как ты на каждом углу орала, что хочешь моей смерти? — Феликс хватает ее за плечи. — Ты думала, что я стану платить за кремацию рабыни только потому, что это твоя подруга? Какого хрена я бы стал это делать?
Амара видит его мрачное лицо, на котором не отражается ни капли раскаяния, и весь гнев и вся печаль, которые она так долго держала в себе, прорываются наружу, и она уже не владеет собой. Амара кричит на Феликса, отталкивает его от себя, проклинает его, требует, чтобы боги уничтожили его раз и навсегда. Он ошеломленно смотрит на нее, и Амара понимает, что кричит на греческом, что в этот миг может думать только на родном языке. Она хватает стул — первое, что подвернулось под руку, — и, когда Феликс бросается в сторону, обрушивает его на полку на стене. Вазы разбиваются, деньги водопадом падают на пол. Ее ярость набирает обороты, подкрепленная болью в сердце. Снова вазы бьются вдребезги, на этот раз над головой Феликса. Амара снова замахивается стулом и обрушивает его на стену, так что ножки разбиваются в щепки.
Дверь распахивается, на пороге стоит Филос, на его лице написано выражение ужаса.
— Назад! — кричит Амара, обернувшись к нему. — Назад!
Филос не двигается с места, за его спиной маячит Ювентус. Филос поднимает руки.
— Амара, это я, — говорит он по-гречески. — Это я.
Амара замирает, пытаясь осознать, где она, она больше не кричит, только плачет, ее грудь тяжело вздымается, она все еще держит перед собой сломанный стул, точно оружие или щит. Феликс стоит рядом с ножом наготове.
— Положи этот гребаный стул, — говорит он. Амара не реагирует. Феликс подходит на шаг ближе и поднимает нож. — Если положишь его, я уберу эту штуку. Я знаю, что ты расстроена.
Он никогда не говорил с ней таким тоном, так успокаивающе. Можно подумать, что он ее боится. Амара не отпускает стул, Феликс делает к ней еще один шаг, смотрит ей прямо в глаза и тихо говорит:
— Амара, если ты положишь его сейчас, я прощу тебе то, что ты сейчас натворила, обещаю.
Это его обещание простить переполнило чашу. Она бросает стул в него — он пригибается. Когда Феликс выпрямляется, Амара плюет ему в лицо.
— Сначала я увижу тебя мертвым, — говорит она. — Ты, сын потаскухи.
Феликс вытирает щеку, его рука дрожит от злости.
— Если ты сейчас уйдешь, клянусь всеми богами, я тебя уничтожу.
Амара не отвечает. Она поворачивается к Феликсу спиной и идет к двери, где стоит потрясенный этой сценой Филос.
Глава 33
Есть ли нежность в насилии?
В гневе Амара буквально летит по дороге прочь от борделя. Только завидев наполовину открытую дверь своего дома, она вдруг чувствует укол страха. Феликс, который не остановится ни перед вымогательством, ни перед убийством, сейчас поклялся разрушить ее жизнь. Дурные предчувствия Амары возрастают, когда она заходит в атриум и слышит пение Виктории под звонкие переливы флейт. Она не только свою жизнь поставила под угрозу.
— Запри дверь, — говорит Амара Ювентусу, который кивает и поспешно выполняет ее просьбу. Амара поднимает взгляд на Филоса. — Я должна сказать Виктории.
В саду лучи полуденного солнца падают на фреску Дидоны, и при виде ее прекрасного бессмертного изображения Амаре становится только горше от мыслей о том, что Феликс сделал с ее телом. В своем наряде Дианы-охотницы Дидона возвышается над женщинами, которые поют у ее ног, и впервые Амаре становится совестно из-за того, что о мертвой подруге она печется сильнее, чем о живой. Нужно было уделять Виктории больше внимания.
Виктория видит, что Амара смотрит на них, и улыбается, но не прекращает петь. Амара ждет, пока они закончат.
— Эгнаций будет в восторге, — говорит она. — У вас с каждым днем получается все лучше.
Виктории явно приятно услышать комплимент.
— Будем надеяться, что все гости расщедрятся на чаевые.
Амара садится вместе с тремя девушками на скамейку и берет Викторию за руку.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — говорит она. — Насчет Феликса.
От страха Виктория широко распахивает глаза:
— Что случилось? Что он сообщил тебе?
Флейтистки переглядываются. Они никогда не видели Феликса, но Амара успела предупредить их о возможных покушениях со стороны бывшего сутенера, описав его внешность на случай, если за ними будет слежка.
— Я узнала, что случилось с Дидоной, — медленно говорит Амара, чтобы подготовить Викторию к страшной правде. — Он бросил ее тело за городскими стенами. Ее не кремировали. Когда Феликс сказал мне…
— Ты не угрожала ему, — перебивает Виктория. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не угрожала ему.
Амара вспоминает, как разгромила кабинет Феликса. Разбитые вазы, сломанный стул. По углям, что остались от ее гнева, вновь пробегает искра.
— Я сказала ему, что он сын потаскухи, и пожелала смерти.
Лаиса прижимает руку ко рту, чтобы заглушить нервный смешок, но Виктория приходит в ярость:
— Ты что сделала?
— Он оставил тело Дидоны гнить, — отвечает Амара, злясь уже на Викторию. — Ты понимаешь? Ее тень никогда не узнает покоя. Она никогда не воссоединится со своими предками. Теперь она заперта между этим миром и тем. Он сделал это с Дидоной.
Виктория указывает на стену:
— Так, может быть, тебе стоило оставить месть ее тени? А не обрушивать гнев Феликса еще и на нас!
Амара знает, что Виктория права, но это только сильнее злит ее.
— Ты всегда выгораживаешь его, что бы он ни сделал!
— Свою злость он наверняка выместит на мне! — кричит Виктория. — Или на одной из флейтисток! Когда Симо его разозлил, он убил Драуку. Он не может напасть на тебя, не навлекая на себя гнев Руфуса, и что тогда ему остается? С сегодняшнего дня я хочу, чтобы Ювентус ходил с нами всюду, где бы мы ни выступали. Нам нужна вся возможная защита.
— Конечно, вы должны брать с собой Ювентуса, — говорит Амара, которой стало совестно. — И мне жаль, что теперь ты оказалась под угрозой, правда, очень жаль, но у меня не было выбора.
— Ты всегда делаешь то, что хочешь, Амара. И сегодня как всегда, — огрызается Виктория и стремительно уходит из сада, не подождав флейтисток.
— Твой бывший хозяин, — нервно спрашивает Феба на греческом, — он очень плохой человек?
Амара думает о всех преступлениях Феликса, о которых ей известно, о насилии, которое он совершал по отношению к ней и к другим, о его абсолютной неспособности сострадать и о том, с каким завидным постоянством он помнит все свои обиды.
— Хуже и представить нельзя, — отвечает она.
Остаток дня Виктория не разговаривает с Амарой, а Британника, узнав обо всем, тут же предлагает убить Феликса: ударить первыми. После такой бурной реакции от обеих подруг Амара только сильнее беспокоится. К тому времени, когда Филос наконец появляется у нее в спальне, ее гнев уже истощился, оставив за собой только темный осадок страха.
— Что я наделала? — шепчет она, когда он садится рядом. — Что я наделала?
Тревога, которую она в этот момент видит на его лице, только усиливает ее собственную.
— Все будет хорошо, — говорит Филос. — Мы что-нибудь придумаем.
— Он оставил тело Дидоны в мусорной куче. Он бросил ее там, словно никто не любил ее, словно полное ничтожество. Я не могла вынести это.
— Я знаю. — Филос обнимает ее, и Амара льнет к нему. — Я не осуждаю тебя. Это не твоя вина.
— Конечно, это моя вина!
— Нет, не твоя. Человека можно довести до состояния, когда любое терпение иссякнет.
— Ты бы никогда так не забылся, я знаю, никогда.
Филос аккуратно отстраняется, снимает ее руки со своей шеи и держит их в своих.
— Но я забывался, — говорит он. — Именно так