Послание к Руфусу отправлено. Амара бродит по дому, пытаясь решить, как лучше его принять. В каждой комнате свои воспоминания. В итоге она решает встретить Руфуса в саду. От волнения ее руки так сильно дрожат, что играть на арфе невозможно, поэтому она просто сидит и ждет, слыша, как колотится собственное сердце.
— Ты звала меня.
Амара встает, когда Руфус подходит к ней. В его взгляде мало доброты, но он пристально осматривает ее тело. Возможно, он надеется услышать, что у нее был выкидыш.
— Я поговорила с Юлией, — говорит Амара, когда Руфус садится на скамью рядом с ней. — Я подумала, что лучше переехать как можно скорее. Без суматохи.
Руфус кивает:
— Может, так лучше всего. Я не думаю, что смогу и дальше приходить сюда. Особенно когда твое положение станет очевидно.
Он берет ее за руку и поглаживает ее пальцы:
— Мне жаль, что все должно закончиться, птичка. Клянусь тебе, что ни одну женщину я не любил так, как тебя.
Голос Амары дрожит от волнения, но им она обязана не тому мужчине, который держит ее руку:
— Я всегда буду любить тебя. Именно поэтому я знаю, что должна тебя отпустить.
Тут она всхлипывает, поддавшись страху, чувству вины и боли, которые накопились у нее внутри.
— Ну-ну, моя дорогая, — утешает ее Руфус, возможно, довольный тем, что причиняет ей столько сердечных мук. — Ты знаешь, что я все равно буду заботиться о тебе. Не так, как сейчас. Но я не допущу, чтобы ты или ребенок страдали.
Амара хватает его за руку:
— Я тебя недостойна.
— Я заплачу Юлии за год вперед. И назначу тебе небольшое содержание.
Амара надеется услышать сумму, но Руфус не пускается в подробности, и она не может давить на него сейчас, когда все поставлено на ее следующий вопрос.
— Я тут подумала, — говорит она, ее сердце бьется так сильно, что ей кажется, будто в ее груди стучит барабан, — может быть, мне стоит взять Филоса, чтобы он помогал мне ухаживать за ребенком? Он образованный, и я знаю, что он надежный, а когда я останусь совсем одна, это будет иметь значение.
— Думаю, это не плохая идея. Ты знаешь, что он заботился обо мне, когда я был мальчиком?
Амара качает головой, как будто впервые об этом слышит.
— Я с радостью одолжу тебе его на какое-то время, но он будет мне нужен на несколько часов в неделю, как и прежде.
Надежда, которая уже теплилась в сердце Амары, вновь сменяется леденящим страхом.
— Одолжить? — Ее голос едва слышен. — А ты не мог бы… ты не мог бы подарить его мне?
— Ты заберешь все подарки, которые я тебе дарил, все драгоценности. И еще будет содержание. Или ты мне не доверяешь?
— Конечно, я тебе доверяю! Я просто подумала, что он понадобится мне на несколько лет: ребенка ведь не выучишь быстро. И один раб — это не такая уж большая просьба.
— Это не просто один раб, — раздраженно отвечает Руфус. — Он знает все дела моей семьи, вел их годами. Филос за час делает больше работы, чем трое других слуг за день.
Амара достаточно знает Руфуса, чтобы понимать, когда он определился с решением, когда его терпение на исходе, но она в таком отчаянии, что не может отступить.
— Пожалуйста, любовь моя. — Она пытается улыбнуться. — Для меня это будет значить так много. Последний подарок, больше я у тебя ничего не попрошу.
Она целует его пальцы.
— Было время, когда ты вообще никаких подарков не просила. — Руфус отнимает руку и смотрит на нее с отвращением. — Когда мы только встретились, ты никогда ничего не просила, ты была благодарна за то, что можешь любить меня. Или так мне казалось.
— Пожалуйста, — нотки истерики невольно просачиваются в ее голос. — Пожалуйста, сделай это для меня.
— У тебя все на лбу написано. Думаешь, я не понимаю, зачем тебе это? — Он встает, и Амара смотрит на него, трепеща от ужаса. — Думаешь, подержишь у себя Филоса несколько лет, а потом продашь его, да? Ведь если он так ценен для меня, значит, за него много можно выручить. Что ж, прости, что разрушу твой маленький план, но он заклеймен. Вряд ты вообще смогла бы хоть что-то за него получить.
Паника захлестывает Амару. Она хватает Руфуса за руку и цепляется за него.
— Я не хочу его продавать! Пожалуйста, если это у тебя на уме, то я куплю его у тебя или подпишу договор. Я просто хочу, чтобы он присматривал за ребенком. Пожалуйста, молю тебя. Пожалуйста.
— Я сказал, что одолжу его тебе! — орет Руфус. — И на этом мы закончим, не испытывай мое терпение.
Ноги Амары подкашиваются, и она опускается обратно на скамью. Сад мутнеет перед глазами, гул в голове заглушает стук сердца. Она хватается за скамейку и ложится на нее, чтобы не потерять сознание.
— Я понимаю, у тебя сейчас такое состояние, из-за него бывают всякие странные причуды и перепады настроения. — Голос Руфуса звучит мягче. — Птичка, я не хочу спорить.
Она чувствует, что он сел рядом с ней. Он начинает гладить ее по спине, отчего Амара буквально деревенеет.
— Давай не будем портить последние дни, которые мы можем провести вместе.
Амара знает, что должна овладеть собой, заставить себя сесть прямо и улыбнуться, поблагодарить его за великодушие. Но она не может ни пошевелиться, ни заговорить.
— Ну как хочешь.
Она слышит, как Руфус встает со скамейки и медлит, она знает, что он стоит рядом, но по-прежнему закрывает руками лицо и не открывает глаз. Его тяжелые, быстрые шаги резко разносятся по саду, когда он уходит.
Фонтан продолжает нежно журчать и много спустя после того, как Руфус удаляется из дома. Амара остается там, где он ее оставил. Она слышит, как к ней подходит кто-то еще, чувствует теплую руку на своем плече и знает, что сейчас рядом с ней Филос. Она ощущает, как он садится на корточки. Если она поднимет голову, их лица будут на одном уровне.
— Амара.
Она не отвечает.
— Я слышал, как ты пыталась.
Филос поднимает ее за подбородок. Покорность, написанная на его лице, холодит ей сердце, точно лезвие ножа.
— Не все потеряно, у нас впереди еще могут быть годы. У многих и этого нет.
Ей с трудом дается отыскать собственный голос:
— Этого недостаточно.
— Это то, что у нас есть.
Филос гладит ее по лицу, но Амара не отвечает на ласку. Она может думать только о том, как подвела его. Она решилась рискнуть своим телом, своей жизнью и все равно смогла только выгадать ему несколько лет. Он целует ее в лоб, обоим все равно, даже если их кто-нибудь увидит.
— Каждый миг, который я провожу с тобой, приносит мне такое счастье, которого я и представить не мог.
Где-то под удушающим покрывалом вины Амара чувствует острие гнева.
— Этого недостаточно, — повторяет она. — Как ты можешь называть это счастьем? Полужизнь, постоянные прятки в тени, когда все зависит от доброй воли человека, который может уничтожить нас в любой момент, как только захочет.
— У меня никогда не было иной жизни.
Амара знает, что это правда. Ее убежденность, что ей удастся освободить Филоса и во второй раз обмануть Фатум, повисает между ними, бесплотная, точно дым. Филос берет ее руки в свои:
— Прости. Я пытался предупредить тебя.
Филос так и сидит на корточках рядом с ней, и чувство вины, написанное на его лице, ранит ее сильнее, чем что-либо еще.
— Тебе не за что извиняться. Не за что. — Она крепче сжимает его пальцы. — Мы можем попробовать снова. Может, это займет несколько лет, но я не сдамся. Я не успокоюсь, пока ты не будешь свободен, даже если для этого потребуется отдать все, что у меня есть.
Амара стоит в атриуме, на том самом месте, где когда-то они стояли с Дидоной и смотрели, как дом наполняется. Теперь он пустеет. Мебели внутри почти не осталось, в комнатах наверху шаром покати, в столовой уже не стоят диваны. Руфус предложил одолжить ей часть мебели, чтобы она перевезла ее к Юлии, но новое жилье настолько меньше, что там почти ничего не поместится.
Марта уже ушла, она вернулась в дом Руфуса вместе с медным столом, подсвечниками и серебряным зеркалом. Амара смотрит, как Британника и Филос выносят последние ее сумки в атриум и аккуратно ставят у входа. Когда они втроем уйдут, в доме останется один Ювентус, будет охранять его от воров, пока не въедет новый жилец, а потом и он вернется к Руфусу.
Амара поднимает взгляд наверх. В квадратное окно в потолке льются свет и тепло сентябрьского солнца. Отсюда небеса кажутся бесконечно далекими. По небу пролетает стайка воробьев, маленькие черные стрелы на ярко-синем фоне, и Амара вспоминает Плиния, как он говорил, что она похожа на птицу, которая не может петь в неволе. По сравнению с борделем этот дом был ее тихой гаванью, но Амара начинает думать, что никогда не будет свободной.
— Готова? — это Британника, не Филос, обращается к ней.
— Думаю, я еще взгляну последний раз на сад, — отвечает Амара, удивившись тому, как спокойно звучит ее голос. Она идет на свет, мысленно поблагодарив Британнику и Филоса за то, что не предложили пойти с ней.
Жар обрушивается на нее еще до того, как она выходит на солнце. Амара идет по раскаленной каменной дорожке. Белые, желтые и лиловые цветы покачиваются среди трав, которые она высаживала вместе с Филосом, воздух наполняется их сладким запахом, и Амара вспоминает отцовский дом. Ей грустно оставлять здесь растения, за которыми она так бережно ухаживала, но пришла она сюда не из-за них. Амара смотрит на Дидону. Художник, Приск, выполнил свою работу безупречно, однако Амара впервые сожалеет, что увековечила подругу в таком суровом образе. В ее голове раздается голос Виктории; она помнит, как та в ужасе отвернулась. «Что ты наделала?»
Солнце палит и жжет ей макушку, но Амара не двигается с места. Она смотрит на Дидону, пытаясь запечатлеть в памяти сцену смерти, изображенную вокруг нее. Теперь Амаре почти нет дела до мести Феликсу. Как будто это когда-то имело значение. Как будто так можно вернуть Дидону обратно. Амара кладет руку на живот, который потихоньку начинает расти. Она молится богине Диане в облике подруги, прося о защите для ребенка, для Британники и для Филоса. Для людей, которые ей дороже свободы, дороже жизни.