вать подходы к дому из более надежного укрытия.
О том, чтобы днем или в лунную ночь выглянуть наружу, и думать не приходилось: кто ни попытается — убьют или ранят.
В ночь потемнее еще можно было, и то с большим трудом, проползти к мельнице, которую занимала седьмая рота. Так удалось протянуть телефонный провод, хотя при этом ранило двух бойцов. Новой телефонной точке присвоили название «Маяк».
Постоянное сообщение с ротой стало жизненной необходимостью: надо было пополнять боеприпасы, доставлять пищу, воду.
Начали рыть ход сообщения.
Работали скрытно, чтобы не привлечь внимания противника.
В забое одновременно могли находиться только три человека. Они работали уступом: один лежа рыл впереди себя узкую щель, второй, тоже лежа, эту щель расширял, а третий углублял ее. Грунт был тяжелый — битый кирпич и плотная глина, — он плохо поддавался лопате и даже кирке. Приходилось буквально вырубать каждый сантиметр.
Землю накладывали в патронные ящики и длинными веревками оттаскивали к дому. Ею наполняли собранные по квартирам сундуки, мешки, укрепляли амбразуры, засыпали оконные проемы в комнатах первого этажа.
Конечно, своими силами защитники дома не справились бы так быстро с этой работой, но им помогали жильцы.
Когда Павлов с Афанасьевым прошли по бомбоубежищам, спрашивая, нет ли добровольцев, вызвались почти все. Но работоспособных оказалось не так уж много: ведь большинство жильцов — старики, старухи да малые дети. За лопаты взялись и подружки Янина с Наташей, и Матвеич, и Зина Макарова, и ребята, из которых Тимка организовал молодежную бригаду.
С каждым днем ход сообщения, глубокий и просторный, становился все длиннее. За сутки удавалось прокопать десяток погонных метров.
Неожиданно встретилось препятствие. Траншея уперлась в массивную стенку каменного мельничного склада, находившегося между «Домом Павлова» и мельницей. Хорошо еще, что как раз над тем местом, где предстояло рыть, оказалась дверь. Она, правда, была железной и наглухо закрытой, но все же это не каменная стена!
Преодолеть препятствие вызвался Воронов:
— Сейчас мы эту дверь гранатами — в один момент!
Приладив к засову пару гранат, он привязал длинный шнур и, отойдя в укрытие, дернул. Раздался взрыв, но дверь уцелела.
Пришлось повторить. Теперь Воронов прикрепил к засову связку из пяти гранат, и, когда они взорвались, дверь распахнулась.
Но как быть с фундаментом? Толстую глыбу крепчайшего бетона гранатами не возьмешь. Нужно взрывать, а этого от противника не скроешь! Немцы сразу догадаются, что́ здесь происходит. Решили фундамент не трогать и идти дальше своим путем навстречу бойцам седьмой роты, которые рыли траншею со стороны мельницы. Уже примерно через неделю ход сообщения был готов.
Только теперь гарнизон «Дома Павлова» смог регулярно получать пищу из батальонной кухни и добывать необходимое количество воды. Как раз к этому времени иссякли ее запасы в котле центрального отопления, и пришлось снаряжать специальные экспедиции. Это уже взяли на себя жильцы; по двое, по трое, в сопровождении кого-нибудь из военных, они по ходу сообщения отправлялись с ведрами к находившейся позади мельницы заброшенной известковой яме, куда стекала дождевая вода.
Чтоб хоть кое-как очистить воду, использовали квасцы, которые нашлись в квартирах. Очищенную воду берегли как величайшую драгоценность. Распределение поручили пользовавшейся всеобщим доверием Ольге Николаевне, и она выдавала по полстаканчика…
Чаще других ходили за водой Зина Макарова, неразлучные подружки Наташа и Янина, ходили и Тимка с Ленькой, от них не отставали девочки — Маргарита с Лидой. Особенно старалась Маргарита — полная зависти к мальчишкам, которым удавалось проскользнуть туда, где военные.
— Я сегодня возле самого пулемета был, — хвастал бывало Тимка потихоньку, чтоб не услышала мать или тетя Нюра. — Тут как раз показались фашисты, а Воронов ка-ак даст очередь!..
— И как это Воронов без тебя управляется — ума не приложу, — удивлялся Матвеич.
Маргарита, которая и на порог к военным не смела показываться, вознаграждала себя возможностью лишний раз отправиться в экспедицию за водой. Однажды ночью она пошла к известковой яме с Яниной и ординарцем Дорохова молчаливым Колькой Воедило. До чего ж он был мал ростом, этот Колька — чуть-чуть повыше двенадцатилетней Маргариты. Но зато проворен и смекалист. С ним и храбрости прибавлялось, и про опасность не думалось. Но в тот раз… На обратном пути, уже с полными ведрами, они попали под пулеметный обстрел. Маргарита была ранена в ногу. Янина подхватила девочку на руки и помчалась к дому. К счастью, кость не была задета, и с лечением, вполне справилась Ольга Николаевна, раздобыв кое-какие медикаменты у Маши Ульяновой.
В другой раз был ранен Ленька.
Надо ли говорить, что, когда за водой приходилось пробираться под пулями, рискуя жизнью, «индивидуалка», хотя она была и помоложе и покрепче многих других обитателей подвалов, всячески уклонялась от опасной обязанности…
Но и после того, как глубокий ход сообщения к мельнице был прорыт, земляные работы в «Доме Павлова» и вокруг него не прекращались ни на один день…
Однажды вечером полковник Елин вместе с комиссаром полка Кокушкиным собрал у себя в штольне командиров и политработников полка, чтобы обсудить с ними вопрос об усилении обороны.
Выслушав доклады, он дал указания по укреплению опорных пунктов и отдельных огневых точек.
О «Доме Павлова», одном из главных опорных пунктов полка, разговор на совещании был особый.
Дело в том, что было отмечено несколько случаев, когда немцы обстреливали дом зажигательными снарядами. Защитников дома это не застигло врасплох, и с зажигалками они боролись успешно. Но все же надо было быть готовыми к неожиданностям. Ведь мог возникнуть пожар такой силы, что его не загасить. Именно на случай большого пожара командир полка и приказал вынести оборону за пределы дома, а для этого соорудить дерево-земляные огневые точки, которые сообщались бы с домом тоннелями.
С КП полка капитан Жуков сразу же отправился в «Дом Павлова».
За короткое время люди успели здесь обжиться, и странная картина представилась Жукову. Как будто драмкружок ставил пьесу из времен гражданской войны и украсил сцену всей мебелью, какая была под рукой. Посреди просторного подвала были составлены два обеденных стола, раздвинутых на всю длину и накрытых собранными из многих квартир клеенками разного цвета и разной величины. Это был арсенал: на столе лежали боеприпасы и оружие.
В глубине подвала у стены стояли две кровати. Здесь люди поочередно отдыхали. Поближе к выходу, на большом письменном столе, находился телефонный аппарат, соединявший дом с ротой. Стол окружало несколько венских стульев, а на самом почетном месте высилось кожаное кресло с высокой спинкой из черного дерева. «Трон» притащили откуда-то с верхнего этажа.
Рядом, на отдельном столике, — патефон. Первое время к нему имелась единственная пластинка — на одной стороне «Степь да степь кругом», а на другой «Утес». Но потом кто-то обнаружил в одной из квартир целую коробку пластинок и репертуар патефонных концертов значительно расширился.
У стены примостился еще один столик с большим, чуть не двухведерным самоваром. Его преподнес защитникам дома кто-то из жильцов. Самовар большей частью усердно шумел, и бойцы, урвав свободную минуту, забегали сюда глотнуть горячего «чайку» — так называли кипяток без заварки…
Капитан Жуков застал людей в обычных хлопотах. Затишье обманчиво, и поэтому Афанасьев с Вороновым удвоили бдительность у пулеметов, Чернушенко бодрствовал у своих «бобиков» — минометов, а Павлов с Сабгайдой находились то на одном посту, то на другом.
Жуков — его сопровождал неотлучный Формусатов — первым делом направился в дровяник, во взвод Афанасьева.
— Как, Воронов, пулемет — действует?
— В полной исправности, товарищ капитан!
— Дай-ка тройку очередей вон по тому дому.
Пулемет стрелял безотказно. Точно так же комбат проверил огонь бронебойщиков и минометчиков.
Вернувшись в «штаб» — так громко именовалась часть подвала, где стоял телефон, — Жуков собрал всех офицеров и сержантов — Афанасьева, Чернушенко, Павлова, Воронова и Сабгайду, а также тех из бойцов, кто мог ненадолго отлучиться со своего поста, обрисовал им обстановку и приказал немедленно заняться наружной линией обороны. Тут же определили места, и работа закипела.
В дело включились полковые саперы. В отдельные дни на помощь приходили бойцы из специальных подразделений, из штабной охраны. Разумеется, и жильцы подвалов не оставались безучастными. Как и прежде, большую активность проявляла Тимкина молодежная бригада: ребята переносили выкопанную землю (ее теперь было так много, что несколько комнат на первом этаже оказались засыпанными под самый потолок).
— Строим метро, — шутил Илья Воронов. Он распоряжался в тоннеле, который копали пулеметчики.
С балагуром Вороновым состязался не менее острый на язык круглолицый большеглазый солдат Свирин. Он был старше всех по годам, имел два ранения еще в гражданскую войну и пользовался всеобщим уважением. Товарищи величали его не иначе как по имени и отчеству: Иван Тимофеевич. Ухмыляясь в свою рыжеватую бородку, которую он отпустил на фронте, пулеметчик бывало «выговаривал» Воронову:
— Как же так получается, товарищ командир? У меня сын твоих лет, а ты мной командуешь… Как ты говоришь? Как медные котелки? Да?
Свое любимое выражение «медные котелки» Воронов употреблял при всяком случае, и пусть не всегда это было к месту — все равно прибаутка всем нравилась.
— Зато, — отвечал Воронов, — окончится война — вы поедете домой к бабке, а нам, молодым, еще — дай господи! — пахать и пахать, как медные котелки…
Тоннели рыли по всем правилам. На глубине двух метров под каменной одеждой площади были выкопаны укрепленные подпорками проходы шириной в метр; высота была достаточной, чтобы человек, согнувшись, мог быстро передвигаться под землей.