Тем временем за ружье лег Рамазанов. Он долго целился, а выстрелив, вопросительно посмотрел на лежащего рядом капитана. Огненный пунктир, который еще секунду назад струился над площадью, внезапно погас.
Неужели попал?
— Ось и получив фриц по уху! — воскликнул Якименко и победно посмотрел на комбата. — Ай да Бухарович, ай да хлопец!
— Этот фриц, пожалуй, готов, — поддержал Дронов. — Да вот беда — не один он там. Будем считать это задатком — дело впереди…
Потом Дронов спустился в дровяник. Жуков уже успел подробно доложить ему о том, как укрепились пулеметчики, и теперь комбат решил лично проверить все — и сектор обстрела, и тоннель, проложенный под площадью к запасной огневой точке. Людей из пулеметного расчета — кроме Афанасьева, человека в батальоне нового — комбат помнил еще со времен заволжского резерва. Лучше других знал он бравого пулеметчика Илью Воронова. Ему врезалось в память, как этот застенчивый парень с повязкой на глазах разбрасывал детали «максима», чтобы потом вслепую же быстро собрать пулемет. Свой коронный номер он неизменно демонстрировал новичкам, горячо доказывая, что сборка пулемета с завязанными глазами вовсе не баловство и не «фокус», а жизненная необходимость.
Осмотрев дровяник, слазив в тоннель, комбат похвалил пулеметчиков. Особенно понравился Дронову водопровод — хитроумная выдумка Ильи Воронова и Алексея Иващенко.
У водопровода была своя история. Все началось с того, что Бондаренко, на чьей обязанности лежало обеспечение пулемета водой, собираясь однажды в очередной рейс, громко вздохнул:
— И чего к Волге тащиться, когда вода — вот она, рядом.
Он имел в виду глубокую воронку на площади, как раз напротив пулеметного гнезда. С началом осенних дождей воронка постоянно наполнялась водой.
— А ты попробуй, достань, — кивнул в сторону амбразуры Свирин. — Лучше пять раз к Волге сходить…
Он был прав. Пробираться по густо простреливаемой противником площади — мало радости.
Бондаренко еще раз вздохнул и с двумя пустыми ведрами в руках поплелся к ходу сообщения.
— Ребята! А Бондаренко ведь дело говорит, как медные котелки, дело, — вмешался Воронов. — А ну, Иващенко, тащи трубу, да подлиннее!
Иващенко мигом понял замысел командира отделения. Вскоре он вернулся с несколькими кусками водопроводной трубы, оставшимися от системы центрального отопления. Весь день Воронов и Иващенко слесарили, а ночью вдвоем полезли к воронке. Провозились немало — мешали вспышки ракет и минометный обстрел. К трубе приладили кран, и вода из воронки стала поступать, как из заправского водопровода.
Уходя, комбат еще раз похвалил пулеметчиков:
— С головой воюете, молодцы!
Напоследок Дронов побывал в той части подвала, где обитали жильцы.
— Как вы тут с ними? — спросил он, пробираясь по узенькому коридорчику вслед за уверенно шагавшим в темноте Павловым.
— Живем в мире, товарищ капитан, не ссоримся.
Приглушенный шум боя доходил и сюда, но теперь никто из жильцов на стрельбу уже не обращал внимания. За долгие недели тут свыклись со многим. А по мере того как оборона дома крепла, росла и уверенность, что солдаты, сумевшие остановить дошедшего до самой Волги врага, конечно, ни за что не дадут в обиду советских людей. В этот ночной час подвал был объят глубоким сном. Только страдавший бессонницей Матвеич сидел, по своему обыкновению, возле помигивающего каганца над книгой — чтивом его щедро снабжала Ольга Николаевна. Старик и не заметил, как приоткрылась дверь. Отгородив ладонью заплясавший огонек, он продолжал читать.
Дронов не стал тревожить измученных людей и в помещение не зашел.
— А все же придется с ними распроститься. За Волгу их надо отправить, — словно раздумывая вслух, сказал комбат, плотно закрывая дверь.
— Мы бы рады, товарищ капитан, — ответил Павлов, — да ведь не пойдут…
— Пожалуй, верно… не пойдут. А если припугнуть? Мол, уходим.
— Срамиться неохота, товарищ капитан, да и не поверят.
— И правда, срам… А ты скажи им: дом взрывать будем. Так, мол, боевая обстановка требует. И действуй.
Комбат принял решение:
— Даю сутки. Чтоб завтра ночью никого из гражданских тут не оставалось!
Тяжело, конечно, было идти на такое. Но приказ есть приказ.
— Что ж это ты, сынок? Столько продержались, а все-таки, выходит, ирод одолел? — с горечью спросил Михаил Павлович, услышав, что дом будут взрывать.
— Не горюй, папаша! Новый отстроим не хуже, — утешал его Павлов.
Сталинградцы отстроили «Дом Павлова», и выглядит он лучше прежнего…
Фото Н. Грановского.
Черноголов, Мосияшвили, Сабгайда, Сараев, Шкуратов и еще кто-то свободный от дежурства помогли жильцам собраться в путь. Детишек снабдили на дорогу сахаром.
Павлов сам обходил помещения, заглядывал под нары.
— Это чьи там валенки? Скоро зима — понадобятся. Не твои, Андреевна? — спросил он жену Матвеича, суетившуюся вместе с внучкой возле узла.
— Мои, сынок, мои… Спасибо, что напомнил, дай тебе бог здоровья…
Она, как и все здесь в подвале, привыкла, что всякий раз после обстрела этот худощавый, с неласковыми серыми газами человек хоть на минуту, да появлялся в их убежище. Войдет, по-хозяйски оглядит подвал и всякий раз скажет ободряющее слово. И всем, кто хоронился здесь в сырости, в полутьме, становилось от этого скупого слова теплей на душе. Мало кто был им на свете так дорог, как этот суровый сталинградский сержант и его боевые товарищи.
Зина Макарова и тетя Паша, хлопотавшие над своими узлами, зашушукались. Потом Зина подошла к Черноголову и решительно накинула ему на шею шерстяной шарф.
— Возьмите, Никита Яковлевич! Это вам наше спасибо… От всего сердца.
Женщина словно подала знак. Вслед за ней и другие жильцы стали упрашивать солдат, чтоб те приняли от них подарки. Шкуратову преподнесли варежки, Мосияшвили — теплые носки, а Сараеву — свитер.
Когда раздавали подарки, в подвале появился Наумов. Он поискал глазами и остановил свой выбор на Зинаиде Макаровой.
— А теперь примите скромный подарок от нас, — и он вложил ей в руку пачку пятидесятирублевок. — Нам тут деньги не нужны, а там, за Волгой, вам они пригодятся, — добавил он, отводя ее возражения.
Темной ночью бойцы проводили жильцов по ходу сообщения в тыл. Отправляли небольшими группами под охраной автоматчиков, сопровождали до самого берега.
Готовясь в дорогу, каждый брал с собой посильный скарб. Собралась и Ольга Николаевна. Она связала увесистую пачку книг. Это было первое, что старая женщина бросилась спасать из горящего дома во время массового воздушного налета. Не могла она расстаться с книгами и сейчас. Наташа решительно запротестовала. Вещей и так много, а тут еще нелепый груз.
— Куда ты, мама, с такой тяжестью!..
— Вы не слушайте ее, мамаша, — поддержал Ольгу Николаевну Мосияшвили. — Тряпки там всякие побросать не грех. Тряпки — дело десятое, наживное. А вот книга, когда она полюбилась…
Он легко взвалил на плечо тяжелую пачку, и вся группа двинулась к ходу сообщения.
Все обитатели подвалов «Дома Павлова» благополучно достигли берега, а оттуда их катером переправили на другую сторону.
И вот дом опустел… Лишь теперь все по-настоящему почувствовали, насколько присутствие мирных людей, и особенно детворы, скрашивало и согревало суровый солдатский быт.
И только об одном человеке у защитников «Дома Павлова» осталось неприятное воспоминание — об «индивидуалке».
Дело в том, что неделю спустя в каморке за котельной был обнаружен целый продуктовый склад: семь мешков муки, бочонок засоленной баранины, бутыль масла, два ящика концентратов.
Бойцы негодовали.
Подумать только: какой жадной, себялюбивой, подлой душонкой надо обладать, чтобы в осажденном доме, где всем ежеминутно грозила смертельная опасность, держать под спудом столько еды! А ведь рядом голодали дети…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ
Приближалась двадцать пятая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Воины Сталинградского фронта приносили в эти дни клятву — отстоять город. Каждый, кто держал в руках оружие — от рядового солдата до генерала, — скрепил пламенные слова клятвы своей подписью.
«Сражаясь сегодня под Сталинградом, — говорилось в этой клятве, — мы понимаем, что деремся не только за город Сталинград. Под Сталинградом мы защищаем нашу Родину, защищаем все то, что нам дорого, без чего мы не можем жить. Здесь, под Сталинградом, решается судьба нашей Родины. Здесь, под Сталинградом, решается вопрос — быть или не быть свободным советскому народу.
Вот почему мы напрягаем все силы, вот почему мы сражаемся до последнего, ибо каждый из нас понимает, что дальше отступать нельзя…
Мы клянемся… что до последней капли крови, до последнего своего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге».
Дня за два или за три до праздника в «Дом Павлова» пришел Авагимов. Он принес лист с отпечатанным в типографии текстом клятвы. Каждый защитник дома поставил на этом листе свое имя.
Приближение праздника ознаменовалось еще одним событием: в полк поступили долгожданные гвардейские значки. В течение нескольких дней, выбирая минуты затишья, то одна, то другая группа выстраивалась под косогором рядом со штольней для торжественной церемонии.
Вот они — славные разведчики из взвода Лосева. Командир полка И. П. Елин торжественно вручает им гвардейские значки.
Фото С. Лоскутова.
Первыми получили значки разведчики Лосева.
— Теперь фриц и тебя уважать станет, — съязвил Хватало, нагибаясь, чтоб приладить новенький значок к гимнастерке низкорослого Васи Дерябина.
Но тот не обиделся. Его не огорчал малый рост — для разведчика даже удобнее…
— А что? — согласился он. — И фрицу лестно, что кляп ему засунул не кто-нибудь, а гвардеец!
Людей из «Дома Павлова» в штольню за гвардейскими значками не вызывали. Но самому Павлову с группой товарищей пришлось идти не только в полк, но и дальше — в штаб дивизии: его наградили медалью «За отвагу».